Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич
Муссолини и Чиано чувствовали, что Италия быстро теряет влияние в Югославии, где растут центробежные тенденции. Центральному правительству в Белграде итальянцы настойчиво советовали в марте пойти на уступки Хорватии в вопросах автономии, чтобы не толкать Загреб в объятия Берлина, а хорватам — проявлять терпение и не дразнить Белград 101. Присоединение Албании должно было стать веским аргументом в этой политике, но оказалось шагом в обратном направлении. Албанская авантюра усилила недоверие к Италии как Белграда, так и Загреба, и ускорила дезинтеграцию Югославии. Чиано как-то заметил, что итальянское влияние на Балканах способствует поддержанию баланса сил в регионе, препятствуя усилению позиций Германии 102. Захватив Албанию, итальянцы сами же и нарушили этот хрупкий баланс. Никто больше не заботился о сохранении регионального status quo. 13 апреля Чемберлен и Даладье поспешили в одностороннем порядке выдать вербальные гарантии безопасности Греции, Румынии и Турции, хотя никто не спрашивал их об этом.
Румыния, за три недели до этого подписавшая торгово-экономическое соглашение с Берлином и собиравшаяся подписать с ним договор о гарантии границ 103, вообще испугалась англо-французских гарантий едва ли не больше, чем потенциальной угрозы со стороны Германии.
Так или иначе, но аннексия небольшого балканского государства вынудила Муссолини окончательно определиться с дальнейшей политикой Италии. Он еще раз убедился, что от Гитлера можно ожидать гораздо большего, чем от Англии и Франции. Не то чтобы страны Запада совсем отказывались от мыслей «купить» Муссолини. Они готовы были при определенных условиях предложить ему сделку. Но, в отличие от Германии, им пришлось бы платить «из своего кармана» — итальянские требования включали Ниццу, Корсику, Тунис... «Исторически политика Италии всегда строилась на том, чтобы продать себя как можно дороже, — записал Кадоган 24 марта. — Но разрывая с Осью. Муссолини запросит большую цену, которую должна будет заплатить, главным образом, Франция. В этом таится очень большая опасность — любое обращение к Италии создаст сейчас у Муссолини впечатление, будто после всех последних событий Демократии реально напуганы. Может быть, Муссолини и не хочет начинать войну, но такое обращение может побудить его блефовать до той стадии, когда у него не останется уже пути назад» 104. В любом случае французы не собирались покупать Муссолини ценой своих территорий. Итальянцы «могут рассчитывать на пирс, не более того», — говорили французские дипломаты 105. Гитлер же, естественно, не возражал против передачи Италии части принадлежавших Франции земель. Он и акцию по захвату Албании воспринял как должное. Он вообще готов был поддержать все, что делало страны Оси сильнее. В апреле Муссолини сделал окончательный выбор в пользу Третьего рейха. Чиано получил указание заключить союзный договор с Германией.
Это соглашение, получившее название «Стальной пакт», было подписано Риббентропом и Чиано в Берлине 22 мая 1939 года. Муссолини не сразу дал согласие на его заключение. В конце октября 1938 года дуче писал Риббентропу, давно продвигавшему идею полноценного союза между Германией и Италией, что если Германия имеет в виду оборонительный союз, то «в этом абсолютно нет необходимости или срочности», потому что державы Оси и так были сильны и едины. Если же подразумевался наступательный союз, то он мог представлять интерес для Италии. Но тогда надо было «четко определить» сферу его действия 106. Это была вполне естественная реакция после беспрецедентной уступчивости Англии и Франции в дни сентябрьского кризиса. После Мюнхена Муссолини имел все основания не опасаться ни ту ни другую державу. Мало что изменилось в отношении дуче к Англии и Франции и в последующие несколько месяцев. Однако вскоре после захвата немцами Чехии отношение итальянцев к военному союзу с Германией начало меняться. Муссолини и, в меньшей степени, Чиано стали склоняться к желательности такого союза. Оба пришли к выводам, что большой европейской войны не избежать, но начинать ее лучше через три-четыре года, когда Италия закончит свои программы перевооружения 107, и что легче будет узнавать о планах непредсказуемого Гитлера, находясь с ним в военно-политическом союзе. Итальянцы никогда полностью не доверяли немцам, и теперь, когда они стремились закрепить за собой преимущественное влияние в Средиземноморье, им важно было иметь дополнительные рычаги влияния на Гитлера. Собственно говоря, немцы открыто никогда не возражали против желания Муссолини доминировать в этом регионе, постоянно подтверждая, что «средиземноморская политика будет направляться Италией» 108. Правда, поступали они при этом так, как считали нужным, не особенно оглядываясь на итальянцев. Немцы могли себе это позволить — в экономическом и финансовом плане они были гораздо сильнее. Муссолини надеялся, что в Берлине с ним будут больше считаться после заключения союза с Германией 109.
Был и еще один, крайне важный для Италии момент. Дуче очень болезненно относился к проживанию большого количества немцев (по разным оценкам, от 200 до 270 тысяч человек) в бывшем австрийском Южном Тироле. С тех пор как в 1938 году между Германией и Италией установилась общая граница, немцы много раз обещали, что никогда не будут требовать возвращения Южного Тироля. Но Муссолини не покидали мрачные сомнения. Он видел, что обещания Гитлера другим странам ничего не значат, и постоянно опасался, что очередь может дойти и до воссоединения южных тирольцев с Фатерляндом. Идея Вильсона и большевиков о праве наций на самоопределение оказалась просто бесценной находкой для планов Гитлера. Его стратегия везде была одинаковой — volksdeutsche, в какой бы стране Европы они ни проживали, всюду создавали местные отделения НСДАП и начинали требовать автономии, а если была хоть малейшая возможность — то и присоединения к Германии. «Латышей беспокоит, — жаловались, например, латвийские дипломаты, — что немцы, добившись максимума уступок от чехов и поставив немецкое меньшинство на положение чуть ли не экстерриториальности, воспользуются этим как прецедентом и станут добиваться аналогичных прав для немцев в других странах. Эти домогательства могут быть направлены по адресу Венгрии, Румынии, Югославии, Польши, но наиболее опасны для Латвии, где немцам до сих пор никаких специальных прав не предоставлено» 110.
Даже в крошечном Лихтенштейне была предпринята попытка нацистского путча с последующим присоединением к Третьему рейху. В соседнем австро-германском Тироле стоял батальон штурмовиков СА, готовых вторгнуться в княжество по призыву радикального крыла местной нацистской организации. Путч намечался на конец марта 1939 года, но в последний момент был отменен из Берлина 111. После захвата Чехии Третьему рейху не нужны были дополнительные международные осложнения при сомни-
тельных приобретениях. В странах, где в силу географической отдаленности или отсутствия компактности проживания речь о «воссоединении» не шла, местные volksdeutsche играли роль пятых колонн. Во многих местах с этим мирились. Румынское правительство, например, понимая опасность организаций «своих» немцев, старалось, тем не менее, не препятствовать их деятельности, чтобы не навлечь на себя гнев Берлина. В каких-то случаях власти Третьего рейха пытались сами одергивать не в меру ретивых лидеров зарубежных нацистов 112.
Что касалось Италии, то фюрер при каждом удобном случае подтверждал нерушимость границы по Бреннерскому перевалу, но сомнения у дуче не исчезали. Да и как могло быть иначе, если в Южном Тироле действовала местная организация нацистов, агитировавшая за присоединение к Рейху? Они постоянно распускали слухи о ведущихся переговорах по воссоединению. После Мюнхена поговаривали даже о намерении дуче преподнести Южный Тироль фюреру на юбилей (20 апреля ему исполнялось 50 лет) 113. По самому Южному Тиролю гуляли листовки, рассказывавшие о притеснениях местных немцев итальянскими властями 114. В середине апреля генеральный консул Германии в Больцано на встрече с местными нацистами попросил их не демонстрировать публично германскую символику, а «терпеливо дождаться того момента, который обязательно настанет, когда фюрер включит эти земли в состав Рейха» 115. Это переполнило чашу терпения Муссолини, и он потребовал скорейшего переселения южнотирольских volksdeutsche в Германию. Разговоры о необходимости такого шага уже шли в течение какого-то времени, но дальше немецких обещаний дело не двигалось. Теперь Муссолини поставил переселение одним из условий подписания союзного договора. Немцы вынуждены были согласиться и разработать для этого специальную программу, отвечать за выполнение которой должен был Гиммлер 116.
