Шпионаж и любовь - Малли Клэр
С турецкой стороны границы «опель» привлек всеобщее внимание. Один из пограничников, вооруженный штыковой винтовкой, сел в машину, чтобы сопровождать их, а потом конфисковал автомобиль. Анджей пытался возражать, но они с Кристиной сильно устали, так что он согласился взять расписку и на такси доехать до «Парк-отеля» в Пере, историческом квартале центрального Стамбула; этот отель порекомендовал им Эйдан Кроули. Там они вымылись, выспались – как сказал Анджей, «нырнув в благословенную праздность» [36].
Некоторое время спустя Кристина выглянула из окна отеля, чтобы посмотреть на старые кварталы Стамбула, поднимающиеся по склону от заполненных судами вод Золотого Рога. Другой агент, останавливавшийся в «Парк-отеле», описывал этот вид: «великие мечети Баязида и Сулеймана в окружении лабиринта домов… прямо напротив вздымались шесть минаретов мечети Султан-Ахмет, а рядом с ней – огромный купол Святой Софии. Оттуда начинался спуск к дворцу-сералю и дальше к морю… Затем… за сияющей голубизной Мраморного моря лежало побережье Азии с районом Скутари, стерегущим вход в Босфор, и возвышенностью… над ним» [37]. Однако не всех поражала красота Стамбула. Кроули считал, что, помимо нескольких живописных старых деревянных домов вдоль Босфора, городская архитектура была «уродливой и лишенной самобытности» [38]. Но Кристина не могла оторвать глаз от вида города.
Пока Западную Европу рвали на части, в Стамбуле все оставалось на удивление спокойно. Огромные купола и минареты пронзали туманы над Мраморным морем, регулярно раздавались голоса муэдзинов, призывающих на молитву, эхом откликались крики уличных торговцев; Турция сопротивлялась попыткам вовлечь ее в войну, сохраняя в городе атмосферу стабильности. В то же время Стамбул не отказывался от исторической репутации центра международных интриг. Едва ли нашлась бы нация, вовлеченная в войну и не представленная в кафе на Босфоре или в отелях Перы. Немцы и итальянцы, британцы, французы и русские ходили по одним и тем же узким улицам, шарахались от бродячих собак, покупали книги, заказывали напитки, оливки и макрель из Мраморного моря в одних и тех же лавках и ресторанах.
Служебные записи Кристины в УСО утверждают, что «в Стамбуле она помогала Польской секции в работе с курьерами и установлением контактов» [39]. «Мы ждем ответов любого рода», – писала она Кейт, но в целом дела шли хорошо [40]. Ее главным приоритетом была проверка курьерских маршрутов в Польшу, сбор актуальной информации и средств, которые можно было переслать «мушкетерам». Польские беженцы часто шли через Стамбул, чтобы присоединиться к польским военным подразделениям на Ближнем Востоке или предложить свои услуги британцам, и вскоре она получила через такой канал новые микрофильмы. Кристина и Анджей устраивали встречи с максимально возможным количеством поляков и британцев. Среди них был молодой инженер-нефтяник Альфред Гардин де Шатлен, или Чэс, как называла его на британский манер Кристина. В качестве представителя УСО в Бухаресте де Шатлен отвечал за организацию саботажа при поставках нефтепродуктов в Третий рейх. Теперь он руководил стамбульским офисом и по-прежнему занимался саботажем. На этот раз его целями были склады с оборудованием для стран «оси», итальянские танкеры на Босфоре, которые перевозили румынскую нефть для германских войск в Греции. Вскоре к команде присоединился Кроули, бежавший из Болгарии в день, когда немцы вошли в Софию, но не раньше, чем тайно сфотографировал прибытие в аэропорт наиболее высокопоставленных нацистов. За ним последовал остальной штат Британского посольства в Софии.
Хотя работа Кристины и Анджея была сопряжена с риском, пребывание в Стамбуле отдалило их от передовой. Главным источником беспокойства Кристины был выбор места для организации встреч в городе, не привлекающего внимания турецкой полиции или германской и итальянской секретных служб. Большинство отелей находилось под наблюдением, как и база УСО, расположенная в бывшем квартале для прислуги, который раньше составлял часть Британского посольства в Османской империи. В Стамбуле Кристина и Анджей были также под присмотром польской разведки. По словам Кристины, ей удавалось встречаться со своими контактами, затерявшись среди европейских туристов, которые все еще собирались во дворах мечетей, на экскурсионных судах или за тарелками с закусками-ме́зе в многочисленных кафе по берегам Босфора. У нее было полно времени для восстановления сил, она грелась на солнце, бродила по улицам старого города, наблюдала за дикими птицами, летающими над огромным куполом Святой Софии, или исследовала гигантский крытый базар. В марте она послала Кейт О’Мэлли браслет с талисманом от сглаза, а также четки, которые, по ее словам, «пахли как старый собор», для ее отца [41]. По вечерам они с Анджеем посещали приемы для дипломатов или журналистов, танцевали в ночных клубах, благополучно снимали печати с бутылок со спиртным, которые ставили для защиты от немецких подделок. Хотя для Кристины это было чудесное время, Анджей чувствовал себя далеко не так комфортно. В Стамбуле его тревожили не нацисты, он думал о муже Кристины, Ежи Гижицком, который неумолимо приближался. Даже самые закаленные офицеры УСО находили Ежи пугающим: позднее де Шатлен описывал его как самого трудного и одновременно самого способного из всех, кого он встречал, безусловно обаятельного, но «с ледяными серыми глазами, в которых никогда не отражалась улыбка» [42].
Ежи прибыл в Стамбул 17 марта 1941 года, адрес Кристины ему дали его новые боссы из УСО. «Она была рада видеть меня, отвечала на мои поцелуи, но что-то было не так», – записал он [43]. Анджей сильно нервничал перед первой встречей с Ежи с тех пор, как купил у него в довоенном Закопане старые лыжи. Позднее Ежи утверждал, что немедленно понял динамику ситуации. «Они были любовниками, и нам следовало расстаться», – написал он, прежде чем добавить загадочно, что, «зная свою жену, я был уверен, что секс играет малую роль в ее решениях, если вообще какую-то». Возможно, он просто защищал свое чувство собственного достоинства и последнее замечание призвано было подчеркнуть его независимость. Анджей был «человеком симпатичным, честным», отметил Ежи, добавив, что он, вероятно, скверно себя чувствовал из-за всей этой истории. «Я сказал ему не принимать все слишком всерьез, что все это не его вина, дело в войне, и что я понимаю, как все случилось» [44]. На самом деле представляется, что по крайней мере на этом этапе Кристина хладнокровно держала Ежи в неведении относительно истинной природы ее отношений с Анджеем. Нет сомнения, что все раскрылось позже. Однако Ежи согласился занять место Кристины как связного британцев в Будапеште с польским подпольем, и она с Анджеем провели несколько дней, инструктируя его.
Ежи получил британский паспорт на имя Гордона Нортона – Нортоном звали ковбоя в популярных американских вестернах лет за двадцать до войны. Ему было поручено доставить секретную дипломатическую почту в посольство в Белграде. Ежи был очарован городом, хотя, по его словам, местные девушки были «слишком мясистыми» (стройная фигура Кристины оставалась для него образцом); затем он сел на поезд до Будапешта, куда прибыл 1 апреля [45]. В течение первой недели он занимался шифровальной работой в посольстве у сэра Оуэна О’Мэлли, общался и с его дочерью Кейт. За счет свободного бюджета от Военного ведомства и с помощью Хелены Марушаж, сестры олимпийского лыжника, который прежде работал с Кристиной, «очень красивой девушкой огромной отваги», Ежи сумел организовать контрабанду и потоки информации из Польши, пересылку туда британских денег, установление радиосвязи, систему кодов, пересылку пропагандистских материалов и взрывчатки [46]. Понимая «исключительную опасность» работы, британское руководство представило его к королевской медали «За службу» [63] [47]. Ситуация и вправду становилась все более опасной. При возвращении в Польшу была арестована и немедленно расстреляна Хелена Марушаж. Вскоре после этого Ежи узнал, что – по причинам, которые ему так никогда и не стали известны, – одна из трех его сестер и ее дети были убиты нацистами на территории, которая сегодня входит в состав Украины. С этого момента война стала для него делом личным и почти невыносимым. «Его ненависть к германцам достигла пика, он едва справлялся с этим чувством», – докладывали о нем в УСО [48].
