Софья Федорченко - Народ на войне
Покажи ты мне такого,
Кто стишки те написал,
Как про горе все до слова
Я б такому рассказал.
На деревне петухи
Горлодеристые,
Прочитал в книжке стихи
Раззадористые.
А я люблю, хоть и не все понятно, а все ни с чем простым не в сравнение. И видно, что на радость и в отдых сделаны.
Нужно себе большую роздышку дать, от непосильного отмякнуть, тогда только и простишь стихом любоваться.
Я стишки царапаю,
По капельке капаю,
Накапаю полну бочку,
Приспособлю с бочку точку
И не есть то важное,
Что нам не уважило,
Рассолодим солодья,
Раздобудем соловья
Очень я новые слова полюбил. Только по простым делам не умею я их к слову сказать. Что ни скажу — все мимо.
Эти слова по новой жизни прикроены-шиты. Поверх лаптей не натянешь. А ты старую-то одежку поскидовай, вот и будут те слова впору.
А я вот очень не люблю, как неправильно говорят. Трудно тебе — молчи. А не калечь ты слов таких веселых — «революция» и другие многие.
Это все нерусские слова, уху моему не милые, только шалтай-балтай теперь разводить нечего, и торговаться из-за слов времени нету.
Путаюсь я в новых словах словно в бабьем платье — не привык. А что старых слов не хватает — верно.
Наша речь особая, не на воде пузыри. Ученому же речь наша тяжка; как по месту придется — пудом по темени.
Надо новых слов не стыдиться. Пока они тепленькие, свежие, в дугу согнуть их можно — себе на потребу.
Господа стишочки пишут,
Соловьины песенки,
А солдатская частушка —
Воробьина лесенка.
Воробышек-воробей,
Птичка придомовая,
Как солдатская частушка
Завсегда про новое
От прибасок-песенок
Стало будто весело,
Прибаски сказалися,
Пятки зачесалися.
Неинтересно про настоящее говорить. Как хорошо ни заживи, а все хуже песни.
Спеть бы песню, да слов новых не знаю, а старые не по времени.
Как наша частушечка
Подобрее пушечки,
Мы от пушки без оглядки,
От частушечки вприсядку
Эх, частушечка,
Наша душечка,
Что не выпляшем,
Так то выплачем
С чужих сторон,
Из-за гор-морей
Сорвалась беда горькая,
Война всесветная.
Набралась война всяких пушечек,
Летучих игрушечек,
Важных королей,
Людей без путей
Расползлася беда по всей земле,
Язвой взъязвилась,
В земли, в житья, в судьбинушку
Припоставила война по полям народ столбиками,
Начала по столбам игрой тешиться,
При забавушке гинет тысяча,
При шутке-игре гинет сто тысяч
Нагубила беда, почитай, весь свет,
А всего злее извела русских людей,
Что войны русские охотой не любят
Тут схватился, опомнился великий человек,
Повелел себе друзей позвать,
Друзей, братьев и товарищей
«Вы, друзья, братья и товарищи,
По словам моим все сделайте, __
Есть я мудрый, неустрашливый человек,
А хочу я, друзья, братья и товарищи,
Войну всесветную миром кончать,
Русским людям новое житье приначать
Хочу я с чужих сторон домой повернуть,
Мирное житье вернуть.
Только правдою никак мне домой не воротиться.
Ах, пришло нам время изловчиться,
Вы ступайте, купите дубовый гроб,
Вы сверлите в гробу дырья всякие,
Да чтоб было в гробу свет и дыхание,
Питье и питание
А я в гробу том вытянусь,
В гробу том на русские земли вернусь.
Не пустил меня царь живым жить,
Пустит в гробу хоронить.
А вы, друзья, братья и товарищи,
В сиротскую одежду приоденьтеся,
Надо мной плачучи, со мной ворочайтеся,
На русских землях за нужное дело примайтеся».
По тем словам сталося,
Приехал великий человек в гробу,
Зарыли его утром,
Вырыли вечером
И пошел он судить-устраивать,
Вельмож смущать,
Простую судьбу умягчать,
Всесветную войну кончать
КНИГА ТРЕТЬЯ. ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА
Часть первая
I. ВСТУПЛЕНИЕ
Пролетала горлица
Над селом,
Помахала горлица
Да крылом,
Горе-горе птенчикам
Да моим,
Вдвое горе детушкам
Молодым.
Мои птенчики на крылах
Витают,
Молодые на конях
Летают,
Птенчики меж ветвями
Гинут,
Молодые меж корнями
Стынут.
Поднялася горлица
Высоко,
Поглядела горлица
Далеко,
Не птенцы то меж ветвями
Гинут,
То не дети меж корнями
Стынут.
Как набито воронья,
Намято,
Накошено ворога,
Нажато,
Не закопано его,
Не заховано,
По полям-полянам
Побросано.
Шли-то мы как? Без передыху почти. За плечами зверь. Перед очами народ пропадет, если не поспеем.
А снег, а дождь, а болота, а овраги, а топко, а болячки, а тиф? И ни тебе одежи-обужи, ни тебе лекаря-ухода, ни подводки на отдых. Пьешь снежок да болотце, а есть — так хоть болячки грызи, ничегошеньки. На часок приляжешь — в грязь для тепла закапывайся, да и то некогда. Был у меня валенок — отмок, и сошла почти вся ступня болячкой. Это тебе не военное снаряжение, так только за свое дело воюют.
Сам знаю, за что пошел. Вороти камень, коли путь он застит. Нужно идти — своротишь, нужно жить — своюешь. А не своюешь — гноись с детьми и внуками своими.
Сюда пришел по своей вольной воле. Вижу, не дурак,— не жить теперь по-хозяйски. А если уж принять войну, так за свое крестьянское дело.
Теперь только сумасшедшие дом сторожат. И бабы даже не всякие. Теперь дом на слом, сам на конь — и летай вольным соколом по-над родными полями!
На войне был я человек подначальный, не свой. Потом шла у нас на фронтах крутня, одни разговорчики. Тут только языку работа, а у меня язык не сила, моя сила в удали. Вернулись в самую бучу, дома нету, а и был бы — так хоть бы его на колеса ставь, до того все в движении. Сорвало нас ветром да и несет через Расею, может, что и посеем.
Чего-то на прежнюю жизнь не похоже. И не в том все дело, что царя нет, что кнутом не гонят. А в том сила, что самому выбирать себе жизнь надо, самому решать да и идти по тому пути.
Вот четвертый раз нас с того места выбивают, а в последнем же расчете быть нам повсеместно наверху. Первое: потому, что ко всему мы привычные, нас черной жизнью не настращаешь; второе: нам жить хочется. А наиглавное — людей верных имеем, эти не продадут!
Хожу, брат, деруся, двужильничаю, и не хватает мне только стоящего руководства, чтоб из глины горшок, из зерна мука, из удали моей людям настоящая польза.
Присматриваюсь я к партийным, выбираю,— по большей части правильные они люди. Когда совсем выберу, приду к ним, скажу: берите меня всего, с буйной моей головой. Доверился я вам, теперь куда укажете, куда повернете, туда и пойду.
Я партийных как-то не люблю, страшусь. Вот как конь необъезженный, дрожу даже, ей-богу. Мне куда труднее всякой устали по чужой указке жить, хоть бы по справедливой. Меня еще обламывать нужно, если бы у партийного время нашлось.
Теперь, когда много всего мне объяснили, легче мне стало разоренными, спаленными деревнями идти. Понял я, что не в небо дымком, что жизнь не зазря.
Подхватила нас воля ветром, закрутила нас воля вихрем, тут: «Стой! — кто-то кричит.— Опомнись, одумайся, на нужное кровь пролей!» Только ты стоять-то стой, да не очень долго, чтобы времени не пропустить.
Стал я теперь как бы от скоку-прыгу этого отказываться. Стал я толк искать, умных людей слушать, не всякого приятеля за товарища почитать.
Жаль, конечно, что мало я образован, пользы от меня, как от сохи деревянной. И в том особая жаль, что каждый человек у нас на счету. Я ж какой строитель? Сруб венцов на десять срублю, осиновый, а повыше-то что? Эх, жаль какая!
Я тоже безграмотный, почти что темный, а по-старому жить не стану, на прежнее не поверну, назад не оглянусь. Пойду вперед, у меня в том одна и радость. Будь что будет, а чтоб — вперед и вперед.
Я теперь во всем новое вижу. Дитя такое драное, от голода синее, бредет-бредет, от ветра валится. А я вижу, как ему жить будет, как будет он успокоен, сыт, обут, одет, всему выучен. Хатка передо мною завалюшка, а я, может, дворец обмечтал. Коровий навозный бок предо мной, а в глазах корова гладкая, розовая да белая, с большой посудой, полной молока. Лошадка-лохматка подо мной, а вот он, конь, из ноздрей огонь. И все потому, что новое видеть умею и что всего добиваемся.
