Рождение и смерть похоронной индустрии: от средневековых погостов до цифрового бессмертия - Мохов Сергей Викторович
Здесь нужно вернуться к Эдвину Чедвику. Из его доклада мы можем узнать не только об ужасающем состоянии дел на похоронном рынке Лондона, но и об интересных тенденциях в других странах. При этом не стоит забывать, что Чедвик был учеником и последователем Иеремии Бентама, то есть он рассматривал рынок с позиции убежденного либерального идеолога, сторонника свободных экономических отношений.
Начнем с его размышлений о похоронном рынке Англии. Из записей автора можно сделать вывод, что английская похоронная индустрия первой половины XIX века — это своего рода неудавшийся рынок. Чедвик вполне основательно критикует его фрагментарность. Например, чтобы организовать похороны, клиенту нужно обращаться к нескольким представителям похоронного рынка: могильщику, гробовщику, продавцу траурной одежды и т. д. Таким образом, цена похорон многократно возрастает только потому, что на них должны заработать сразу несколько продавцов, что практически исключает любые попытки улучшения качества услуг.
Чедвик пишет о неэластичности спроса и ограничениях для его роста. Согласно подсчетам автора, в Лондоне 1840‑х годов происходит 140 смертей в день. На рынке работает 235 официальных гробовщиков, имеющих торговые карты. Но их реальное количество оценивается Чедвиком в 750 игроков, то есть на одну похоронную лавку в год приходится примерно 70 похорон, что немногим больше одного заказа в неделю. При этом, опять же согласно оценкам Чедвика, для нормального функционирования бизнеса и тем более его развития нужно не менее 2 заказов в неделю. Таким образом, рынок оказывается перенасыщенным и высококонкурентным.
На основе этих данных автор делает вполне логичный прогноз: уже в XX веке похоронная индустрия столкнется с серьезными проблемами. Например, он пишет, что в подобных обстоятельствах главным ресурсом для похоронного рынка является информация, и говорит о покупке и продаже сведений об умершем, поскольку в условиях ограниченного рынка именно этот фактор является решающим [90]; Чедвик также отмечает высокие издержки и сложность принятия решения покупателями. В итоге общественный деятель называет похоронную индустрию мертворожденным ребенком рыночной экономики.
Чедвик сравнивает похоронный рынок английской столицы с рынками погребальных услуг во Франции, Германии и даже в Бостоне и делает весьма примечательные выводы. Например, он отмечает, что в Бостоне реализуется практика лицензирования всех работающих гробовщиков и контроль со стороны местных властей, и это положительно влияет на рынок: в городе работает только необходимое количество похоронщиков, поэтому цены в несколько раз ниже, чем в Лондоне, где предложение в несколько раз превышает спрос [91].
Во Франкфурте похоронные услуги защищены обязательствами государства, которое гарантирует каждому гражданину место на кладбище. В Берлине, согласно данным Чедвика, местные власти ограничивают рынок, выбирая ключевых поставщиков для осуществления похоронной деятельности, по крайней мере там, где это касается социальных обязательств города. Автор рассматривает регулирование похоронной сферы как безусловное преимущество.
Развитие похоронного рынка в Париже и во всей Франции подтверждает тезисы Чедвика: здесь государство фактически стало монополистом после того, как во время Великой французской революции в похоронной сфере наступил настоящий коллапс. Он был вызван тем, что новое правительство решительно отобрало у католической церкви ее право на управление кладбищами и захоронениями, при этом частные предприниматели оказались не готовы предоставить необходимые услуги (Trompette 2011: 13–35).
Уже при Наполеоне, в 1804 году, местным муниципальным властям было предписано наладить похоронную службу, подключив к процессу и религиозные организации (а не только католическую церковь), и местных похоронных предпринимателей. В результате была разработана налоговая тарифная сетка и чины погребения и распределены функции между частными дельцами, местными властями и представителями религиозных конфессий. Принятие этого сложного закона привело к длительным конфликтам и торгу между всеми тремя сторонами, в том числе это касалось цен и сфер ответственности (Kselman 1988: 312–332).
Надо сказать, что кладбищенская реформа была связана не только с кризисом, который разразился в сфере похоронных услуг, также она имела под собой и серьезную идеологическую основу. Франция крайне остро нуждалась в регулировании всех инструментов и механизмов взаимодействия разных групп, прежде всего отношений протестантов и католиков. Версальский акт терпимости, принятый в 1787 году, прямо гарантировал каждому гражданину и право на свободное вероисповедание, и право на достойное захоронение согласно его требованиям и вере. Государство выступало именно тем арбитром, который гарантирует равенство всех граждан перед законом и способен создать некую основу для общей консолидации. Разумеется, в таких условиях никакая церковь не могла заниматься похоронами: этим процессом могло руководить только государство.
В 1828 году создается получастная-полугосударственная компания Service des Pompes Funèbres, основанная Джозефом Лапголем. Вначале он, будучи медиком по образованию, открыл другую похоронную компанию — Compagnie Générale des Graves, которую в 1828 году и преобразовал в Service des Pompes Funebres, а позже в Pompes Funèbres Générales. Эта компания становится главным подрядчиком государства в сфере похорон. Она начинает работать по принципу франшизы, открывая свои отделения в регионах страны и распространяя влияние на всю Францию. Все мелкие гробовщики предпочли войти в состав этой корпорации, работая по единым правилам и отчисляя серьезные проценты со своих доходов государству.
В похоронных конторах этой компании всегда действовала единая тарифная сетка, а деятельность самой организации подкреплялась договорами с муниципалитетами [92]. Для ценообразования нет никаких преград: если беднякам гарантированы низкие цены, то стоимость похорон высшего класса могла быть крайне высокой. Все зависело от желания клиента. Корпорация успешно работает до сих пор (правда, сегодня это целиком частная структура). Однако стоит отметить, что с момента основания и почти до конца XX века французская модель оставалась коллаборацией государства и частного бизнеса.
Схема, которую применил Наполеон, довольно быстро распространилась на соседние страны, главным образом на те, что были оккупированы французской армией. Как уже упоминалось выше, многие муниципальные кладбища Италии и Испании были открыты именно после наполеоновского вторжения. Гражданский кодекс Франции стал основой институциональных моделей похоронного рынка во многих странах Европы.
Таким образом, начиная с XIX века в разных странах Европы и Нового Света развиваются разные модели похоронного рынка, которые окажут принципиальное влияние на качество услуг, предлагаемых гробовщиками уже в XX веке.
Свой рассказ о положении дел в похоронной индустрии XIX века я дополню описанием повседневной жизни этого класса предпринимателей. Итак, быстрый рост европейских городов приводит к формированию устойчивого рынка. Растет уровень благосостояния и, соответственно, растет спрос. Чем больше город — тем больше людей в нем умирает, и людям есть чем платить за похороны. Цены не сильно изменились с прошлого столетия, а местами даже и уменьшились. Используя примитивную методику, можно рассчитать доход лондонских гробовщиков.
Если в год средний гробовщик проводит около 70 похорон при средней стоимости в 10 фунтов и маржинальности в 30%, доход его лавки составляет примерно 15 фунтов в месяц. Из этой суммы надо вычесть сопутствующие траты на содержание похоронной инфраструктуры и налоги [93]. Остается сравнительно немного на развитие бизнеса.
Похожая ситуация сложилась и во многих других странах Европы и далеко за ее пределами. Например, в Новой Зеландии (по состоянию на 1898 год) похоронное бюро Коула и Спрингера хоронило в год 74 человека, стоимость составляла 20 фунтов (вместе с гробом), зарплата гробовщика — 10 фунтов в месяц (в каждом случае я оперирую средними значениями). Можно легко рассчитать, что итоговая прибыль была не так высока, если бы не продажа гробов, составляющая половину стоимости похорон (Trapeznik and Gee 2016).
