Джон Бакстер - Лучшая на свете прогулка. Пешком по Парижу
Официальный вход для публики был лишь одним из сотни. Если знать особые лазы, попасть внутрь можно было почти из любого места в этой части Парижа. Над пометкой “1786” более поздний посетитель начертил “1968” и пацифик – эмблему кампании за ядерное разоружение. Катакомбы всегда привлекали искателей острых ощущений, сатанистов и заговорщиков. Именно здесь маркиз де Лафайет строил тайные планы создания собственной армии, которая отправится на помощь Джорджу Вашингтону и американским повстанцам. Участники Сопротивления встречались здесь во время Второй мировой войны для подготовки диверсий против нацистских оккупантов. Подпольные собрания были традицией не менее древней, чем сами тоннели. Сегодня студенты-геологи отмечают там окончание института. И врачи тоже – один из лазов весьма удачно выходит прямо во двор больницы.
Официальный маршрут вывел нас по другой винтовой лестнице обратно на долгожданный свет и воздух Данфер-Рошро.
– Можем еще куда-нибудь отправиться на следующей недельке, – выпалил Хьюго с энтузиазмом ребенка, задумавшего на Хэллоуин какую-то особую новую проказу. – Знаю кучу отличных местечек.
– Например?
– Как насчет канализации?26. Ад и рай
Кто знает, какое зло таится в людских сердцах?
Тень знает!
Заставка радиосериала “ Тень” 1930-х годов
Я так и не откликнулся на приглашение Хьюго обозреть les égouts – городскую канализацию. Как потом выяснилось, это и невозможно, причем уже с 1970-х. До того дюжие работники подземных систем волоком таскали посетителей в лодках. Позднее визитерам предложили тележки, прикрепленные к стенам, а потом – открытые вагончики, которые тянул маленький локомотив. Но и они со временем исчезли вместе с идеей экскурсий. Зато на недействующем участке систем под набережной Орсэ устроили Музей канализации. Там можно обозреть вычищенный и эффектно освещенный лабиринт туннелей, а при наличии некоторого воображения, представить погоню Жавера за Жаном Вальжаном в “Отверженных”.
В такого рода местах всегда хватает посетителей. Готические романы xviii века подогрели интерес к легендам о сатанистах в древних склепах и монашках – пленницах похотливых священников. Первые туристы, особенно из Америки, приезжали в полной уверенности, что подземный Париж кишит вурдалаками, расхитителями гробниц, сатанистами, которые блуждают по катакомбам, усеянным костями, а под зданием Оперы раскинулось потайное озеро, где живет злобный призрак, который подстерегает какое-нибудь заплутавшее сопрано и тащит в свое логово.
Как всегда, сразу почуяв, где выгода, кабаре на Монмартре и Монпарнасе быстро переименовались в ночные клубы с затейливыми названиями: “Конец света”, “Мертвая крыса”, “Белый волк”, “Бешеная корова”. Безумно популярны стали “Шоу с привидениями”, и лучшим было Le Cabaret du Néant , “Кабаре небытия”. На входе вас приветствовал глухой голос: “Добро пожаловать в царство смерти, усталый путник! Войди, выбери себе гроб и сядь за ним”. В главном баре, или salle d ’ intoxication [68] , столики были в виде гробов, освещали его люстры из человеческих костей, а официанты, одетые, как сотрудники похоронного бюро, во фраки и цилиндры, разносили напитки. Затем клиент препровождался в тесный склеп, “Комнату распада”, где в полутьме садился на узкую скамью. Напротив стоял открытый гроб с телом мертвой на вид женщины, укутанной в саван. Гасли огни…
Cabaret du Néant – “Кабаре небытия”
...Ее лицо постепенно становилось все бледнее и суше; глаза проваливались; губы сползали с зубов; щеки западали – она была мертва. Но на этом дело не заканчивалось. Белое как полотно лицо постепенно серело… затем делалось багрово-черным… Глаза съеживались в зеленовато-желтых глазницах… Медленно опадали волосы… Нос растекался гниющей лужицей. Все лицо превращалось в жидкую кашу. И вот все это исчезало, и блестящий череп лежал там, где еще недавно было хорошенькое лицо женщины.
Каждый знаток театра угадал бы в этом трюке Привидение Пеппера – когда особым образом подсвеченные и выставленные под углом зеркала создают иллюзию присутствия призрака. Но посетители в большинстве своем были под таким впечатлением, что щедро сыпали монеты в перевернутый череп, который услужливо держал человек на выходе.
И все же главный приз за зрелищность завоевала пара заведений-близнецов на Монмартре: Le Ciel (рай) и L ’ Enfer (ад). В путеводителях поясняется, что компании, хоть и находились в одном здании, но принадлежали разным хозяевам. В L ’ Enfer заправлял известный преступник, в Le Ciel – бывший мошенник, вставший на путь исправления. Разумеется, владелец у них был один, и дьяволы из первого места оборачивались ангелами во втором. Лепнина украшала оба фасада. У ворот рая, обещавшего “искусство и развлечения”, на полумесяце восседала девушка, к ее ногам припадал возлюбленный, а двери ада были выполнены в форме разинутого рта с оскаленными зубами и вытаращенными глазами. Привратник ада изображал дьявола с вилами; у рая стоял святой Петр, здоровенный бородач с ключами размером с него самого.
Как и во всех такого рода шоу, в L ’ Enfer спектакль начинался с порога, чтобы настроить вновь прибывших на правильную волну. Когда посетители ступали внутрь, дьявол приветствовал их словами: “Входите, дражайшие прóклятые!” Особам женского пола он сообщал: “Не стесняйтесь, милые непристойные создания! Присаживайтесь, очаровательные грешницы. Вас аккуратно поджарят с обоих бочков”.
Вход в Cabaret d’Enfer – “Кабаре преисподней”
Они садились за столы, освещенные красными и зелеными лампами, в окружении статуй, изображавших адовы муки, и заказывали напитки чертенятам, которые держали как будто бы раскаленные утюги и периодически тыкали ими гостей. Черный кофе с рюмкой коньяка именовался “Бокалом жидких грехов с каплей серного раствора-усилителя” и подавался с предупреждением: “Это закалит ваши кишки и сделает их хотя бы на время неуязвимыми для пытки расплавленным железом, которое скоро польется в ваши глотки”. В ожидании экзекуций посетителей развлекали, как говорилось в программке, “дьявольские аттракционы, включая истязания обреченных и их поджаривание на огне”. Один из таких аттракционов представлял собой кастрюлю, в которой двум музыкантам, вероятно, тысячи лет кипевшим на медленном огне, все же хватало сил играть на гитаре и мандолине.
Le Ciel , на первый взгляд менее привлекательный, приглашал за длинный стол, где сидели мужчины в церковном облачении. Они предлагали “божественную службу и проповедь священника с самым отменным чувством юмора во всем Париже”. Дальше – больше: “мечта монаха. Сопровождается tableaux vivants [69] на тему плотских похотей”. Затем клиентов препровождали на второй этаж насладиться “сладостными картинами райского блаженства, акробатическими упражнениями ангелов в облаках, превращениями одной из зрительниц в ангела (возврат в прежнее состояние гарантируется). Интересные эксперименты, проводимые с участием господ из зала. Образы магометанского рая и восточного экстаза”.
Райское блаженство и восточный экстаз – если бы я только мог пообещать такое моим клиентам! Но было бы несправедливо требовать все это от одного человека. А что до зрителей, которые исчезали и снова появлялись, если сегодня мои клиенты по примеру участников прогулки с профессором Эндрю не улетучатся с концами – уже хорошо. Один раз мне уже повезло. Но опиумные трубки не каждый раз попадаются в нужный момент, а мой запас историй о парижских притонах порока и разврата скоро иссякнет. Это повод серьезно призадуматься.27. Сумеречный блюз
Я пью с пятнадцати лет и мало что в жизни доставляло мне большее удовольствие. Когда у вас целый день работает голова и на следующий день опять предстоит работа, что еще может расшевелить мысли, направить их в новое русло лучше, чем виски? Когда вы промерзли и продрогли, что еще согреет вас? Кто скажет перед атакой слова, которые подарят такое же моментальное спокойствие, что бывает после рома? Он плох лишь в двух случаях: когда вы пишете или деретесь. Это нужно проделывать на трезвую голову. Но с ним мне всегда лучше стреляется. Современная жизнь зачастую – механическая депрессия, а алкоголь – единственное механическое освобождение от нее.
Эрнест Хемингуэй
В день моей последней прогулки с участниками семинара я оказался недалеко от места, где мы расстались с Хьюго после посещения катакомб, на пересечении бульвара Монпарнас и бульвара Сен-Мишель. В порыве ностальгии, более сильном, чем резкий мокрый ветер, я перешел улицу и укрылся за живой изгородью, за которой пряталась Closerie des Lilas .
