Эксперт Эксперт - Эксперт № 47 (2013)
3. Массовость образования
Если в 1990 году в России было 2,8 млн студентов, то в 2012-м уже более 6,3 млн. Это не только наш тренд, аналогичная ситуация с «всеобщим высшим образованием» наблюдается во многих странах, особенно в развивающихся. Наше своеобразие лишь в том, что этот тренд наложился на тренд сокращения финансирования образования.
Казалось бы, нет ничего плохого в массовости образования. Тем более что отчасти это восполняет пробелы среднего образования. Более того, вроде бы повысилась доступность образования. Однако, как заметил Владимир Мау, «обилие бюджетных мест не гарантирует доступности. Качественных вузов все равно довольно мало. Говорят, что у нас резко ухудшилось высшее образование. Оно ухудшилось в среднем, из-за количественного его роста. Количество хороших бюджетных мест осталось примерно таким же, как было в Советском Союзе: 15–20 процентов выпускников школ поступают в хорошие вузы. Правда, возникает другой вопрос: что лучше — мало кому доступное, но очень хорошее образование или массовое разнокачественное? Я считаю, что плохой университет лучше отсутствия университета. Если человек идет в вуз, хоть как-то, хоть чему-то его там будут учить».
Виктор Кокшаров, ректор УрФУ: «Необходимо, чтобы наши ученые пробивались в мировую научную элиту при помощи университетов и государственных структур, входили в состав советов ведущих международных научных изданий»
Виктор Кокшаров к этому добавляет аргумент социальной функции университетов, особенно их филиалов: «С одной стороны, филиалы не могут, к сожалению, обеспечить должное качество образования, там недостаточно высококвалифицированных преподавателей. С другой стороны, для тех муниципальных образований, где находятся филиалы, они являются важнейшим элементом социальной среды. Они дают возможность получить образование тем людям, которые по каким-то причинам не могут покинуть предприятие, не могут уехать из города. При этом часть филиалов мы все равно будем сокращать». А Петр Чубик , ректор Томского политехнического университета, уточняет: «В развивающихся странах происходит массовизация высшего образования — назовите это социальным образованием. У нас это произошло в начале 90-х, когда надо было понимать, что делать с молодежью. Если мы бы их не пристроили в вузы, не создали многочисленные филиалы, что бы они делали? Работы ведь не было».
Более решительно настроен Ярослав Кузьминов: «80–90 процентов филиалов российских вузов — это машины для зарабатывания денег. Людей просто обманывают, это не высшее образование. Если минимальные стандарты там не соблюдаются, у филиала нет собственного коллектива преподавателей, то лучше перевести поток студентов на заочное обучение в ближайший региональный вуз».
А с точки зрения непосвященных, остается один вопрос: как отличить диплом, полученный в Москве, от диплома всеми забытого филиала?
4. Новые технологии обучения (чему и как учить)
Неправда ли, странно, что вопрос, как и чему учить, не на первом месте? Но именно такое сложилось ощущение после многочисленных бесед. Говорят об этом не сразу. Хотя, затронув наконец эту тему, готовы развивать ее бесконечно. Если обобщить все высказанное, то главный тренд — индивидуальность образования .
Индивидуализация, конечно, не за счет принципа «один студент — один преподаватель», а за счет достаточного количества модулей, из которых можно выбирать индивидуальную траекторию. Причем в идеале эти модули можно получать в разных университетах (Владимир Мау). И не только модулей, но и вариантов, траекторий обучения. Есть склонность к науке — выход в магистратуру и далее в аспирантуру. Есть склонность к производству — соответствующая траектория. Нет особых талантов и желаний — тоже должна быть своя траектория, аналог добротной средней школы или ПТУ.
Индивидуализация ведет к целому ряду новаций. Прежде всего непрерывность образования. Это не дань моде, а обоснованная практикой необходимость. Владимир Мау: «Качественное отличие мира индустриального от постиндустриального состоит в том, что вы не можете получить специальность на всю жизнь. Учиться теперь надо постоянно. Я всегда объясняю родителям, что мы и их школа тоже. У нас можно учиться с 14 лет и до конца жизни, на всех этапах профессиональной карьеры».
Виктория Петрова, замгендиректора группы «Базовый Элемент»: «Сейчас работодатели тратят на переучивание и подготовку своих сотрудников больше денег, чем государство тратит на все высшее образование в целом»
В свою очередь, непрерывность требует новой организации образования, оно должно становиться как можно более приближенным к обучаемому, отсюда необходимость развивать дистанционные формы, «внедрять новые технологии, от онлайн до разного рода симуляторов, тренажеров» (Владимир Мау). Переход к дистанционным формам обучения неизбежным считает и Михаил Эскиндаров: «Мы постепенно будем переводить студентов с классического заочного обучения на дистанционное по многим причинам, в том числе из-за экономической выгоды. Мы получаем возможность транслировать лекции, практические семинары известных людей из Москвы». Распространение дистанционных форм обучения неизбежно еще и потому, что в этот процесс уже включились и вневузовские структуры. Анатолий Торкунов: «Они зачастую создаются корпорациями, в том числе в сфере СМИ. Недавно ИД “Коммерсантъ” заявил о создании Академии журналистики, при этом речь идет о собственных программах, не связанных с дипломом или удостоверением какого-либо учебного заведения».
Однако пока тенденция к индивидуализации, а уж тем более к непрерывности образования в наших вузах входит в прямое противоречие с существующей моделью учебного процесса. В частности, с нагрузкой, которая приходится как на преподавателя, так и на студента. Она предполагает освоение/преподавание столь разнообразного и значительного объема материала, что времени на самостоятельную работу остается крайне мало. По словам Ярослава Кузьминова, недавно принятые образовательные стандарты для высшей школы «предполагают 24–26 часов для каждого студента в неделю. В мире максимальное количество часов — 16–18. Человек может сосредоточенно и глубоко изучать три предмета одновременно. Он не может изучать шесть предметов. Студент изучает их так, чтобы сдать. Наличие избыточного количества курсов приводит в лучшем случае к поверхностным знаниям». Сверхнагрузка на студентов неизбежно приводит к такой же избыточной загруженности преподавателей. Михаил Эскиндаров: «Профессор западного вуза не поедет преподавать в Россию. Если мы попытаемся заставить его, как нашего профессора, взять 450–500 часов аудиторной или иной нагрузки, он этого не сделает никогда. Почему преподаватели западных университетов имеют множество публикаций, активно участвуют в научных исследованиях, работают на различных престижных конференциях? Потому что нагрузка, например, английского или американского преподавателя составляет не более 100–120 часов за учебный год. Остальное время он должен отрабатывать часы путем подготовки статей, учебников».
5. Общественное настроение
Известно, что студенты ругают преподавателей, а те, в свою очередь, сильно недовольны студентами. Родители недовольны и теми и другими. Похоже, все они правы. У нас плохо отформатировано взаимопонимание: зачем родители направляют ребенка учиться, чего ждет студент от университета, а преподаватель от студента?
Виктория Петрова о студентах: «Они ленивы, незаинтересованны, не обладают никакими ценными знаниями, легко и непринужденно угробят любое порученное дело. Правда, большинство из них можно адаптировать к квалифицированному труду, и наши трудовые коллективы, в общем, с этим справляются. Но почти каждый такой “специалист”, не понимающий своего места в жизни, своих способностей и склонностей, не подготовлен еще и к социальной, жизненной ответственности, к тому, что после долгого и дорогостоящего переобучения — а сейчас работодатели тратят на переучивание и подготовку своих сотрудников больше денег, чем государство тратит на все высшее образование в целом, — он и сам должен приносить пользу обществу, предприятию, своему коллективу, семье, а он категорически не научен даже думать об окружающих. В лучшем случае будет делать что-то для себя».
Анатолий Торкунов, ректор МГИМО: «Увлечение англоязычной наукой для такой большой страны, как Россия, где одной из основ развития нации является, естественно, русский язык, было бы непростительной ошибкой»
