Юрий Мухин - Отцы-командиры Часть I
Так жили мои земляки десятилетиями. Участвовали в войнах, трудились на полях и фермах. Напивались на свадьбах и во время праздников, были участниками кулачных боев на Масленицу. В полемику не вступали, учиться не хотели, довольствовались тем, что имели. Состояние хозяйства зависело не столько от ума, сколько от усердия в поле, на ферме и приусадебном хозяйстве. Семьи были многодетными. Считалось удачным, если было больше мальчишек, так как земельный надел нарезался на двор из расчета числа мужского пола в хозяйстве. После женитьбы сына отец не спешил отделять молодых на собственное «дело», а придерживал в своем дворе, обучая сына и сноху «уму-разуму». Это приумножало доход общего хозяйства. Именно такие хозяйства после революции в стране стали именоваться кулацкими. Как правило, в таких семьях присмотр за детьми осуществляли бабушки, а снохи трудились в поле или на кошарах от зари до зари, зимой и летом.
Отец, еще в пору моего детства, рассказывал о такой семье, проживавшей рядом с нами. У соседа были четыре сына, и все они после женитьбы проживали вместе, трудясь в поле и на кошарах. Семья содержалась в режиме строжайшей экономии, и почти все необходимое производилось в доме, начиная от продуктов питания до одежды и обуви. На сбережения купили паровую молотилку и мельницу. Пришлось нанимать машиниста и мельника, так как свои сыновья, кроме как запрячь и выпрячь животных, больше ничего не умели. В годы Гражданской войны пришли большевики, как тогда именовали отряды Красной Армии. Наш сосед и другие, подобные ему, оказались в списках «контры». За «вражескую» пропаганду эти безграмотные хозяева были приговорены к расстрелу, тогда их вели за станицу для приведения приговора в исполнение, то сосед снял с себя шубу, единственную вещь, приобретенную им на рынке, и бросил близким, чтобы она не перешла в руки его палачам.
Второй рассказ я услышал от матери, уже будучи пенсионером, незадолго до ее кончины. Такие ее исповеди можно было услышать в дни праздников или во время прополки огорода или уборки картофеля, когда руки заняты, а язык свободен. Еще девушкой мать имела подружку из бедной семьи. Замуж она вышла тоже за бедного, к тому же хромого с детства. В силу инвалидности он сдал в аренду свой земельный надел и пошел в батраки в качестве чабана на ферму видного на Кубани землевладельца Мамонтова, который арендовал у станичного атамана балку Башкирка под выпасы трех отар овец местной породы. За эту балку он построил станице два здания: атаманское правление с медпунктом и школу. Жена чабана в качестве батрачки работала стряпухой. Так они и трудились несколько лет на хозяйских харчах и его одежде без зарплаты. По истечении пяти лет управляющий отпустил чабана с женой, купив им в станице приличный дом и дав пару быков, пару лошадей с телегами и корову. Эти самые бедные батраки в один день стали зажиточными и повели свое хозяйство. Живность множилась ежегодно, земля плодоносила, работали днем и ночью, не жалея себя и рабочий скот. Очень тяжелым был труд хлебороба и скотовода. В страдную пору каждую ночь приходилось недосыпать. Чтобы после утренней дойки нескольких коров отнести на сыроварню молоко, нужно было вставать за пару часов до рассвета и поздно ложиться. Разбогатели, вступили в пай на сыроварне, куда сдавали излишки молока, а через пару лет все это было конфисковано и муж-инвалид оказался в тюрьме, откуда и не вернулся. Жена после вступила в колхоз, а в голод 1933 года утаила в личном хозяйстве семь корнеплодов кормовой свеклы и спрятала их в канаве. Досужие комсомольцы щупами нашли утайку, и получила она за каждый бурак по году исправительных лагерей на Урале.
Долго раздумывали лагерные писаря, как внести ее происхождение в книгу учета, и решили: раз деревенская, то значит, «помещица». Она и слова такого не знала, так как в станицах помещиков не было, да и безграмотная была. Ну, им было виднее. Определили ее на прикухонное хозяйство откармливать свиней. Дело хорошо знакомое и совсем не хитрое. Хозяйство приумножалось, привесы росли, а с ним и хлопот прибавлялось. И дали ей в подручные двух бывших дворянок по происхождению. Вот из их рассказов она узнала, кто такие помещицы. Обучила их ремеслу свинарок, и начальство перевело ее уборщицей административного здания лагеря. Здесь она тоже вышла в передовые, так как даже лагерный труд ей казался легче. чем когда-то добровольное «вкалывание» в своем единоличном хозяйстве.
Когда пришла разнарядка выделить заключенных для работы на рыболовецких судах Охотского моря на разделку рыбопродуктов, то она охотно дала свое согласие и там провела оставшиеся три года заключения. За ударный труд ее на несколько месяцев досрочно освободили. Вручили проездные документы и как ударницу попросили сказать «речь» на прощание. Не растерявшись, она встала на колени перед начальством, позади которых на стене висел портрет вождя, и произнесла такие слова: «Спасибо большое тебе, товарищ Сталин, зато, что приказал раскулачить меня и освободил от моего большого хозяйства, при котором я не знала ни сна, ни отдыха круглый год, даже в праздники. Я ничего не видела, кроме хаты, огорода, земельного надела, скота и беспробудного труда. Я не видела даже железной дороги и поезда. Так и умерла бы, ничего этого не увидев. А в тюремных вагонах я увидела по стране большие города, на море видела всевозможную рыбу и ела ее вдоволь. В заключении я отоспалась от всех единоличных трудов и забот о домашнем хозяйстве». Поклонилась до палубы и сотворила крестное знамение. Начальство не знало, что делать: аплодировать или срок прибавить за такое чествование вождя. Потом поверили в искренность чувств и отпустили с миром. Предложили остаться по вольному найму, но ей не терпелось скорее вернуться домой, чтобы рассказать обо всем увиденном своим людям. Зная хорошо земляков, я искренне поверил каждому слову из рассказа моей родительницы, услышанного от подруги детства.
Воспоминания всегда переносят меня в дедовскую хату, в которой бабушка родила Филиппа, Дмитрия, Романа, Ефима, Захара, Матрену, Федора и Аксинью. Была еще дочь, имя которой уже не вспомню, как и тех, кто умер в младенчестве. Филипп и Дмитрий в Первую мировую войну удостоились по два солдатских Георгия, Ефим воевал в красных и погиб в прикумских песках, командуя с тремя классами образования якобы бригадой. Федор умер от тифа, а Матрена утонула в Кубани вместе с котлом, которым черпала воду для приготовления каши. Отец служил кадровую службу в Ленкорани, а все остальные годы прожил в родном краю. Мать Марфа Онуфриевна, урожденная Панченко, родилась в 1901 году и была последним ребенком тоже в многодетной семье. Самым старшим сыном был Спиридон, видимо 1886 года рождения, потом появилась Феодосия 1888 года, за нею Павел, Афанасий, Анна и последняя Марфа 1901 года рождения, не считая троих, умерших младенцами. Моя мать осталась без матери в три года. Отец вторично не женился. Через три года Марфу взяла к себе самая старшая сестра в качестве няньки своих детей, так Марфа и батрачила у нее до совершеннолетия и замужества в 1920 году. Из всего, тоже многочисленного рода, только один Павел окончил три класса казачьей школы. В начале коллективизации он даже избирался одним из четырех председателей колхоза в этой большой станице. Не избежал ареста. Потрудился на канале «Москва-Волга», потом снова руководил колхозом. В короткие месяцы оккупации земляки избрали его при немцах станичным атаманом. Напуганный довоенными лагерями на Беломорканале, Павел отходил с теми, кто имел грешки за время оккупации. В 1946 году оказался за океаном, в США, где в городе Патерсоне трудился до 1968 года мусорщиком, пока наши власти не пригласили вернуться домой, где он и скончался от инсульта на вторую ночь после прибытия на родную землю. Никаких грехов за ним не водилось. И похоронили его близкие родичи на станичном погосте, где покоится прах всех родичей, усопших под родной крышей. С войны не вернулись многие мои двоюродные братья и их отцы. Из шеститысячного населения станицы более шестисот человек не пришли под свой родной кров. Их список выбит на гранитных плитах у памятника павшим воинам. Теперь рядом построен хороший храм, в котором отпевают усопших и поминают в молитвах тех, кто не вернулся с войны.
Введя вас в курс дела о моих предках по линии отца и матери, перейду к своим первым воспоминаниям, запечатленным в детской памяти. В те годы (а помнить я стал примерно с четырех лет) отец был самым младшим в своем роду. Проживали мы в хате деда вместе с бабушкой. Отец имел пару быков с телегой, корову, овец и домашнюю птицу. В летнюю пору рано утром все члены семьи
Еще два события оставили свой след в воспоминаниях моего раннего детства. Случилось это в 1927 году. Я играл во дворе, когда услышал грохот, доносившийся из переулка. Сначала мне показалось, что кто-то палкой ведет по плетню и издает этот грохот. Я прильнул к щели в заборе и увидел двигавшийся по улице неведомый мне предмет, не имевший упряжки и выпускавший из трубы дымок. От него и исходил весь этот грохот. Я удивился, почему отец на это не обращает никакого внимания, и закричал ему: «Батько, батько, тпруак едет, дым есть, а быка нету». Конечно, лексика была иной, но смысл такой. Отец принялся мне объяснять, что это трактор, но в мое сознание не могло вложиться понятие езды без волов или лошадей в упряжке. А вторым событием было посещение школы, куда меня захватил двоюродный брат Сергей, который был старше меня натри года. Я смиренно высидел все четыре урока, не нарушив классного режима. Все было новое в жизни: большая классная комната, учительница, дававшая объяснения ученикам, книги, тетради, классная доска и картинки на стенах комнаты.
