Петр Оленин-Волгарь - Всемирный следопыт, 1930 № 01
Я не спускал глаз с берега и по колыхающейся траве старался определить местонахождение зверя. Один раз мне даже показалось, что я вижу какую-то движущуюся тень, как вдруг Чжан-Бао шевельнулся и стал готовиться к выстрелу. Впереди, шагах в двухстах от нас кто-то фыркал и плескался в реке.
Широкий проток здесь делал поворот, и потому на фоне звездного неба, отраженного в воде, можно было кое-что рассмотреть. Чжан-Бао быстро поднял вверх руку, и удэхеец сразу поставил лодку в удобное для выстрела положение. Благородный олень, стоя в воде, время от времени погружал морду в холодную темную воду, добывая со дна водяной лютик. Лодка, влекомая тихим течением, медленно приближалась к животному. Но вот изюбр насторожился, поднял голову и замер в неподвижной, позе. Слышно было, как с морды его капала вода.
Вдруг в кустах как раз против лодки раздался сильный шум. Таинственное животное, все время следившее за нами, бросилось в чащу. Испугалось ли оно, увидев людей, или почуяло оленя — не знаю. Изюбр шарахнулся из воды, и в это время Чжан-Бао спустил курок. Грохот выстрела покрыл все другие звуки, и сквозь стоголосое эхо мы все трое ясно услышали тоскливый крик оленя, чей-то яростный храп и удаляющийся треск сучьев. С песчаной отмели сорвались кулички и с жалобным писком стали летать над протоком.
Когда все смолкло, Маха направил лодку к тому месту, где был изюбр, но там оказалось мелко. Пришлось спуститься еще на несколько метров, и только тогда явилась возможность пристать к берегу. Оба охотника тотчас пошли за берестой для факела, а я остался около лодки. Прошло несколько минут, а они все еще не возвращались. Вдруг влево от меня зашевелилась трава; мне стало жутко, но в это время послышались голоса. Я поборол чувство страха и пошел навстречу своим спутникам. Разжегши принесенное березовое корье, мы пошли посмотреть, нет ли крови на оленьих следах. Крови не оказалось. Значит Чжан-Бао промахнулся.
Придя назад к берегу, Маха положил факел на землю и бросил на него охапку сухих веток. Тотчас вспыхнуло яркое пламя, и тогда все, что было в непосредственной близости, озарилось колеблющимся красным сиянием. Побежденный ночной мрак отступил на время в лес, но каждый раз, когда замирал огонь, он мгновенно бросался к костру и, казалось, хотел проникнуть в самую середину его.
Олень шарахнулся из воды.Чжан-Бао и удэхеец набили трубки и принялись обсуждать происшедшее. Оба были того мнения, что зверь, следовавший по берегу за лодкой, был тигр. Китаец называл его «ломаза», а удэхеец «куты-мафа». Тигр спугнул изюбра, который сорвался с места прежде, чем Чжан-Бао выцелил его как следует: поэтому и пришлось стрелять раньше времени. Китаец был недоволен, ругал тигра и в сердцах сплевывал на огонь. Удэхеец волновался, но не потому, что охота была неудачной, а по другой причине: ругань по адресу тигра и плевки в огонь казались ему двойным святотатством.
— А-та тэ-э, манга-мангала би![7] — говорил он нето со страхом, нето с сожалением, поправляя огонь. Своим вниманием к нему он как бы старался парализовать оскорбление, нанесенное плевками китайца.
Чжан-Бао не унимался. И удэхеец уже не на шутку был встревожен поведением товарища. Я увидел, что пришло время вмешаться в разговор.
— Ничего, — сказал я Чжан-Бао, — не надо сердиться. На этот раз неудача, зато в другой раз будет успех. Не убили изюбра, зато, если не видели, то слышали близкое присутствие тигра.
Мои слова видимо успокоили китайца. Он перестал ругаться и вскоре начал даже шутить.
Развеселился и Маха. Через полчаса мы стали собираться домой. Удэхеец охапкой мокрой травы прикрыл тлеющие угли, а сверху засыпал их песком. Затем мы сели в лодку. Маха оттолкнул ее от берега и на ходу сел на свое место. Мои спутники взялись за весла. Теперь мы плыли скоро и громко разговаривали между собою. Я оглянулся назад: тонкая струйка беловатого дыма от притушенного костра подымалась еще кверху. На гладкой и спокойной поверхности воды виднелись следы от лодки и круги, оставленные испуганными рыбами. Большая ночная птица бесшумно летела вдоль протока, но, догнав лодку, метнулась в сторону и через мгновение скрылась в непроницаемом мраке прибрежных кустарников.
Приблизительно с километр мы еще плыли широким плесом. Затем течение сделалось быстрее, проток стал суживаться и наконец разбился на два рукава: один, большой, поворачивал направо, другой шел прямо в лес. Лодка, направляемая опытной рукой Махи, нырнула в заросли, и мы сразу очутились в глубокой тьме. Впереди слышался шум воды на перекрестках.
— Анюй, — лаконически сказал удэхеец.
Действительно, мы вдруг совершенно неожиданно вышли в реку. Теперь нам предстояло подняться против течения. Мои спутники оставили весла и взялись за шесты.
Несмотря на неудачу, я был очень доволен поездкой. Ночь выпала наредкость тихая. Комары исчезли. Я с удовольствием вдыхал свежий прохладный воздух и любовался природой. Скоро мы миновали каменистые утесы, обогнули устланную галькой отмель и подошли к берегу, заросшему низкорослыми ивняками. Дальше, за кустами, на фоне темного неба, усеянного миллионами звезд, вырисовывались кроны больших деревьев с узловатыми ветвями: тополь, клен, осокорь, липа — все они стали теперь похожи друг на друга, все приняли однотонную нето черную, нето бурозеленую окраску. На правом берегу показался громадный кедр. Он был единственным в этой местности и словно гигантский часовой охранял порядок в лесу. Кедр смотрел величаво и угрюмо, точно он был недоволен сообществом лиственных деревьев, и через вершины их всматривался вдаль, где были его сверстники и собратья.
Наконец показался огонь — это был наш бивак. Он то скрывался, то появлялся вновь и как будто перемещался вдоль берега. Еще один поворот, и от огня по воде навстречу нам побежала длинная колеблющаяся полоса света — верный признак, что бивак был недалеко.
Минут через пятнадцать мы причалили к берегу. На биваке все уже спали; покой уснувших охраняли собаки. Моя Альпа лежала свернувшись недалеко от костра. Она узнала нас по голосам, но все же для вида, не поднимая головы, лениво тявкнула два раза. Я погладил ее, подбросил дров в огонь, прошел в свою палатку, и, завернувшись в одеяло, покончил с этой ночью глубоким сном.
Как это было:
Случай с переметом.
Юмористический рассказ Евгения Травина.
В июле, когда вода на Волге достаточно спала, все сотрудники нашего учреждения настойчиво запросились в отпуск. Связь между этими двумя явлениями, на первый взгляд не имеющими ничего общего, станет достаточно ясной, если добавить, что в нашем учреждении все сотрудники, начиная с курьера и кончая управляющим, отчаянные рыболовы, а июнь — лучшее время для ловли рыбы. Всех потянуло на острова, на Волгу. Ежедневно, приходя на службу, мы передавали друг другу слухи о необычайных уловах и спорили о том, кому раньше итти в отпуск.
Пользуясь своим начальственным положением, первым взял отпуск наш управляющий, Сергей Львович, а на следующий день мы с завистью наблюдали, как он, нагруженный мешками и котелками, с бреднем на плече, продефилировал со своей компанией по направлению к лодочной пристани.
Затем получили отпуск и мы, — я и Петр Иваныч. Мы решили отправиться на один из песчаных островов, лежащих вверх по течению. Был самый сезон ловли бреднем, но, согласитесь сами, прилично ли солидным людям таскаться по ночам с сетью в ледяной воде волжских затонов? Для Сергея Львовича при его молодости это конечно ничего, но не для нас. С другой стороны, удочки уже достаточно надоели, и мы решили избрать переметы.
Переметами в разных местах пользуются по-разному; в Астрахани, например, я сам видел, как их ставят на ночь, а утром вытаскивают с уловом. Однажды я пробовал произвести такой опыт в наших условиях — оставил на ночь два перемета с насадками и не трогал до утра. Вытащив их утром, нашел только пустые крючки и с тех пор не повторял подобных опытов. У нас переметами пользуются иначе: оставляемый на берегу конец шнура привязывается к прутику со звонком; как только рыба дернет, звонок зазвенит; иногда весь длиннейший шнур с бесчисленным количеством крючков вытаскивают из-за какой-нибудь незначительной рыбины. Затем шнур снова отвозится на лодке и закидывается. Ловля большей частью производится ночью.
Началась охота за червями, дающая любителю много приятных ощущений. Рыболов с такой жадностью смотрит на хорошего жирного червяка, что можно подумать, будто он копает червей не для рыбной ловли, а себе на обед. В моем дворе все червиные ресурсы были исчерпаны. Отправляясь по воскресеньям на ловлю, я перекопал двор вдоль и поперек; отваживался забираться даже на цветочные грядки. Поэтому мы с Петром Иванычем отправились в овражек у реки, где, как мы знали, в изобилии водились черви. В овражке виднелось несколько сгорбленных фигур, ковырявших землю палками. Мы присоединились к ним. Скоро у нас оказался значительный запас червей всех сортов.
