Майкл Мур - Глупые белые люди
Опростоволосившиеся сорок процентов выпускников не смогли ответить, в какой период времени была Гражданская война, даже при наличии вариантов: А: 1750–1800; Б: 1800–1850; В: 1850–1900; Г: 1900–1950 или Д: После 1950. (Мальчики, правильный ответ — В.) Зато на два вопроса почти все ответили верно: 1. Кто такой Снуп Догги Дог?[48] (98 процентов) и 2. Кто такие Бивис и Батхед? (это знали 99 процентов). На мой взгляд, Бивис и Батхед — едва ли не лучшая американская сатира девяностых, да и Снуп с компанией многое могут сказать об американских социальных пороках, так что катить бочку на MTV я не собираюсь.
Кто меня возмущает, так это политики вроде Джо Либермана, сенатора от Коннектикута, и Герберта Кола, сенатора от Висконсина, которые преследуют канал MTV, в то время как сами повинны в кризисе американского образования. Зайдите в любую школу, и вы с высокой долей вероятности обнаружите там переполненные классы, протекающие потолки и деморализованных учителей. В каждой четвертой школе вы найдете ребят, «обучающихся» по учебникам, выпущенным году в восьмидесятом… или раньше.
Почему? Потому что политические лидеры — и те, кто за них голосовал, — сочли покупку очередного бомбардировщика более важным, чем образование наших детей. Они лучше проведут встречу, посвященную пагубному влиянию телешоу «Джек-эс»,[49] чем их собственному пагубному пренебрежению к школам, детям и закреплению за нами звания Тупейшей Страны в Мире.
Ненавижу писать такое. Я люблю нашу гордую страну и ее чудаковатых жителей. Но когда удастся поехать в ка-кую-нибудь тихую деревеньку в Центральной Америке, как я делал в далекие восьмидесятые, и стайка двенадцатилетних детишек рассказывает, как все беспокоятся о Всемирном банке и прочих давно минувших событиях, я чувствую: в Соединенных Штатах Америки чего-то не хватает.
И проблема не в детях, которые ничего не знают, а во взрослых, которые оплачивают им образование, однако тоже знают не больше первоклассника. Вот бы провести тест в конгрессе США и проверить уровень знаний наших представителей. А если устроить неожиданный экзамен для ведущих, которые несут околесицу в радио-и телеэфире? Сколько вопросов осилят они?
На днях я решил это выяснить. Дело было воскресным утром; подходящих программ по телевизору нашлось всего две: шоу по продаже недвижимости «Парад домов» и «Маклафлин груп». Любители завывания гиен, наглотавшихся дикседрина, не раздумывая выбрали бы Маклафлина. Но именно в тот день (возможно, в виде наказания за пропуск воскресной мессы) меня заставили слушать, как газетный обозреватель Фред Барнс (сегодня он редактор республиканского еженедельника «Уикли стандарт» и совладелец шоу-канала «Фокс» «Ребята с кольцевой дороги») ноет и ноет о плачевном уровне американского образования, обвиняя учителей вместе с их чертовым профсоюзом в неуспеваемости учеников.
— Современные дети даже не знают, о чем «Илиада» или «Одиссея»! — вопил он, а остальные газетчики дружно кивали, восхищенные его праведным гневом.
На следующий день я зашел в вашингтонский офис Фреда Барнса.
— Фред, — попросил я, — расскажи мне, о чем «Илиада» и «Одиссея».
Барнс даже закашлялся.
— Ну, это… м-м… понимаешь… э-э… ладно, хорошо, ты меня поймал — я понятия не имею, о чем они. Ты доволен?
Нет, не доволен. Ты один из самых успешных американских телевизионных умников и постоянно мелькаешь на экране. Ты радостно разглагольствуешь о «свободе» перед сотнями тысяч ничего не подозревающих граждан, с удовольствием отчитывая окружающих за безграмотность. Причем и ты, и твои гости сами не знают практически ничего. А ну-ка встань, возьми пару книжек и марш в свою комнату.
Йель и Гарвард. Принстон и Дартмут. Стэнфорд и Беркли. Диплом любого из этих университетов обеспечит вас до конца жизни. Так почему, судя по упомянутому ранее тесту, семьдесят процентов выпускников этих чудесных заведений ни разу не слышали о законе об избирательных правах и президентской программе Линдона Джонсона «Великое общество»?[50] А зачем им знать такую ерунду, если они сидят на своей вилле в Тускане, любуются закатом да проверяют, насколько за день выросли их акции?
Так почему ни один из престижнейших университетов, где учатся невежественные студенты, не требует от них прослушать хотя бы одногодичный курс американской истории? А зачем история тому, кто завтра собирается стать хозяином вселенной?
Никого не волнует, что семьдесят процентов выпускников американских колледжей не заставляли учить иностранный язык. Разве не весь современный мир говорит по-английски? И если не весь, то не лучше ли этим чертовым иностранцам самим ПОУЧИТЬСЯ?
И кому всыпать, если из семидесяти курсов английской литературы в семидесяти лучших университетах всего двадцать три приказали включить в курс английского языка Шекспира? Может мне кто-нибудь объяснить, как английский соотносится с Шекспиром? Чем заплесневелые старые пьесы могут помочь в современном деловом мире?
Возможно, я просто ревную, ведь у меня нет диплома о высшем образовании. Да-да, я, Майкл Мур, не окончил колледж.
Впрочем, я его официально не окончил. Однажды, будучи второкурсником, я объезжал различные стоянки нашего колледжа во Флинте, отчаянно пытаясь найти место для парковки. Но все было занято, и уезжать никто не собирался. Безрезультатно покружив часок на своем «шевроле-импала» шестьдесят девятого года выпуска, я выкрикнул в окно: «Ну все, с меня хватит!» Я поехал домой и сообщил родителям, что больше в колледже не учусь.
— Почему? — спросили они.
— Не нашел места для парковки, — пояснил я, схватил любимую почтовую программу «Рэдпоп» и спокойно продолжил свой жизненный путь. С тех пор я ни разу не сидел за партой.
Я невзлюбил школу уже на втором месяце первого класса. Мои родители — спасибо им огромное — научили меня читать и писать годам к четырем. И, отправившись в начальную школу имени Святого Иоанна, я вынужден был изображать заинтересованность, пока остальные дети, словно роботы, распевали: «А-Б-В-Г-Д… Теперь я знаю алфавит — каждый школьник подтвердит!» Когда я слышу эту строчку, мне хочется заорать: «Подтвержу-подтвержу, только заткнись, Бога ради! Кто-нибудь, дайте мне пирожное!»
Я изнывал от скуки. Монахини, надо признать, это заметили, и в один прекрасный день сестра Джоан Кэтрин отвела меня в сторонку и сообщила, что меня решено перевести сразу во второй класс. Я чуть не подпрыгнул от радости. Прибежав домой, я взволнованно поведал родителям, каких успехов добился на первом же месяце обучения. Однако весть о моей гениальности не впечатлила их. Наоборот, родители вскрикнули «ЧТО ЗА…» и ушли на кухню. Я слышал, как мама объясняет настоятельнице, что никогда не разрешит перевести своего малютку Майкла в класс, где учатся более сильные старшие дети, а потому сестра, пожалуйста, переведите его обратно.
Я был раздавлен. Мама объяснила, что если бы я проскочил первый класс, то следующие одиннадцать лет оказывался бы самым маленьким и слабым в группе (хотя со временем моя инертность и фаст-фуд заставили маму изменить свое мнение). Взывать к отцу было бесполезно — вопросы образования он предоставил решать жене, закончившей среднюю школу. Я пытался объяснить, что, если меня вернут обратно, все решат, будто я в первый же день опростоволосился во втором классе, и тогда меня могут избить первоклашки, которых я покинул со словами: «Счастливо оставаться, молокососы!» Но меня не послушали, и я узнал, что могущественнее матери-настоятельницы только мама Мур.
На следующий день я решил проигнорировать наставления родителей. Перед звонком на урок все ученики должны выстраиваться перед школой и единой шеренгой отправляться в класс. С тихой решимостью я встал к второклассникам, молясь, чтобы сестры не заметили, в какой я шеренге. Прозвенел звонок, а меня никто не заметил! Наша шеренга направилась в здание. «Ура!» — подумал я. Если бы все получилось, если бы я смог зайти в класс и сесть за парту, то никому бы не удалось вытащить меня оттуда. Когда я уже почти вошел в школьную дверь, чья-то рука схватила меня за шкирку. Это была сестра Джоан Кэтрин.
— Похоже, ты ошибся, Майкл, — строго сказала она. — Тебя снова перевели в первый класс.
Я начал спорить — мол, мои родители «оговорились», или «на самом деле это были не мои родители», или…
Следующие двенадцать лет я сидел в классе, выполнял задания и думал только о том, как отомстить. В четвертом классе я организовал подпольную школьную газету. Ее запретили. В шестом я попробовал еще раз. Газету запретили. В восьмом я не только начал выпускать газету, но и убедил хороших сестер разрешить мне написать пьесу для рождественского школьного концерта. В пьесе рассказывалось о том, сколько крыс обитает в церковном зале и как крысы всей страны собрались в церковном зале школы имени Святого Иоанна на ежегодный съезд. Священник запретил и пьесу, и газету. А мне и моим друзьям приказали подняться на сцену, спеть три рождественских гимна и без единого лишнего звука сойти оттуда. Я уговорил полкласса подняться на сцену и молчать.
