Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич
Тем временем в мае в Лондон вернулся германский посол фон Дирксен, который покинул британскую столицу 19 марта в ответ на отзыв английского посла Гендерсона из Берлина. Британский посол вернулся в Берлин в начале мая, когда кризис, вызванный захватом Праги, пошел на спад. А вот с возвращением Дирксена в Лондон случилась необычная история. За все время пребывания дома Дирксен, несмотря на неоднократные просьбы, ни разу не был принят Риббентропом. Когда же встал вопрос о возвращении посла, он, что было необычно для Auswartiges Amt, отказался уезжать без встречи с министром 65. В конечном счете такая встреча состоялась, хотя конструктивного разговора не последовало. Риббентроп говорил преимущественно лозунгами и не давал послу возможности выразить свою точку зрения. «Мы не хотим войны с Британией, но готовы к любому развитию событий, — не столько инструктировал посла, сколько заводил сам себя Риббентроп. — Если Польша предпримет что-либо против Германии, она будет раздавлена. Мы готовы к десятилетней, даже к двадцатилетней войне (с Англией). Британия должна прекратить всякую поддержку Польши» 66. Получив подобную накачку, фон Дирксен возвратился в Лондон, где встретил сильно изменившуюся за два месяца своего отсутствия обстановку. В английской столице Дирксена ожидал «решительно воинственный настрой народа... готового противодействовать вооруженной интервенции в случае агрессии со стороны Гитлера». Широкие массы «перехватили инициативу у правительства и тащили Кабинет за собой» 67. В такой ситуации трудно было рассчитывать на повторение прошлогодней политики умиротворения со стороны Чемберлена и его сторонников.
Июнь и июль прошли относительно спокойно. Несмотря на оптимистичное заявление Чемберлена, советско-англо-французские переговоры буксовали. Гитлер выжидал, наблюдая со стороны, как у англичан ничего не получается. Но ждать бесконечно фюрер не мог. У него была одна характерная черта — твердая привязка своих действий к заранее намеченной дате. Так было с аншлюсом. Так случилось и с решением судетского вопроса, когда фюрер отказывался вести переговоры и шантажировал всех тем, что вопрос должен быть решен к 1 октября — давно намеченной им дате вторжения в Чехословакию. Казалось бы, несколько лишних дней или даже недель ничего не решают при рассмотрении таких сложных вопросов. Но у Гитлера был свой взгляд на подобные вещи. Вторжение в Польшу было первоначально намечено им на 26 августа. Он спокойно выжидал все лето, но, по мере приближения намеченной даты, стал проявлять нервозность. Этому способствовали и разные слухи, которые активно муссировались в дипломатических кругах в начале августа. В условиях секретности ведшихся разными государствами переговоров, ничем не подтвержденные слухи часто были единственной информацией, которую могли предоставить своим правительствам послы.
А слухи для немцев были самые тревожные. Шуленбург то пугал Auswartiges Amt сообщением о том, что английское правительство согласилось, чтобы Красная армия имела право входить на территорию подвергшихся агрессии сопредельных с Советским Союзом стран даже в тех случаях, когда сами они не просят об этом 68, то сообщал, что польское посольство отрицает прибытие в Москву польской военной миссии 69. Однако отрицание этого поляками не могло полностью успокоить немцев. Дыма, как известно, без огня не бывает, и немцы, которые сами часто публично отрицали на самом деле имевшие место факты, вполне могли заподозрить в такой же игре и поляков. Итальянцы сообщали, что англичане собираются использовать на переговорах в Москве следующий аргумент. После того как Польша будет быстро разбита Германией, последняя выйдет к границам Советского Союза. И тогда немцы предложат англичанам мир в обмен на свободу рук на Востоке. Дескать, такой аргумент должен был склонить советских переговорщиков к быстрому заключению тройственного пакта со странами Запада 70. Были, правда, и успокоительные сообщения. Американские путешественники заметили военный эшелон с советскими войсками и боеприпасами, идущий на восток, что говорило о том, что СССР не ожидает скорой войны на западе 71. Но все эти сведения были ненадежны, что заставляло немцев сомневаться в истинных намерениях Советского Союза и нервничать.
К концу июля — началу августа относится последняя попытка Германии достичь взаимопонимания с Англией. Она не носила официального характера и больше походила на стремление отдельных лиц в двух странах избежать войны из-за Польши. В Лондоне германский посол Дирксен пытался сделать все возможное, чтобы сблизить позиции двух стран. Дирксен исходил из того, что «внутри Кабинета (английского. — И. Т.) и небольшого, но влиятельного круга политиков, делались попытки приступить к проведению конструктивной политики в отношении Германии, отказаться от отрицательных последствий “политики окружения”» 72. В своих построениях посол допустил две принципиальные ошибки. Во-первых, он опирался на мысль, высказанную Гитлером несколько лет назад, когда фюрер заявил, что ему «было бы несложно уладить все разногласия с Великобританией, если бы он получил возможность побеседовать в Германии в течение примерно двух часов с разумным англичанином». Отсюда Дирксен сделал ошибочный вывод, будто ему необходимо достучаться напрямую до Гитлера, минуя Риббентропа 73. Подобные рассуждения выглядели слишком наивно в устах опытного дипломата, успевшего побывать послом своей страны в трех великих державах — СССР, Японии и Великобритании. Когда Дирксен уже возвратился в Германию, Вайцзеккер фактически подтвердил ему, что последнее время Риббентроп и Гитлер просто отправляли донесения своего лондонского посла в мусорную корзину 74. Более того, Риббентроп не на шутку встревожился и рассердился, узнав, что за спиной закулисных контактов с англичанами стоял германский посол, и потребовал от Дирксе-на полного отчета в его действиях 75.
Другой принципиальной ошибкой Дирксена была очевидная переоценка роли и влияния на развитие ситуации в Англии близкого советника Чемберлена Гораса Вильсона, с которым посол поддерживал тесный контакт. Именно сэра Гораса Дирксен имел в виду, когда говорил о наличии сил, желающих нормализации англо-германских отношений. Опять же очень наивными и далекими от истины выглядели рассуждения посла о том, что на предстоявших осенью парламентских выборах в Великобритании избиратели готовы были бы в равной степени поддержать любую из предложенных им альтернатив — «успешный компромисс с Германией» либо «готовность к войне с ней» 76. Именно эту мысль постоянно пытался внушить Дирксену Горас Вильсон. Такую же мысль, как ни странно, высказал Дирксену и лорд Галифакс. 9 августа, незадолго до того, как Дирксен навсегда покинул Лондон, Галифакс заявил британскому послу, что «если Чемберлен в палате общин встанет и скажет, что вследствие определенных действий Германии ничего больше не остается, как вести войну, то парламент единодушно последует за ним; но парламент согласится с ним и в том случае, если он заявит, что он видит возможность соглашения с Германией» 77. Трудно с уверенностью утверждать, зачем Галифаксу понадобилась такая откровенная ложь. Он не мог не понимать, что попытки договориться с Германией в августе 1939 года за счет Польши обречены в Англии на провал. Ни общественность, ни оппозиция, ни даже собственная консервативная партия уже не позволили бы Чемберлену сделать это. «Я не вижу, чем еще все может закончиться, кроме войны, — записал в дневнике консерватор-заднескамеечник Хедлэм 1 августа. — Думаю, что сейчас все зависит от поляков — если они настроены решительно, у нас нет иного пути, кроме как последовать за ними» 78. Возможно, заявление Галифакса объясняется словами Вильсона, сказанными германскому послу, что «заключение пакта о ненападении (между Англией и Германией. — И. Т) дало бы Англии возможность освободиться от обязательств в отношении Польши» 79.
Чемберлену действительно очень не хотелось воевать, и он готов был пойти на многое, чтобы избежать войны в Европе. Но в августе 1939 года ситуация коренным образом отличалась от той, что существовала год назад, и пойти на очередной сговор с Гитлером британскому премьеру не позволили бы в самой Англии. По крайней мере, открыто. Недаром Чемберлен вынужден был в конце августа публично отмежеваться от подобных намерений. «Сообщение о германо-советском соглашении, — написал он в личном послании фюреру, — видимо, воспринято в некоторых кругах Берлина, как указание на то, что вмешательство Великобритании на стороне Польши более не является обстоятельством, с которым нужно считаться. Трудно себе представить большую ошибку. Каким бы ни оказался характер германо-советского соглашения, оно не может изменить обязательства Великобритании в отношении Польши. Правительство Его Величества неоднократно и ясно заявляло публично о своей решимости выполнить это обязательство» 80. Но английские обязательства предусматривали германскую агрессию. Только в этом случае Англия обязалась прийти Польше на помощь. Никто не мешал англичанам попытаться убедить поляков достичь с Германией мирного решения проблемы Данцига и коридора. Именно этот путь и пытался нащупать Горас Вильсон в разговорах с немцами в июле 1939 года, это имел в виду и Галифакс, говоря о «возможности освободиться от обязательств в отношении Польши».
