Юрий Рубцов - Мехлис. Тень вождя
Главный редактор «Правды» блокировал появление в прессе информации о фактах беззакония, творившегося в партийных организациях армии и флота, и, наоборот, мужественного поведения военнослужащих, встававших за честь оклеветанных товарищей. В апреле 1937 года из статьи крымского корреспондента он узнал о происшедшем на линкоре «Парижская коммуна». Там партбюро вынесло военкому корабля Бакулину строгий выговор за попытку огульно обвинить честного человека в связях с «врагами народа», а начальник политуправления флота армейский комиссар 2-го ранга Г. И. Гугин ходатайствовал перед ПУ РККА о снятии Бакулина с занимаемой должности. Об этом написала флотская газета «Красный черноморец». Получив статью собственного корреспондента в Крыму, Мехлис 14 апреля информировал Сталина, Кагановича, Андреева, Жданова, Ежова и Ворошилова: «Мы его корреспонденцию печатать в «Правде» не намерены. Факты, о которых пишет корреспондент, а равно и то, что все это размалевывается на страницах «Красного черноморца», заставляют бить тревогу. Вряд ли целесообразно такие вопросы и в такой форме обсуждать на страницах местных красноармейских газет». Как говорится, и весь сказ.
Лев Захарович, конечно же, зорко следил за малейшими изменениями в Кремле, твердо усвоив правила игры, позволившие ему быть все время в стане «верного ученика и продолжателя дела Ленина». Вместе с тем в рамках дозволенного этими правилами был вполне самостоятельным, напористым.
Писатель Д. И. Ортенберг рассказывал автору: «В 1937 году я работал собкором «Правды» по Днепропетровской области. Как-то состоялся партийный актив. Хотя в повестке дня стоял вопрос о критике и самокритике, речь секретаря обкома Хатаевича была округлой, примиренческой к недостаткам, о чем газета и напечатала мою критическую корреспонденцию. Я получил записку от Хатаевича: буду, мол, требовать, чтоб вас из области убрали. Я помчался в Москву. Пошел к Мехлису, показал записку секретаря обкома. Лев Захарович взял ее — и к Сталину. Редактор «Правды» — пост, конечно, заметный, но и Хатаевич имел в партии большой авторитет. Однако Мехлис смело пошел с ним на конфликт, смело встал на защиту своего корреспондента».
Зная судьбу Хатаевича, большевика с дореволюционным стажем, не пережившего 1937 год, можно предположить, что не для защиты истины и корреспондента побежал Мехлис к хозяину. На секретаря Днепропетровского обкома к этому времени уже собирался компромат.
В любом случае не Хатаевича редактор «Правды» предлагал в качестве образца юношеству, задумывавшемуся, делать жизнь с кого. Сохранилась стенограмма заседания редколлегии, на котором обсуждалась подготовка к выборам в Верховный Совет СССР. Говоря о необходимости рассказывать перед выборами о «героях наших дней», Мехлис назвал имена партийных руководителей: «Леваневского (летчик, первый Герой Советского Союза. — ЮР.) в Союзе знает каждый пионер, каждый ребенок, а если вы возьмете Варейкиса (секретарь Дальневосточного крайкома ВКП(б), позднее был репрессирован. — Ю. Р.), то его знают значительно меньше. Возьмите Берия, Хрущева (руководители парторганизаций соответственно Грузии и Москвы. — Ю. Р.) — это все кадры, популяризировать которые нам нужно».
Среди тех, кого «популяризировала» газета, были и многие военачальники, еще не ставшие к тому времени «шпионами» и «диверсантами». Кое с кем из них Лев Захарович был знаком еще с Гражданской войны, например, с легендарным маршалом Блюхером, чье имя гремело со времен Каховки и Волочаевки. Интересный эпизод рассказала автору вдова маршала — Глафира Лукинична. В 1935 году, в дни, когда отмечалось 15-летие взятия Крыма, «Правда» (вероятно, сам Мехлис) и одновременно «Известия» договорились с Блюхером о статье к этой дате. Не желая никого обижать, Василий Константинович без огласки передал материал одновременно в обе газеты. Через несколько дней статья была опубликована: в «Правде» в сокращенном варианте, в «Известиях» — полностью. Муж тогда сказал Глафире Лукиничне: «Когда-нибудь я дорого заплачу за это». Он имел в виду не только возможную обиду главного правдиста на то, что статья была одновременно передана и в «Известия». Главное, что Василий Константинович не упомянул о его, Мехлиса, некоей особой роли в боях на каховском плацдарме. К сожалению, проницательность не подвела маршала.
Репрессии не обошли стороной и редакционный коллектив «Правды». Подлинно золотыми становятся любые свидетельства, дошедшие из тех мрачных лет, особенно если принадлежат людям с острым писательским взором, к каковым, несомненно, относился Михаил Кольцов, тогда — член редколлегии «Правды». Он, очень скоро и сам репрессированный, указывал на прямую причастность Мехлиса к расправам над журналистами. «На днях я зашел к Мехлису, застал его за чтением какой-то толстой тетради, — рассказывал Кольцов брату, художнику Б. Ефимову. — Это были показания недавно арестованного редактора «Известий» Таля. «Прости, Миша, — сказал он мне со своей улыбочкой, — не имею права, сам понимаешь, дать тебе прочесть. Но посмотри, если хочешь, его (то есть Сталина. Выделено Ефимовым. — Ю. Р.) резолюцию». Я посмотрел. Красным карандашом было написано: «Товарищам Ежову и Мехлису. Прочесть совместно и арестовать всех упомянутых здесь мерзавцев. И. С.»».[45]
В своих догадках, что Сталин и его окружение взаимно питали друг друга подозрениями, Кольцов был недалек от истины. Можно согласиться с предположением Бориса Ефимова: не исключено, что, скорее всего, Мехлис и посеял в уме Сталина недоверие к «дону Мигелю» (под таким именем Кольцов был в Испании, откуда вернулся незадолго до ареста).
Колеблясь с линией партии
Вопреки обыденному представлению, сталинская политика вовсе не была последовательной, а в зависимости от ситуации шарахалась из стороны в сторону, да так, что руководителю «Правды» не всегда удавалось своевременно уловить очередной поворот.
Иногда проколы случались по мелочам. 30 марта 1931 года Центральным комитетом ему, как и другим членам редколлегии Савельеву и Попову, был объявлен выговор в связи с тем, что «Правда» не отреагировала должным образом на юбилей А. М. Горького. Еще два выговора последовали от имени Политбюро «за непомещение в «Правде» статьи в связи с открытием сессии ВЦИК» и за недооценку хода весеннего сева. Позднее по личной просьбе наказанного они были сняты.
Но случались проколы и посущественнее. Так, освещая процессы коллективизации, 19 апреля 1931 года «Правда» опубликовала заметку «Контрреволюционная вылазка кулаков», в которой сообщалось, что выездная сессия Московского областного суда в г. Ефремове рассмотрела дело по обвинению 16 кулаков и подкулачников «в контрреволюционных действиях против советской власти». Автор с удовлетворением сообщал, что пятеро подсудимых были приговорены к расстрелу.
Увидев в факте такого приговора нарушение установленного порядка, в соответствии с которым приговоры по политическим делам с высшей мерой наказания могут выноситься только с санкции ЦК, Политбюро уже на следующий день приняло специальное постановление. Вынесение указанного приговора было признано «грубо-ошибочным», а «помещение в «Правде» заметки об этом приговоре недопустимым». Верховный суд РСФСР обязывался решение Мособлсуда отменить и дело рассмотреть вновь, а газета — опубликовать результаты этого рассмотрения. Что и было в точности и без каких-либо проволочек исполнено.
Разрушительные последствия коллективизации, выразившиеся в существенном снижении производства товарного хлеба, усиленное его изъятие из деревни буквально «под метелку», нормированное распределение продовольствия в городах привели к голоду. Не получавшие поддержки со стороны государства люди стали в массовом порядке расхищать сельхозпродукты как непосредственно с полей и полевых станов, так и при транспортировке. Власть повела борьбу с ними «драконовскими» (определение самого Сталина) методами.
7 августа 1932 года ЦИК и СНК СССР по инициативе вождя и, по сути, в его редакции приняли постановление «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности». Мехлис посчитал необходимым опубликовать его текст дважды, 8 и 9 августа, после чего власти принялись рьяно проводить его в жизнь. Уже к 15 января 1933 года по нему было осуждено более 100 тысяч человек, из них 4880 — к высшей мере наказания, при этом на колхозносовхозный сектор приходилось более 70 процентов осужденных.[46]
Центральный печатный орган партии, как оказалось, не уловил того значения, которое высшее руководство придавало реализации этого документа, прозванного в народе «законом о колосках». Через 10 дней после опубликования постановления Сталин в личном письме Кагановичу выразил недовольство вялой реакцией на него газет. «Правда», по его оценке, «ведет себя глупо и бюрократически-слепо, не открывая широкой кампании по вопросу о проведении в жизнь закона об охране общественной собственности. Кампанию надо начать немедля» (курсив Сталина. — Ю. Р.).
