Валерий Шамбаров - «Пятая колонна» Российской империи. От масонов до революционеров
Ситуация дичайшим образом выходила за рамки партийной дисциплины. Какая-то самозваная «питерская часть ЦК» принимает «единогласно»! Какой-то второсортный Иоффе позволяет себе «настаивать», да еще и «немедленно». Но Ленин почему-то… соглашается. 14 марта, неожиданно для многих большевиков, Совнарком назначил Троцкого наркомом по военным и морским делам, председателем Реввоенсовета республики. Во главе вооруженных сил поставили человека, ни одного дня не служившего в армии и не державшего в руках винтовку! В советском руководстве сработали некие скрытые пружинки, и сработали безотказно. Главная причина назначения отмечалась в телеграмме Иоффе: тесные связи Троцкого с державами Антанты. А Ленин в данное время считал наилучшей политикой лавировать между двумя империалистическими блоками — верил, что таким образом можно выиграть.
Что ж, западные страны даже после Бреста не отказались от сотрудничества. Обосновывали: если русская армия усилится, то большевиков снова можно будет вовлечь в союз против немцев. В архиве Франции сохранилась телеграмма военного атташе в России генерала Лаверня верховному главнокомандующему Антанты маршалу Фошу, переданная из Москвы через Мурманск 23 марта 1918 г.: «Троцкий собрал представителей Франции, США, Великобритании, Италии, чтобы просить об организации военной помощи (все обещали помощь). Троцкий обратился ко мне с предложением возглавить эту работу… Итальянский представитель передал в мое распоряжение своих офицеров, представитель Америки пообещал помощь, англичане объявили, что их офицеры уже почти все покинули Россию…». Фош одобрил позицию Лаверня, предоставил ему «свободу действий» и передал для Троцкого: «Я одобряю Вашу инициативу по реорганизации русской армии».
Развернулась помощь снаряжением, техникой. Робинс телеграфировал в США, что дела идут отлично, и срочно просил прислать десяток американских офицеров для Троцкого. Лавернь прикомандировал к Красной армии часть французских инструкторов, действовавших в Румынии. Да и англичане в стороне не остались. «Неразлучным» советником Троцкого стал сотрудник МИ-6 капитан Хилл. Лев Давидович поручил ему возглавить работу по организации военной разведки и контрразведки. Локкарт докладывал в Лондон, что союзники получали от наркома любую документацию и любые сведения, которые запрашивали.
В это время из Нью-Йорка в Россию перебрался и Сидней Рейли. По пути из Америки этот бизнесмен и шпион побывал в Лондоне, с ним встретился глава МИ-6 Мансфилд Каминг (тот самый, которого Флемминг в романах о Джеймсе Бонде обозначает только инициалом, «сэр К»), признал весьма перспективным агентом. Рейли стал штатным офицером МИ-6, получил чин лейтенанта. В России он завел дружбу с помощником Троцкого, руководителем Высшего военного совета генералом М. Д. Бонч-Бруевичем. В британских архивах сохранились донесения Рейли, где он сообщал как минимум о восьми обстоятельных беседах с генералом, не скрывавшим от него никаких секретов и излагавшим самую широкую военную и политическую информацию. В Англии эти донесения оценивались очень высоко, с ними знакомили руководителей военной разведки, адмиралтейства и МИДа.
В Москве Рейли встретился и со своим приятелем Вениамином Свердловым. От него шпион стал получать не только ценную информацию, но и закрутил сногсшибательный бизнес по вывозу за рубеж русских ценностей. Таким образом, у советской верхушки установились вполне дружеские связи со спецслужбами Англии. В сеть Рейли был вовлечен брат генерала М. Д. Бонч-Бруевича — управляющий делами Совнаркома В. Д. Бонч-Бруевич. Еще один офицер британской разведки, Артур Рэнсом, стал любовником секретарши Троцкого, а потом и женился на ней.
В итоге формирование Красной армии развернулось под неусыпным присмотром иностранцев. Кстати, сам Троцкий в вопросы практического руководства войсками не вникал. Не разбирался в этом, да и считал себя слишком крупной фигурой, чтобы копаться в «мелочах». Но закулисные покровители находили ему талантливых помощников: Склянского, Смилгу, Лашевича. А для непосредственного командования и штабной работы стали широко привлекать «военспецов» из офицеров и генералов царской армии. Троцкий им не доверял, в мае издал приказ о заложниках. На ответственные посты назначались только те офицеры, чьи семьи находились в пределах Советской России, — и каждый оповещался под расписку, что в случае измены его близкие будут расстреляны. Кроме того, вводился институт политкомиссаров — по мысли Льва Давидовича, они должны были стать «револьвером, приставленным к виску командира».
Впрочем, иностранные советники были себе на уме. Вскоре обнаружилось, что «одной рукой» они помогали большевикам создавать армию, а «другой рукой», исподтишка попытались уничтожить флот России! А военно-морские силы и без того пребывали в плачевном состоянии. При подготовке революции матросов постарались разложить и возбудить посильнее. На морских базах откуда-то появлялись в неимоверных количествах спирт, кокаин. Февральский переворот ознаменовался кровавыми погромами и убийствами офицеров на Балтике, Октябрьский переворот — на Черном море. После этого часть офицеров ушла с кораблей, схлынула и часть матросов, кто по домам, кто в красные отряды.
Многие еще оставались. Самые преданные, самые верные — те, кто душой прирос к морской службе, не мыслил себя без флота. Но под угрозой оказались основные базы. По Украине продвигались немцы, под их покровительством власть захватила националистическая Центральная Рада. Черноморский флот покинул Севастополь и перешел в Новороссийск. А Балтийский флот базировался в Гельсингфорсе (Хельсинки). В Финляндии против красногвардейцев выступили националисты, позвали на помощь немцев. Наступающие белофинны убивали не только красных, а вообще русских, в том числе мирных жителей. Но Троцкий запретил балтийцам заступаться за соотечественников (и за красногвардейцев тоже). Флот оказался в положении странного «нейтралитета». Немцы и белофинны ворвались в Гельсингфорс, возникла опасность, что они захватят корабли.
Спасти их было более чем проблематично. Команды некомплектные, машины давно не ремонтировались, а весна выдалась поздняя. Финский залив был покрыт льдом, его засоряли многочисленные мины, сорванные с якорей штормами. Однако начальник морских сил Балтики Алексей Михайлович Щастный и его подчиненные сделали невозможное. В течение апреля 1918 г. корабли несколькими эшелонами покидали Финляндию, направляясь к Кронштадту. Неисправные суда вели на буксирах. Через льды, через мины удалось провести 259 кораблей и судов — из них 6 линкоров, 5 крейсеров, несколько десятков эсминцев, подводных лодок. Сохранили весь флот, не потеряли ни единого судна! Надо сказать, немцы этому не препятствовали. Сперва они вынашивали идею завладеть лучшими кораблями — потребовать от большевиков «продать» их Германии (то бишь отдать за символическую цену). Но обдумали и отказались: у немцев не было лишних подготовленных экипажей, использовать эти корабли в ходе мировой войны все равно не получилось бы. Так зачем тратиться на ремонт, обслуживание? Русский флот, запертый в Кронштадте, Германия считала для себя не опасным.
Немцы-то не мешали, зато со стороны Троцкого посыпались вдруг непонятные решения. 24 апреля от имени Наркомата по морским делам он представил в Совнарком доклад, где предлагал все наши торговые суда на Балтийском море и 8 госпитальных судов передать… английскому правительству. Под фиктивным прикрытием — якобы их продают Дании. Ленин отверг странное предложение, но последовали другие акции. После перебазирования в Кронштадт Лев Давидович распорядился демобилизовать всех моряков, а потом набирать заново, как бы уже в другой, Красный флот. При этом многих офицеров «вычистили», другие сами не захотели больше служить. Ушла часть матросов и унтер-офицеров. Поредевшие команды оказались ослаблены. А 3 мая Щастный получил телеграмму Троцкого № 126/м, где предписывалось разработать «план уничтожения военного имущества, запасов, судов, портовых сооружений и т. п.». Щастный не понимал, что происходит. Никакой угрозы со стороны немцев уже не было!
Но 21 мая, в ответ на доклад об обстановке на Балтике, он получил новую резолюцию наркома. Лев Давидович ссылался на возможность нового удара немцев и финнов и запрашивал: «Приняты ли все необходимые подготовительные меры для уничтожения флота в случае крайней необходимости?» Мало того, предписывалось сформировать команды «ударников» для подрыва кораблей. За выполнение такой задачи назначалось крупное денежное вознаграждение. А формировать команды «ударников» требовалось в строгой тайне от других моряков!
Щастный еще раз попытался переубедить наркома. 22 мая докладывал: «Ваш ответ на мой 803/оп не подтверждается поведением немцев в отношении Балтфлота… Угроза со стороны морских сил Финляндии не может быть достаточно сильной». Нет, Троцкий настаивал на исполнении. Запрашивал: «Внесены ли в банк известные денежные вклады на имя тех моряков, которым поручена работа уничтожения судов?» Щастному становилось ясно: дело нечисто. Только что спасли флот — и вдруг уничтожать его? Он смог предположить только одно — что уничтожения требуют немцы. Писал: «Значит, я должен вербовать этих Иуд Искариотов и обещать каждому тридцать сребреников?»
