Тициано Скарпа - Венеция - это рыба
Каковы же опасности, грозящие тем, кто десятилетиями с утра до вечера облучается благолепием? Какова патологическая конфигурация, клиническая картина организма, страдающего зависимостью от красоты?
Нет нужды воскрешать в памяти все этапы окончательного загромождения центра Венеции архитектурными красивостями за последние двести лет в еще пригодных для застройки местах. Достаточно припомнить последствия. Неудержимый мор венецианцев. В настоящее время их число едва доходит до семидесяти тысяч единиц выживших задохликов. Жителей Венеции прозвали светлейшими, а не просто светлыми. Обратите внимание: это — ейшие выходит за пределы понятия "светлый", переливается через край нервного истощения, инфицирует идею безмятежной мудрости, раздувает ее, обозначая состояние болезненной апатии. Светлейшие — все равно что охваченные биохимическим экстазом, пребывающие в эндемическом ступоре, заторчавшие от богоданности, оттянувшиеся лучезарностью, подсевшие на благодозу.
Так пусть растут и ширятся строительные леса и мостки, эти гаранты периодических мораториев на пагубное действие ядерных фасадов. "Глазу же потребно видеть предметы по очереди и с некоторыми промежутками или на гладком фоне, именуемом "покоем", — весьма разумно писал в своем "Словаре архитектуры" сиенский архитектор первой половины девятнадцатого века Агостино Фантастичи. Сколько же "покоя", выражаясь фантастическим языком, приносил венецианскому глазу до недавнего времени Золотой дом, законсервированный на долгие годы! Зрачок, вконец натруженный дворцами Большого канала, мог передохнуть на вертикальной площадке ложного дощатого фасада, насладиться "промежутком", прокатиться взглядом по "гладкому фону" ровно подогнанных планок. Какое утешение наблюдать за реставрацией фасада церкви дельи Скальци! На протяжении нескольких месяцев она закрыта мостками, обтянутыми синтетической тканью в сеточку светло-серого цвета. Ветреным днем сетка от края до края собирается в сборки небольшими волнами, словно бассейн, вставший на дыбы, или перпендикулярный пруд.
К несчастью, отдельные фасады излучают красоту с такой силой, что вовсе не поддаются консервации. Даже болгарский художник Христо, прославившийся масштабной инсталляцией "Загадки Исидоры Дюкасс" Мана Рея, не смог бы упаковать этакую махину благолепия. Простаки радуются тому, что реставраторы позаботились расписать полотна строительных лесов под фасады Золотого дома и Часовой башни. Таким образом, на время реставрационных работ туристы будут созерцать хотя бы их подобие. Они и не ведают, чем все кончилось: фасады сами воспроизвели свое мощнейшее изображение на поверхности оберточного полотна!
Куда более тяжкий случай произошел на Сан-Марко. Уже несколько лет, как Дворец дожей перекрыт довольно изящными ширмами. На них не только воспроизведен фасад дворца в виде колоссального фотоизображения, но и нанесены смелые оптические иллюзии интерьеров. Реставраторы продублировали расписные потолки залов, золоченые карнизы, рамы и картины, на которых Светлейшая получает из рога изобилия дары Нептуна. Зрительный эффект достигается благодаря искусственным прорехам в стене, словно часть ее вдоль периметра дворца разрушена сокрушительным орудийным залпом, что и позволяет увидеть внутреннюю перспективу. Все — и венецианцы, и туристы — этому только рады. Пусть мнимое, но весьма оригинальное утешение после долгого визуального запрета, наложенного реставрационными работами. Лишь я, лишь я один знаю, что огромные прорехи, изображенные на полотне, не были так задуманы: то взорвался сам образ дворца! Невиданное явление, перед которым блекнет банальное проступание контуров Золотого дома или Часовой башни. Попытка обуздать гигаизлучение дворцовых красот вызвала чудовищную реакцию. Концентрация благолепия в розоватом коробе дожей и напластование образов, скопившихся внутри дворца, таковы, что они разорвались, пустившись наперегонки, лопаясь, как бубоны или бомбы, как зримые громы, продырявив не только утлое реставрационное полотнище, но и бандаж фасадной заставки.
Бог зрения, спаси наши очи!
Мост Жвачек
Когда вы спускаетесь по ступенькам моста дель Винанте, перед входом в соттопортико ваш взгляд замирает от изумления. Несколько лет назад какой-то прохожий, вместо того чтобы сплюнуть американскую жвачку в канал, прилепил ее, вытянув руку, к перекрытию над головой. Я не в силах установить достоверно, является ли нынешнее разрастание жвачек, налепленных на штукатурку, следствием соревновательного почина между случайными жвачными прохожими или сногсшибательной катаральной плодовитости отдельно взятого безумного пачкуна.
Наверное, более тщательный анализ отпечатков, оставленных на жвачке большим пальцем давильщика, помог бы раскрыть эту тайну. Представьте себе примерного ученика геодезического училища или служащего морского агентства, который каждое утро идет в школу или офис и каждый раз, проходя через подворотню, прилепляет к стене слог из вещества, замешанного на его настроении. Мазком, достойным кисти Де Пизиса,[130] он зашифровывает на штукатурке чарующий дневник собственных секреций, скрепляет печатью из обсосанного сургуча будничное ощущение бессмысленности жизни. В день по пережевку, не спеша, в неумолимой прогрессии.
Вот славно было бы увидеть по завершении этого труда грандиозную автобиографию "Густолунго", волнующий триумф "Бигбабола", невероятный апофеоз "Вивидента",[131] куда более убедительные, чем любое уорхоловское рассуждение о развитом капитализме.
И не окажется ли наш неведомый жвачкодав педантичным пуантилистом, гуммиарабическим новатором и эпигоном Сера? Достаточно набраться терпения, и внешне беспорядочная лепня постепенно сложится в продуманный рисунок, заранее выписанное изображение. Каждый комочек из латекса заявит о своей значимой позиции в пыльцевой мозаике крупитчатого визионерства. Тогда самая что ни на есть размазанная тамариндовая харкотина, самая дальняя засохшая козюля из чувин-гама с яблочным вкусом обретут смысл в общей картине. Возможно, это будет зрачок Афродиты или ноготок мизинца ноги Девы Марии.
Уже сейчас, стоя на ступеньках моста дель Винанте, я напрасно пытаюсь протянуть логическую нить от пункта А к пункту Б. Я безуспешно объединяю, сочетаю, подгоняю, прокладываю курс с помощью бамбуковых палочек на карте из камушков океанского архипелага. Я тку фрактальные полотна паука-пьяницы, набрасываю угловатые карикатуры, чтобы придать орлиный профиль этому несуразному созвездию. Я малюю каракулями клубящиеся клубки, как попало борозжу шариковой ручкой бесконечные тропинки бестолковой "Зашифрованной дорожки", заполняю фломастером помеченные точкой, перемешанные и таинственные клеточки в рубрике "Что появится?".[132]
Жевал ли, пережевывал ли наш неведомый жвачкомарака каждый свой бабл-гам до тех пор, пока не добивался того оттенка, который соответствовал его искусству? Это мы, жалкие смертные, пережевываем "Бруклин"[133] на сосочках языка, чтобы выжать его банальную вкусовую эссенцию! А наш жвачных дел мозаист не печется о вкусе, он впивается в Чистый Цвет! Его язык — палитра! Его полость рта — жевательная краскотёрня! Его нёбо — ступка, коренной зуб — пестик. Он растирает и смешивает непередаваемо приятные на вкус синестетические тона, смягчает розоватую мясистость малиновой подушечки анемичной белизной йогуртовой пластинки, оживляет желтушную банановую резинку мощным "Вигорсолом"[134] с привкусом манго и грейпфрута.
Вероятно, и следы его клыков оставлены не просто так. Их до сих пор легко распознать на жвачках, прилепленных к штукатурке. В один прекрасный день зубные слепки и смазанные вмятины от подушечек пальцев составят микробный нанорельеф, нацарапанный пазл, резьбу ногтем, гравюру прикусов, муравейник рустованных впадин. Они заиграют множеством отблесков на иконе, на образе, собранном из того, что пока представляется нам пестрой массой. Смолистая тревога материальной поверхности удержит свет в складках одежд, проявит его в припухлостях щек, отразит в глазури глазной капли.
В любом случае, идет ли речь об авторском произведении или, что более вероятно, о коллективном труде, перед нами по меньшей мере мозаичный шедевр постмодерна, пиксельный экран, галактика, испещренная нещадными укусами коренных зубов, млечно-слюнный путь, вулканизированный за счет свернутых челюстей. Средь венчиков поблекшей курчавой мяты "Спирминт", бесцветной перечной мяты "Пеперминт", отбеленной мяты "Экстраминт" сияют черные жемчужины лакрицы, ядовито-розовая клубника, едко-желтый лимон, ярко-синий гном Пуф. Из-за мостовых жвачек мост дель Винанте впору переименовать в Жвачный мост.
