Патриция Корнуэлл - Джек Потрошитель
Я не исключаю возможности, что он поступал именно так, по крайней мере иногда. Мне никогда не приходило в голову то, что все может быть не так. Меня осенило в Рождество 2001 года, когда мы с семьей отправились в Аспен. Вечером я осталась одна и, как обычно, занялась материалами для книги. На этот раз я взяла с собой книгу о творчестве Сикерта, которую до этого читала уже раз двадцать. На этот раз книга раскрылась на его знаменитой картине «Ennui». «Как странно, — подумала я. — Почему эта его картина считается настолько выдающейся, что королева-мать Елизавета купила один из пяти ее вариантов и повесила ее в доме Кларенса?» Другие варианты этой же картины хранятся в частных коллекциях и крупных музеях, в частности в галерее Тэйт.
На всех пяти вариантах картины изображен обычный пожилой человек, сидящий за столом. Он курит сигару, а перед ним стоит высокий стакан, вероятно, с пивом. Мужчина смотрит перед собой, погрузившись в собственные мысли. Его совершенно не занимает то, что делает женщина за его спиной. А та безучастно смотрит на фарфоровых птичек в стеклянной витрине. Она оперлась локтями на комод и одной рукой подперла щеку. Основное внимание приковывает к себе картина, висящая на стене над головами мужчины и женщины. На ней изображена актриса. Изучая различные варианты картины Сикерта, я заметила, что на каждой из них актриса изображена по-разному.
На трех картинах на обнаженных плечах актрисы изображено боа из перьев. На той, что приобрела королева, и на картине из галереи Тэйт боа отсутствует, зато появляется почти неуловимая красновато-коричневая тень, падающая на левое плечо и грудь женщины. Я сидела над книгой, изучая репродукцию, и внезапно заметила вертикальный белоснежный полумесяц прямо над левым плечом актрисы.
При ближайшем рассмотрении этот полумесяц оказался мужским лицом, остающимся в полутени. Мужчина стоит за женщиной. Она слегка повернула голову, словно почувствовав его приближение. Под лупой лицо мужчины становится более отчетливым, а лицо женщины начинает напоминать череп. Но при большем увеличении изображение распадается на отдельные штрихи кисти и становится неразличимым. Я отправилась в Лондон, чтобы посмотреть на оригинал картины, висящий в галерее Тэйт, и убедилась в своей правоте. Я отправила репродукцию картины в институт криминалистики и судебной медицины в Виргинию, чтобы в лаборатории попробовать провести более тщательный анализ.
Компьютерный анализ показывает сотни оттенков серого, которые неразличимы для человеческого глаза. Он позволяет различить стертый текст или расплывчатую фотографию. Я знала, что это оборудование позволяет анализировать банковские видеозаписи и плохие фотографии, но с картинами мы еще не работали. Мы попытались разделить мазки кисти Сикерта, чтобы понять, что он делал в процессе рисования. И я еще раз убедилась, что криминалистика — это очень сложная и кропотливая работа.
Картина Сикерта не раз всплывала в изучении дела Джека Потрошителя, но совсем по иному поводу. На одном варианте картины боа из перьев, в которое укуталась актриса, напоминает одну из фарфоровых голубок из стеклянной витрины. Некоторые энтузиасты утверждали, что «птица» на самом деле «морская чайка» и что Сикерт сознательно ввел «чайку» в свою картину, чтобы указать на то, что Потрошителем был сэр Уильям Галл, личный врач королевы Виктории. (По-английски чайка называется «gull». Так же пишется и фамилия врача.) Сторонники этой версии считают, что дело было закрыто по желанию королевской семьи, так как пять убийств были совершены доктором Галлом и герцогом Кларенсом.
Эта теория была выдвинута в 70-е годы XX века. Хотя я не собираюсь писать о том, кем Потрошитель не был, я хочу категорически заявить, что ни доктор Галл, ни герцог Кларенс не могли быть убийцами. В 1888 году доктору Галлу был уже семьдесят один год, к тому же он перенес инсульт. Герцог Кларенс вообще не умел обращаться с острыми предметами. Эдди, как его звали в семье, родился преждевременно. Его мать сопровождала мужа, когда он играл в хоккей на льду, и слишком много времени провела на холоде. Она почувствовала себя плохо, ее отвезли во Фрогмор. Недоношенного Эдди принял местный врач.
Впрочем, трудности в развитии были связаны не с преждевременными родами, а с генетическим наследием. Эдди оставался милым, но тупым. Он был чутким и добрым, но учеба ему никак не давалась. Он с трудом ездил верхом, не добился никаких успехов в военной подготовке, зато очень любил красиво одеваться. Единственное средство лечения, которое находили для Эдди его отец, принц Уэльский, и бабушка королева, это периодические заграничные путешествия.
Слухи о его сексуальных предпочтениях и странных поступках ходят до сих пор. Возможно, Кларенс был гомосексуалистом, как утверждается в некоторых источниках, но женщин он тоже любил. Похоже, Эдди был сексуально не определившимся человеком и экспериментировал с обоими полами. Он был не первым членом королевской семьи, которому хотелось попробовать все. Эмоционально Эдди тянуло к женщинам, особенно к своей красивой, ласковой матери, которую вовсе не беспокоило, что ее сын уделяет больше времени нарядам, чем делам короны.
12 июля 1884 года отец Эдди, принц Уэльский и будущий король, написал немецкому наставнику сына: «Мы искренне сожалеем о том, что наш сын так бездарно тратит время… Он должен наверстать упущенное дополнительными занятиями». В этом печальном письме на семи страницах, которое принц отправил из дворца Мальборо, он делает особенный, если не сказать отчаянный, упор на то, что его сын, являющийся прямым наследником трона, «должен энергично приняться за дело».
У Эдди не было ни энергии, ни интереса для того, чтобы преследовать проституток, и предполагать обратное просто смешно. В ночь совершения по крайней мере трех убийств его вообще не было в Лондоне. Он не находился в местах совершения убийств, к тому же преступления продолжались и после его безвременной смерти, последовавшей 14 января 1892 года. Даже если бы королевский врач доктор Галл не был старым и немощным, он был слишком занят здоровьем королевы Виктории и хрупкого Эдди, чтобы носиться по Уайтчепелу в королевской карете по ночам, выслеживая проституток, шантажировавших герцога из-за его скандального «тайного брака» с одной из них.
Эдди действительно шантажировали. Это становится очевидным из его писем к Джорджу Льюису, выдающемуся адвокату, который позднее представлял Уистлера в суде против Уолтера Сикерта. Эдди писал Льюису в 1890 и в 1891 годах. Он попал в сложное положение с двумя женщинами низкого происхождения, одну из которых звали мисс Ричардсон. Он пытался выкупить у этой женщины свои письма, неосторожно написанные ей и еще одной даме.
«Я был очень рад узнать, что вам удалось уладить все с мисс Ричардсон, — писал Эдди Льюису в ноябре 1890 года, — хотя двести фунтов — слишком высокая цена за письма». Он пишет, что мисс Ричардсон обратилась к нему на следующий день и потребовала еще сто фунтов. Эдди пообещал, что сделает все, лишь бы вернуть эти письма и письма, написанные им «другой леди».
Два месяца спустя Эдди пишет письмо Льюису и отправляет ему подарок «в знак признательности за доброту, проявленную по отношению ко мне, и за помощь по вызволению меня из сложного положения, в которое я попал по собственной глупости». Но, судя по всему, «другую леди» так просто уломать не удалось, потому что Эдди пишет Льюису о том, что ему пришлось посылать к этой женщине друга и «просить ее вернуть два или три письма, которые я написал ей… Можете быть уверены в том, что в будущем я буду более осторожен и не попаду в подобное положение».
Что бы ни содержалось в письмах герцога Кларенса к мисс Ричардсон и «другой леди», это так и осталось неизвестным. Ясно только одно, что они могли причинить королевской семье определенные неприятности. Герцог отлично осознавал, что известия о его связях с подобными женщинами будут более чем неблагоприятно встречены публикой и его бабушкой. Но все указывает на то, что Эдди вовсе не намеревался убивать и увечить шантажисток. Он предпочитал заплатить им.
Может быть, в картинах Сикерта и содержатся «ключи», но указывают они только на него самого, на его чувства и поступки. Он рисовал то, что видел, и то, что возникало в его воображении — временами детском, временами жестоком. Изучая его картины, можно прийти к выводу, что он предпочитал наблюдать за людьми сзади. Он их видел, но они не могли видеть его. Он мог видеть своих жертв, но жертвы не видели его. Он наверняка некоторое время наблюдал за Мэри-Энн Николс, прежде чем напасть на нее. Он выжидал, пока степень ее опьянения достигнет апогея, и выбрал самый удобный момент.
Он мог преследовать ее в темноте, а потом посулить ей монетку и пойти следом за ней. А может быть, он вынырнул из темноты и набросился на нее совершенно неожиданно. Травмы, если они описаны достоверно, говорят о том, что убийца схватил ее сзади и рванул голову назад, а потом полоснул ножом по открытому горлу. Женщина могла прикусить язык, чем и объясняются ссадины, обнаруженные доктором Лльюэллином. Недостаточная глубина первой раны объясняется тем, что Мэри-Энн пыталась вырваться. Синяки на челюсти и лице могли появиться из-за того, что убийца схватил ее за лицо, нанося второй удар по шее. Второе ранение было настолько глубоким, что голова чуть не отделилась от тела.
