Оскотский Григорьевич - Гуманная пуля
Когда я думаю о нем, мне становится грустно. Да, его случай - ти- пичен, мне известно немало подобных историй. Но именно с ним мы были приятелями. И я помню его, двадцатилетнего, с раскрытым учебником, по которому мы начинали узнавать будущую специальность, я слышу сквозь время его удивленный, восторженный голос: "Ну, надо же! Читаешь, как роман!"
Но вернемся в застойные времена. Выше я не случайно упомянул про нажим начальства. Руководство предприятий всячески стремилось к свя- зям с теми организациями, где были ученые советы. Начальникам самим надо было защищать диссертации, кандидатские и докторские. Ради ук- репления дружеских отношений, они заключали с вузами договоры, по ко- торым те заведомо почти ничего (а то и вовсе ничего) не делали. Средств на это не жалели. Что жалеть казенные безналичные, если они нужны друзьям на кафедрах - для подтверждения их востребованности, для увеличения штатного расписания, для получения премий! И, что там наши жалкие сорок тысяч, - в масштабах всей страны сотни миллионов, миллиарды рублей перекачивались таким образом в пустоту.
Мало того, метастазы диссертационной системы, чем дальше, тем глубже, проникали и в собственно отраслевую науку. Любой инженер, собравшийся защитить диссертацию, делал это в ущерб основной работе. Не только потому, что вынужден был потратить уйму времени и сил на сдачу "кандидатских минимумов", сбор необходимых справок и прочие оформительские хлопоты. Главный урон заключался в том, что, попадая на вузовскую кафедру в роли заочного аспиранта или соискателя, он не- избежно втягивался во все противоестественные сложности внутренних отношений и внутренней борьбы этого зазеркалья.
А если ему удавалось успешно защититься и получить из ВАКа завет- ные "корочки", для него начиналась вторая серия такой же схватки на собственном предприятии. Дело в том, что кандидатская степень давала и н ж е н е р у автоматическую фиксированную прибавку к зарплате всего в 50 рублей. Ему следовало теперь добиться у своего начальства п е р е и м е н о в а н и я своей должности на научный лад. Вот вку- пе с переименованием, - то бишь, изменением штатного расписания, - кандидатская степень сразу увеличивала доходы, по меньшей мере, вдвое. Так, у защитившегося старшего инженера, которому удалось пере- именоваться в старшего научного сотрудника, заработок - с учетом пре- мий - скачком возрастал с двухсот рублей до четырехсот.
Повторимся: речь шла о пожизненной ренте, не зависящей от резуль- татов дальнейшей работы, судьба решалась раз и навсегда. И уж какие для этих "переименований" плелись многоходовые интриги, какие претер- певались унижения, какие разыгрывались шекспировские страсти! До ин- фарктов доходило. До смертных случаев.
Но мало и этого. Вузовские кафедры производили столько кандидатов наук, что в самих вузах должностей с хорошими окладами для них уже не хватало. И они перетекали оттуда в отраслевую науку. Руководители предприятий - по тем же мотивам взаимовыгодной дружбы - принимали пришельцев, не считаясь с интересами дела. При хорошей протекции, случалось, молодой человек, служивший на кафедре младшим научным со- трудником, переходил в НПО или в отраслевой НИИ на должность началь- ника лаборатории. То есть, сразу начинал вершить научно-техническую политику в отрасли, о которой почти не имел представления.
Порой такие пришельцы оказывались людьми добросовестными, учились и со временем вырастали в профессионалов. Но чаще они приносили с со- бой психологию своего зазеркалья. С защитой диссертации и занятием высокооплачиваемой должности цель жизни представлялась им достигну- той. Теперь они хотели спокойно получать свои дивиденды. А для этого надо было уклоняться от любых действий, связанных с ответственностью. Какие при этом возникали психологические напряжения в коллективах, с какой беспощадностью, на уничтожение, действовал вечный российский принцип "я - начальник, ты - дурак", как страдало (и гибло, в конеч- ном счете) государственное дело, хорошо помнит всякий, кто работал в те годы в сфере прикладной науки и техники.
Распаду сопротивлялась основная масса наших инженеров, талантливых и добросовестных тружеников, тех, кому государство, действительно, злостно недоплачивало, тех, над кем безнаказанно и всласть издевалась подцензурная советская юмористика, выставляя лентяями и дармоедами. Я не идеализирую своих собратьев-специалистов. Мы не были ни дисси- дентами, ни провидцами. Как все, были встроены в ту систему. Как у всех, у нас была в ней своя функция. И свелась наша функция к тому, что мы на несколько лишних десятилетий продлили агонию.
Выше мы показали: одной только системы ученых степеней с пожизнен- ной оплатой хватило бы для того, чтобы постепенно все обрушилось. Но она функционировала не сама по себе. Ее сравнительно медленное разла- гающее действие ускоряли факторы, уже откровенно губительные. Систе- ма, в которой реальный результат (научное открытие, изобретение, тех- ническое решение) подменялся формальным (ученая степень, должность), а достижение формального результата означало допуск к кормушке и даже приобретение некоторой доли власти (за тем и другим правители всегда надзирали с особой бдительностью), - такая система оказывалась иде- альной для бюрократического и полицейского контроля, да, собственно, и была для него создана.
Математик А.М.Вершик в статье "Наука и тоталитаризм" ("Звезда, N8, 1998) называет ситуацию, сложившуюся в 70-х - 80-х годах в фундамен- тальной, академической науке, "кадровым террором":
"Все уровни подготовки и работы научных кадров, - пишет
он, - прием в университеты, аспирантуру, защита диссерта-
ций, прием на работу, присуждение степеней и званий, поезд-
ки за рубеж, контакты с мировой наукой - были под жесточай-
шим контролем власти (т.е. сросшихся друг с другом партий-
ных и гэбэшных органов). В сталинские времена были еще воз-
можны - по личному соизволению Сталина - назначения явно
(или внешне) неортодоксальных, например, беспартийных, но
весьма компетентных специалистов на важные научные посты
(вплоть до президента Академии Наук). В брежневские времена
и такого быть не могло: анкетные критерии стали почти един ственными".
Политика была прежде всего антисемитской, но отнюдь не только ан- тисемитской. Режим старался отбраковывать всех, в ком обнаруживалась или хотя бы подозревалась неуправляемость, - то есть, таланты, неза- висимо от их "пятого пункта". Система анкет и характеристик (открытых и закрытых, сохраняемых в тайне от того, на кого они составляются) вела к моральному разложению научных коллективов, потому что ее можно было использовать в борьбе с оппонентом, претендентом на должность и т.д.
"Хорошо бы взять какой-либо солидный университет, - пи-
шет А.М.Вершик, - скажем, ленинградский, или академический
институт, и внимательно проследить, как в результате подоб-
ной деятельности постепенно изгонялись таланты, хирели и
умирали прекрасные научные школы, как пролезали в админист-
раторы проходимцы и ставленники партаппатата и КГБ, как де-
лались липовые научные репутации и торжествовала серость,
и, самое главное, - как уродовалась молодежь, приучаемая к
прислужничеству, двоемыслию, как тысячи, может быть, десят-
ки тысяч абитуриентов наткнулись на хорошо организованные
издевательские приемные экзамены, цель которых - не пустить
неугодных".
А.М.Вершик пишет о науке фундаментальной. В сфере науки прикладной жестокость и глупость кадрового отбора были ничуть не меньшими, но порой допускались некоторые послабления, поскольку чаще требовался конкретный результат, хотя бы создание новых образцов оружия. А в об- щем, и здесь шестеренка блата и кумовства, вращавшаяся на оси диссер- тационной системы, идеально сработалась с ведущей шестерней партий- но-гэбэшного контроля в едином механизме, который разрушал научную основу страны.
О государственном антисемитизме все же стоит сказать отдельно. Притихший немного при Хрущеве, он с воцарением Брежнева немедленно стал разрастаться и, на первый взгляд, производил впечатление полного абсурда. Евреев и полуевреев (во многих случаях в анкетах требовалось указывать национальность каждого из родителей, так что и благополуч- ный "пятый пункт" в паспорте полукровкам не помогал) не принимали на учебу в престижные вузы, особенно в университеты, а в остальные - брали с ограничениями. После же завершения учебы их практически нику- да не принимали на работу. Как им вообще удавалось, в конце концов, хоть куда-то устраиваться, одна из загадок тех лет. (Характерный анекдот: "Что такое чудо-юдо? Еврей, устроившийся на работу".) На тех же, кто не мог вынести издевательств и пытался эмигрировать, набрасы- вались с яростью, как на предателей. Было совершенно очевидно: если людей не мучить, никто не станет уезжать, а большинство просто поза- будет о своем еврействе. Но власть - с каким-то сладострастным садиз- мом - сама выдавливала людей из страны и сама обвиняла в измене.
