Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич
В том, что касалось соглашения с Австро-Венгрией, Вильсон уже изменял свои «Четырнадцать пунктов». 19 октября он прямо написал австрийцам, что развитие событий вынуждает его изменить десятый пункт своей январской программы, требовавший предоставления автономий народам, населявшим Двуединую монархию. Теперь президент выступал за полную независимость чехословаков и югославов. С Австро-Венгрией Вильсону было проще. Националистические устремления славянских народов, населявших Дунайскую империю, осуществились бы и без вмешательства президента. С исторической точки зрения Австро-Венгрия была обречена, и никто не смог бы упрекнуть в ее развале американского президента. К тому же мир с Австро-Венгрией был куда менее важен для окончательной победы Союзников, чем мир с Германией. О том, как непросто было Вильсону подготовить ответ, говорит хотя бы то, что он впервые созвал для этого правительство в Белом доме. Предыдущие ответы Вильсон готовил вдвоем с Хаузом, но того уже не было в Вашингтоне — он плыл в Европу, чтобы представлять там своего президента при оформлении перемирия и подготовки мирной конференции. Со всех сторон на Вильсона оказывалось давление. Европейцы предупреждали его об ошибке пойти на поводу у немцев. Большинство сенаторов призывали прекратить поиски компромиссов и требовать от Германии капитуляции. В то же время собственное правительство советовало положительно отреагировать на последнее послание из Берлина.
Вильсон выбрал жесткий вариант ответа, теперь уже прямым текстом объяснив немцам, что вести дальнейшие разговоры о перемирии им следует с военным командованием Союзников в Европе. Он решил раз и навсегда избавить себя от упреков в отходе от собственных мирных принципов и переложить всю дальнейшую ответственность за судьбу перемирия на плечи Антанты. Не последнюю роль в этом сыграла жесткая позиция многих влиятельных политиков, журналистов и общественное мнение в самой Америке. Теперь уже военные должны были выработать условия перемирия. «После того как такие условия будут предложены, — говорилось в третьем послании президента от 23 октября, — их принятие Германией станет лучшим конкретным свидетельством безоговорочного одобрения тех условий и принципов мира, с провозглашения которых все началось». Историческое место своим «Четырнадцати пунктам» Вильсон, на всякий случай, определил сам. Чтобы отсечь от дальнейшего участия в разговорах о перемирии всех германских сторонников «почетного мира», под которыми Вильсон подразумевал, прежде всего, кайзера и его военное окружение, президент предупреждал, что с ними может идти речь лишь о капитуляции. Если сейчас или в дальнейшем при обсуждении мирного соглашения Союзникам придется «иметь дело с военным руководством или монархической властью Германии, — предупреждало послание, — вопрос будет стоять не о мирных переговорах, а о капитуляции» 138. Точки над «i» были расставлены, и теперь у Германии не оставалось шансов добиться почетных условий дипломатическим путем.
После того как новые условия Вильсона стали известны в Германии, у Людендорфа и Гинденбурга осталось два выхода — уйти в отставку или открыто выступить против дальнейших переговоров с Союзниками. Генералы выбрали второй путь. 24 октября в Спа было подготовлено обращение к войскам, в котором говорилось: «Ответ Вильсона требует военной капитуляции, поэтому он для солдат неприемлем... Он является свидетельством того, что слова “справедливый мир” употребляются нашими противниками только для того, чтобы ввести нас в заблуждение и сломить нашу силу сопротивления. Ввиду этого ответ Вильсона для нас, солдат, может лишь явиться указанием на необходимость крайнего напряжения сил для продолжения сопротивления» 139. Вокруг этого обращения ходило много домыслов. Было оно подписано обоими генералами или только одним из них, и кем именно? Являлось ли целью обращения содействие более решительной позиции правительства или оно означало окончательный разрыв руководства армии с политиками в Берлине? (В то время в Германии ходило много разговоров о необходимости появления военного диктатора.) Что собирались предпринять два генерала дальше? Однако все это не так важно в свете последовавших событий. 25 октября Людендорф и Гинденбург отправились в Берлин, чтобы довести свою позицию до кайзера. Канцлер отказался присутствовать на этой встрече, отправив вместо себя вице-канцлера Фридриха фон Пай-ера. Вильгельм II разделял, конечно же, взгляды армейского руководства. «Правильным и наиболее целесообразным разрешением вопроса об управлении страной, — написал кайзер позднее, — была бы отставка князя Макса и назначение на его место более сильной личности» 140. Но опасаясь нового политического кризиса в стране, Вильгельм отправил в отставку Людендорфа. Гинденбурга, чтобы не сеять смятения в армии, кайзер попросил остаться.
Теперь у князя Макса не осталось серьезных оппонентов в вопросах достижения перемирия. «После увольнения генерала Людендорфа, — отметил Макс Баденский в воспоминаниях, — я решил, что дорога для ответа Вильсону в соответствии с моими собственными представлениями стала открытой» 141. Он ошибся, хотя и не намного. Влиятельных противников перемирия действительно больше не оставалось. Но многие члены правительства были готовы идти гораздо дальше канцлера в уступках Союзникам. В коалиционном кабинете не всем понравилось то, что князь Макс сделал ключевой мыслью проекта своего ответа противопоставление понятий «перемирия» и «капитуляции» 142. Министры боялись, что это может оттолкнуть Вильсона. Особенно упорствовал Маттиас Эрцбергер, убеждавший всех, что можно заключить перемирие на плохих условиях, но добиться затем почетного мира 143. Он еще не знал тогда, что подписывать «плохое перемирие» выпадет именно ему. 27 октября скорректированная министрами четвертая и последняя нота германского правительства, предшествовавшая перемирию, была отправлена Вильсону. «Президенту известно о далеко идущих переменах, уже произошедших и продолжающих осуществляться в Конституции Германии, — сообщалось в послании. — Переговоры о мире будут вестись народным правительством, в руках которого сосредоточена вся решающая власть, как реальная, так и конституционная. Военная власть также подчиняется правительству. Германское правительство ожидает теперь предложений о перемирии, которое должно стать первым шагом на пути к справедливому миру, такому, что был очерчен Президентом в его воззваниях» 144. Канцлер явно переоценивал власть и возможности своего правительства, но ему необходимо было придать себе дополнительный вес накануне решающих переговоров с Союзниками.
Все последующие дни канцлер был занят, главным образом, безуспешными попытками добиться отречения Вильгельма II и спасти этим актом, как он полагал, монархию. Страны Антанты в это же время дорабатывали согласованную позицию по условиям перемирия. 5 ноября германское правительство получило последнее послание Вильсона, ставившее точку в длившейся больше месяца переписке. Президент сообщал, что Союзники «поручили маршалу Фошу принять уполномоченных представителей германского правительства и передать им условия перемирия» 145. Вильсон по-прежнему убеждал самого себя, что перемирие будет достигнуто на основе его январских пунктов (ни Антанта, ни Германия уже не обращали на это внимание, понимая, что первоначальные мирные принципы президента претерпели существенные изменения). Вильсон не раскрывал в своем письме всех карт, но немцы могли быть уверены, что их ждут крайне жесткие условия, больше похожие на капитуляцию. Отказаться от дальнейших переговоров, как предлагал ранее Людендорф, было уже невозможно. Не только народ, но и армия внимательно следили за развитием ситуации и ожидали скорейшего прекращения бойни. Оставалось решить, кому правительство доверит сомнительную «честь» возглавить германскую делегацию для подписания перемирия. Выбор пал на Эрцбергера.
Еще накануне отъезда германской делегации в Компьен, 6 ноября, ее должен был возглавлять генерал фон Гунделл, кандидатура которого была ранее одобрена кайзером. Но в самый последний момент в Берлине решили иначе. Сменившему Людендорфа новому обер-квартирмейстеру генералу Грёнеру, как и его предшественнику, совсем не хотелось отождествлять армию с достижением перемирия, тем более когда стало понятно, что его условия будут крайне жесткими для немцев. «Я мог только приветствовать такой ход событий, — вспоминал позже Грёнер, — при котором армия осталась бы как можно меньше вовлеченной в эти несчастные переговоры, от которых не приходилось ожидать ничего хорошего» 146. Канцлеру Максу также нужен был гражданский человек во главе делегации. Такой, которого можно было бы контролировать из Берлина, и не бояться неожиданного вмешательства в переговоры Ставки и кайзера из Спа. Кандидатура Эрцбергера, которому предложили возглавить делегацию лишь днем 6 ноября, устроила, в конечном итоге, всех. Сам Эрцбергер, по понятным причинам, согласился на эту миссию безо всякой радости. Бедняга прибыл на берлинский вокзал «весь бледный от волнения», вспоминал Грёнер 147. Но кто-то должен был взять ответственность на себя.
