Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич
Однако дальнейшего развития план «восточного Локарно» так и не получил. Против были прежде всего немцы и поляки. А вскоре, 9 октября 1934 года Луи Барту был убит в Марселе вместе с королем Югославии Александром, которого он приехал встречать. Кабинет Думера ушел в отставку, и министром иностранных дел в новом правительстве Фландена стал Пьер Лаваль. Вместе с Барту погибли и его грандиозные замыслы по созданию новой структуры безопасности в Восточной Европе. Англичане быстро пересмотрели свою позицию, и уже в марте 1935 года Сарджент заявлял, имея в виду проект франко-советского пакта: «Если позволить России диктовать Франции и нам условия, на которых мы должны вести дела в Западной Европе (имелась в виду военная помощь, которую должен был оказывать Франции СССР. — И. Т.), а все быстро движется именно к этому, мы можем распрощаться с любым европейским урегулированием». Мы не должны таскать для Литвинова каштаны из огня, заключал английский дипломат 107.
После Барту у Франции больше не было главы внешнеполитического ведомства такого калибра. К руководству на Кэ д’Орсе приходили интриганы (Лаваль), временщики (Дельбос) или просто откровенно слабые министры, озабоченные лишь тем, как им подольше продержаться у власти (Фланден, Бонне). Пакт безопасности с Советской Россией, правда, был подписан в мае 1935 года. Сделал это Лаваль, сменивший Барту. Но окончательный текст договора был составлен так, что позволял обойти его применение, увязав с рекомендациями Совета Лиги Наций. В частных разговорах Лаваль называл пакт «безобидным», а генерал Гамелен дал понять англичанам, что «пока он является начальником французского генерального штаба и в состоянии сделать это, он будет противодействовать военному сотрудничеству с Красной армией» 108. Франко-советское соглашение никак не испугало Гитлера, но позволило ему в дальнейшем, ссылаясь на принцип rebus sic stantibus (неизменности обстоятельств), отказаться от Локарнских соглашений. Позже Фланден утверждал, что пакт нужен был Лавалю для его предвыборной программы. Лаваль выдвигался в Сенат от коммуны Обервилье, находящейся в рабочем пригороде Парижа, где традиционно были сильны позиции коммунистов. «Накануне выборов Лавалю было выгодно подчеркивать свою дружбу со Сталиным, — считал Фланден. — С этой целью он даже съездил в Москву. Его фотографии со Сталиным, появившиеся в парижской прессе, должны были продемонстрировать его революционность» 109. Но как только Лаваль был переизбран, он стал опираться больше на профашистские силы во Франции. Лицемерную позицию Лаваля отмечал и посол Потемкин, подписавший пакт с советской стороны. Лаваль относился к пакту как к «клочку бумаги», считал Потемкин, и принял участие в его подписании лишь для того, чтобы в дальнейшем ему легче было отказаться от него 110.
Так или иначе, но пакт безопасности России с Францией оказался мертворожденным и принес даже больше вреда, чем пользы. Гитлер воспользовался им, чтобы подвести правовую основу для отказа от Локарнсих соглашений. Франция, как уже говорилось, относилась к нему как к «клочку бумаги». В довершение ко всему СССР был неприятно удивлен позицией Англии. Когда Майский 26 апреля 1935 года поинтересовался у Ванситарта, как в свете локарнских обязательств Британия поведет себя в случае, если Германия нападет на Советский Союз, а Франция придет ему на помощь, постоянный заместитель министра ошарашил полпреда совершенно неожиданным ответом. Если французы атакуют Германию по любой другой причине, кроме тщательно прописанных в договоре Локарно, сказал Ванситарт, Британия обязана будет прийти на помощь Германии (курсив мой. — И. Т.) 111. Советскому Союзу было от чего изумляться. Вместо того чтобы служить укреплению безопасности в Восточной Европе, как об этом широко трубили советские газеты и как предусматривал Барту, пакт с Францией становился в лучшем случае пустым местом. Таким же мертворожденным был и договор СССР с Чехословакией, предусматривавший вступление в силу лишь после того, как свою позицию определит Франция. По злой иронии судьбы на этом условии настоял Эдуард Бенеш, бывший в 1935 году министром иностранных дел Чехословакии 112. Бесполезность обоих соглашений наглядно показал Судетский кризис, о чем уже говорилось в предыдущих главах. Оба договора не способствовали созданию «восточного Локарно» и не привели к укреплению механизма коллективной безопасности в Восточной Европе, как того хотел Луи Барту.
В конечном итоге и Леже оказался совсем не таким твердым приверженцем договора с Россией и восточного Локарно, каким казался сначала. Министры на Кэ д’Орсе чередовались достаточно быстро, и Леже предпочитал не портить отношения ни с одним из них. В отличие от того же Ванситарта в Англии, Леже всегда соглашался с ролью второй скрипки французского внешнеполитического оркестра и подстраивался под того, кто руководил им в данную минуту. Когда, вслед за гибелью Барту и приходом Лаваля, Леже понял, что у Франко-советского пакта безопасности нет будущего, он быстро охладел к нему и перестал быть его активным сторонником. Хотя прекрасно понимал, что происходит. Еще до прихода Гитлера к власти, в 1932 году Леже жаловался британскому дипломату, что политика Германии постепенно приобретает довоенные черты. «Больше всего меня волнует, — говорил он, — что с немцами невозможно достичь окончательной договоренности. Любая уступка, добровольно сделанная, чтобы успокоить их, обязательно порождает новые, еще более сумасбродные требования. Если Германии предоставить сейчас возможность самой решать вопросы вооружений и не контролировать ее, следующим шагом с ее стороны вполне может стать какое-нибудь вопиющее действие в демилитаризованной зоне, которое поставит под угрозу договоренности Локарно». Леже видел тогда единственный выход в том, чтобы англичане и французы сообща заявили немцам: «Это все, и ни шагу дальше». Иначе, полагал Леже, в относительно недалеком будущем возникнет ситуация, когда новая война станет неизбежной 113.
Но свой шанс умиротворители из Англии и Франции упустили, и уже в конце 1935 года Леже жаловался генералу Гамелену: «Если Франция полностью доверится России, (Германия) ответит оккупацией левого берега Рейна. Если Италия ослабнет от переживаемых ею трудностей (в Абиссинии), это будет означать аншлюс. Если между Италией и Великобританией начнется война (в Средиземном море), и мы вмешаемся, Германия выступит против нас. Только самое близкое сотрудничество между Англией и Францией может сохранить для нас мир» 114. Такие нерадостные перспективы развития европейской ситуации рисовались из кабинетов на Кэ д’Орсе. Сказав «А» (подписав пакт безопасности с Советской Россией), Франция так и не решилась сказать «Б». В результате к переломному 1938 году Россия и Франция банально не доверяли друг другу. «Почти везде наши пути с французской дипломатией расходятся, — сообщал 27 ноября 1937 года Литвинову советский полпред в Париже Яков Суриц. — Наши непосредственные взаимоотношения также очень мало напоминают отношения между союзниками. О пакте вспоминают очень редко, полустыдливо, с постоянными оглядками и оговорками. Меньше всего проявляется стремление и желание придать ему какой-либо действенный характер, подойти к нему серьезно, под углом его первоначального предназначения» 115. К началу 1938 года Советский Союз окончательно разочаровался во Франции как в союзнике. «Мы крайне не удовлетворены нынешним курсом Франции во внешней политике и поведением Дельбоса, — сообщал Сурицу в январе 1938 года Потемкин. — Было решено держаться от французов подальше и не искать с ними никакой близости. Тем более не давать им никаких обещаний. Они должны понять, что нам ясна их тактика и мы не питаем никаких иллюзий по поводу отношения нынешнего правительства к франко-советскому сотрудничеству. Франция нуждается в СССР, а мы без особых трудностей можем обойтись и без французов» 116. Потемкина обычно относят к «изоляционистам», сторонниками Молотова и Жданова. Но в данном случае со своим заместителем соглашался и нарком Литвинов. «Во Франции отсутствует доверие к Советскому Союзу, а Советский Союз не доверяет Франции», — признавался Литвинов в марте американскому послу Дэвису. Ситуация в Европе развивается таким образом, что в скором времени фашизму будут противостоять лишь Англия на Западе и СССР на Востоке, считал советский нарком. «Единственное, что могло бы предотвратить полное господство фашистов в Европе, — смена правительства или политики в Великобритании», — откровенно объяснял Литвинов 117. Но Чемберлен после Мюнхена чувствовал себя на коне и менять что-либо не собирался.
