Борис Бурлак - Каменный пояс, 1984

Жить бы, жить ей счастливо
В новом доме года…

Ветер шелковой гривой
Зацепил провода,
Ветер рыщет меж сосен,
Шарит в мокром саду…
Все припомнила:
Осень
В сорок первом году,

Зябко гнулась калина,
Жался к пажитям дым.
Отпечатала глина
Дорогие следы.
Краткой вышла беседа,
Только ныло в груди,
Только он напоследок
Тихо вымолвил:
                         «Жди…»
И ушел…

Обмирала
Над портретом не раз,
Рушником вытирала,
Слезы —
              градом из глаз.
А сегодня в беседе
Говорила ему,
Что уж в силе наследник,
Что достаток в дому,
Что и внук подрастает,
Что навеки верна.
Горько, горько листает
Книгу жизни она.

Сорок лет уж победе.
А вернешь ли его?
Были праздники,
                         беды.
Было в жизни всего.
Вон состарились ивы.
Ах, как время бежит…

Жить бы,
Жить ей счастливо,
Только
           некогда
                        жить.

Люблю я слушать тишину.
Притихли голуби на крыше,
И вечер бережно луну
В коляске облачной колышет.
Исходит нежностью луна.
Не защекочет листья ветер,
Не заиграется волна,
Не хлопнет флаг на сельсовете,
Влюбленных тени на мосту
В одну сливаться перестали.
И лишь бессонно на посту
Стоит солдат
На пьедестале.

Нежаркий костер край дороги,
Шагнувший из темени граб,
Оглобли задравшие дроги,
Довольного мерина храп.
Вода в котелке закипела,
Лишь чаю погуще подсыпь.
Ножом по стеклу проскрипела
Колдунья болотная — выпь.
Усну я сегодня богатым,
С улыбчиво-ясным лицом.
Приснится мне отчая хата
И шепот берез над крыльцом.
И мама приснится живою,
И я — молодым, молодым…

Струится над росной травою
Белесый
              предутренний
                                    дым.

Я тонул в бушующей Десне.
В страсти необузданной тонул я.
Но всегда к запретной глубине
Сердце обнаженное тянуло.
Тяга та по-прежнему во мне, —
Не терплю уздечек и поводьев, —
Лучше утонуть на глубине,
Чем плескаться в мутном мелководье.

Война сама уже — вина,
Поскольку в мире есть она.

И нет подсуднее вины,
Чем оправдание войны.

Права всей кровью лишь одна
Войну убившая война.

В Европу ходим за малиной,
Тут недалеко прямиком,
За речкой узкою, но длинной,
За озером Тургояком.

Дочь хвалит ягоду, мол, эта
Вкуснее, чем из наших мест.
Другая все-таки часть света.
Почти как импортную ест.

Она садится
вечерами к окну
и смотрит на звезды.
Смотрит, смотрит…
— Если б не звезды, — говорит, —
не о чем было бы думать:
все уже передумала.

Вот и деревце стало большим:
Не достать, за макушку не взять…
Постоим, коли очень спешим,
Помолчим, коли есть что сказать.

На судьбу не надо обижаться.
Постою, затылок поскребу.
Если хорошенько разбежаться,
Можно перепрыгнуть и судьбу.

Но, вокруг поглядывая гордо,
Прежде, чем рвануть на штурм рекорда,
Надо уточнить деталь одну:
Прыгать в высоту или в длину?

Каждый по-своему
утверждает себя.
Один расписывается на храме:
«Здесь был Вася»,
другой — на рейхстаге:
«Проверено, мин нет. Иванов».

Люди эти — копейчане.
Вижу, распахнув окно,
Как играют кирпичами
Каменщики в домино.

Бьются, бросив каски оземь.
Зной нисходит с высоты.
Предвещают рано осень
Арматурные кусты.

Будет дом напротив скоро,
Будет весело в дому.
Красный лозунг вдоль забора —
Подтверждение тому.

Так сложно заметить порою,
Чем прожитый день знаменит:
Не сеем, не пашем, не строим —
А жизнь и течет, и звенит.
И даже обидно, что нужно
Опять в караул заступать…
Но хлеб, что нам дали на ужин,
Напомнит… напомнит опять
О том, что не сеем, не пашем,
Не строим, не плавим, не жнем.
Но Родина здравствует наша,
А значит — не в долг мы живем.

Люблю простор, объятый клевером,
И ширь, и глубь, и жизнь озер,
След ветерка по лугу — веером,
Когда выходим мы в дозор.
На раздорожье у избушки,
Там, где шумят березняки,
Лосенок выпросит горбушку
И нас проводит до реки.
Земля солдату сердце радует:
В цветке гудит довольный шмель,
И оттого, что в небе радуга,
Не тяжела моя шинель.

Я в глубинке живу, в деревне,
в самом сердце родного края.
Понимаю язык деревьев,
песню дождика принимаю.
На рассвете промчатся кони,
красным золотом вспыхнут сосны,
И беру я росу в ладони,
и в ладонях играет солнце.
Я другой не желаю доли,
не стремлюсь в бытие городское,
потому что нельзя без боли
оторвать от живого живое.

Мой чуткий сон
нарушил птичий грай.
Умывшись у крыльца
по-деревенски,
стою лицом
к полям и перелескам.
Земной тебе поклон,
родимый край.
Земной тебе поклон,
поклон земной!
С рождения
уклад твой принимая,
и радостью твоею,
и бедой
моя душа наполнилась
до края.

России тихие пруды…
А где-то в мокрых космах тины
стоят усталые плотины
над гладью медленной воды.
Их мир спокоен и широк,
но если засорится сток,
не удержать крутые волны:
разрушит, вырвется на волю
неуправляемый поток.
Я думал, глядя на пруды:
и нам необходимы стоки.
Мир чувств спокойных и глубоких
дороже всякой суеты.

Порывов сдержанный размах
и торжество великой силы
спокойные пруды России
несут в упругих берегах.
Как звезды, падают листы
на гладь темнеющей воды.
Густеет, пахнет воздух тиной,
и тонут в стелющейся сини
Мои печальные следы.
Грустит душа на склоне лет,
и вечер никнет за ветвями,
но не тускнеет над прудами
моей любви высокий свет.