Евгений Пискун - Николай Трошин
(1922-1930 гг.)
Творить искусство может лишь избранник,
Любить искусство - всякий человек.
Грюн
Николай возвратился в Москву. Здесь по-прежнему свирепствовали голод и холод, но его это не пугало, он чувствовал себя очень бодрым. И вот спустя почти два года он снова уверенной походкой идет по Мясницкой с рюкзаком, набитым красками, бумагой, этюдами. Он шагает по направлению к общежитию ВХУТЕМАСа, переполненный мыслями о предстоящей встрече с Машковым, Ольгой, друзьями. Остановился он у знакомых, а уже на следующее утро направился в мастерскую Машкова, которая находилась недалеко от общежития. Двери мастерской были распахнуты, и туда ручейком вливались молодые художники - у Машкова шел жаркий диспут. Когда Николай вошел, на него никто не обратил внимания - страсти были накалены до предела, посильнее чем в старые времена. Он стал прислушиваться к спорам. Скоро ему стало ясно, что Машков за время его отсутствия резко изменил свое направление в живописи, стал членом Ассоциации художников революционной России (АХРР) и начал работать в реалистическом стиле. Для Николая это был удар в спину. Он вышел так же незаметно, как и вошел. В голове все шло кругом, он был просто в отчаянии. А как же цвет - то, чему он так страстно учился у Машкова? А как же живописно-пластические искания, все то, к чему он так долго и упорно стремился? "Бросаю живопись",- подумал он. С такими мыслями он возвращался в общежитие. Никого не хотелось видеть, но все-таки он взял себя в руки и поднялся на второй этаж, где жила Ольга.
Наконец долгожданная встреча состоялась. Оба испытали огромную радость - ведь они уже давно питали друг к другу теплые чувства. Ольга пригласила его на балкон, и они долго беседевали. Она рассказала Николаю об учебе в мастерской Любови Поповой, где изучали "супрематизм" - новое направление в живописи, основанное на всевозможных комбинациях геометрических фигур или объемных форм. Сама Любовь Попова была личностью весьма неординарной. Но ей, Ольге, это направление было чуждо. Это было для нее нечто далекое, недоступное для души. В итоге она совершенно разочаровалась в подобной живописи и ушла от Л. Поповой в мастерскую В. А. Фаворского. И тут же она с упоением начала рассказывать о Фаворском, о его графике, пронизанной духом нового искусства, о технике. которая ей была настолько по душе, что она сразу же включилась в работу: резала гравюры, делала рисунки для литографии, офорты, наброски с натурщиков. Ольга увлеченно рассказывала и не сразу заметила, что у Николая какой-то расстроенный вид. Она спросила, не заболел ли он, но в ответ услышала, что все в порядке. И все же у него оставалось плохое настроение. Он был просто не в состоянии скрыть свое разочарование от посещения мастерской Машкова, и поделился с ней своими впечатлениями: "Не могу, Олечка, не сказать тебе о том, что Машков просто выбил меня из колеи. Теперь я не знаю, нужна ли вообще живопись. Ах, жизнь! Сколько же она преподносит сюрпризов!"
Ольга уже все знала о Машкове и постаралась успокоить Николая, говорила, что не следует паниковать, все образуется. После разговора с Ольгой у неге как-то потеплело на душе. Через некоторое время Ольга познакомила Николая ее своими родственниками - дядей Дмитрием Федоровичем Богословским и его семьей. Дмитрий Федорович был очень интересной личностью. Окончив в Петербурге Академию художеств (мастерскую Репина, где учились Малявин, Грабарь, Горюшкин-Сорокопудов, Остроумова-Лебедева), он продолжал вести там преподавательскую деятельность. Женился на племяннице художника Борисова-Мусатова, но вскоре жена умерла. Оставив преподавание, Дмитрий Федорович увлекся реставрацией и поехал учиться в Мюнхен. Затем он работал главным художником реставрационной мастерской Эрмитажа. После революции он становится художником реставрационной мастерской Третьяковской галереи. Именно Д. Ф. Богословский так искусно отреставрировал изрезанную картину И. Репина "Иван Грозный убивает сына". В его доме была целая коллекция картин. Когда Николай приходил в гости к нему, он с удовольствием и большим интересом рассматривал их и восхищался живописью знаменитых художников, некоторые из которых были его учителями. А автопортрет, написанный на фоне кафельной печи с кистями и палитрой, особенно понравился Николаю (сейчас эта картина находится в ГТГ).
Постепенно Николай стал включаться в бурную московскую жизнь. Волнения, связанные с Машковым, понемногу улеглись, настроение улучшилось. Он решил начать самостоятельную жизнь и впредь учиться только у природы. В общежитии он остался на птичьих правах.
Однажды, стоя в очереди у булочной за пайком хлеба, он увидел плакат Д. Моора "Помоги". Плакат его просто поразил. "Какой образ! Какая сила воздействия! - подумал он, и как озарение у него мелькнула мысль: Плакат - вот современный язык разговора с массами! Никакая картина не сможет так убедительно, так выразительно, так громко пропагандировать основы нашей новой жизни. Вот бы мне научиться говорить "шершавым языком плаката", как сказал Маяковский. Я должен научиться искусству плаката, если я хочу помочь становлению новой жизни". А жизнь сама подсказывала: "Товарищ, плакат сейчас ваше слово!" С этого момента мысль о плакате не покидала его. Он начал серьезно изучать плакат как вид искусства. Снова и снова перед ним возникал образ голодающего крестьянина на плакате "Помоги". Его поразила простота, ясность образа - на других плакатах он этого не видел .Он отыскал этот плакат и стал внимательно его изучать, старался вникнуть в его магию, понять пластику, его рисунок. И тут он понял: чтобы выразить крик о помощи, Моор как художник брал самые сильные, контрастные и напряженные краски - черную и белую. Плакат смотрелся просто грандиозно. Значительно позднее он познакомился с Д. Моором и они стали друзьями. Николай часто встречался с ним, восхищался его талантом, а в 80-е годы написал его портрет, композиционное решение которого было весьма необычным.
Николай начал самостоятельно изучать искусство плаката: просматривал разную литературу, дискутировал со знакомыми художниками-плакатистами о форме и пластике плаката. Как вид искусства плакат начал свое существование с "Окон РОСТА", где Николай уже ранее работал. Там творили такие художники как М. Черемных, Д. Моор и другие. Прошло немного времени, и Николай неожиданно получил приглашение на изготовление плакатов в госпредприятии "Трансреклама". Обсудив полученное предложение с Ольгой, он с радостью принимается за работу. Теперь его внимание было целиком сосредоточено на плакате, и отсюда волнующие его проблемы: композиция, цветовая гармония, максимальная выразительность, могучая форма. Он очень серьезно отнесся к тему делу, считая, что нельзя ограничивать творчество художника до узкой специальности графика, литографа, плакатиста, гравера. Художник должен быть везде художником. Он снова и снова продолжал изучать это направление, просматривал большое количество журналов, рекламных плакатов. Иногда ему попадались очень впечатляющие, но Николаю искал свой, социалистический плакат без коммерческого духа. Начались мучительные поиски, эксперименты, размышления. Правда, поиски нового стиля в рекламе были уже начаты в творческом содружестве В. Маяковского и А. Родченко. Это были знаменитые рекламные плакаты для "Моссельпрома" - остроумные, запоминающиеся. В них было что-то от фольклора, от частушек. Николая огорчало лишь то обстоятельство, что рекламное дело осуществлялось госконторами и художник должен был угодить заказчику, ничего не понимающему в искусстве. Но, несмотря на это, творческая устремленность его не покидала, он все больше углублялся в суть плаката. Он увидел в плакате неожиданные возможности для себя и понял, что обладает необходимыми плакатисту данными: чувством монументальности, декоративности, четкости образа. Теперь ему казалось, что он создан для плаката. В своих плакатах, которые становились все совершеннее, он стремился к наибольшей выразительности минимальными средствами, старался писать их как можно лаконичнее и непосредственнее, использовать в своих произведениях неожиданные композиционные решения. Он работал над плакатом увлеченно и как всегда с полной отдачей. В общей сложности он сделал около пятидесяти плакатов, часть из которых сейчас находится в Тульском областном художественном музее.
Некоторые из работ были настолько близки ему по духу, что полностью раскрывался в них как художник и гражданин. Казалось бы, неужели интересна такая тема "как реклама электролампы ГЭТ"? Но видел он в ней не просто лампочку, а образ будущего страны и с упоением взялся за эту работу. Сделал несколько набросков, эскизов - и плакат был готов. Большая, прямо исполинская стеклянная лампа. Колба лампы перекрывала весь лист. Сквозь нее было видно здание МОГЭС на Москворецкой набережной. Стекло как бы увеличивало знакомое всем тогда здание Московской электростанции. Плакат получил одобрение. Или другой заказ - реклама кипятильников. Тоже вроде бы тема не из интересных, причем коммерческого духа здесь не должно было быть. И вот родилась мысль показать огромный кипятильник "Титан" и народ, устремленный к нему. В то время в стране была ужасная антисанитария, воду пили сырую, смерть косила людей от брюшного тифа. Он-то хорошо помнил эту болезнь, ведь сам не так давно ее перенес. Задумался: "Показать смерть с косой... но это как-то очень банально. Нет, показать смерть белым силуэтом без устрашающих подробностей, чтобы она воспринималась более менее ассоциативно". На этом решении он и остановился. На белом листе был нарисован гигантский кипятильник серого цвета, к которому шла масса людей: красноармейцы, медсестры, рабочие. Силуэты фигур были черного цвета, шрифт нависал красным цветом - и на фоне всего этого маячил силуэтом ненавязчивый образ смерти. Все это было в мажорных тонах и в то же время выглядело довольно-таки сурово. Плакат был готов. Прежде чем отдать его заказчику, он показал работу Ольге, своему первому критику. Она одобрила композицию плаката и при этом добавила: "А я и не сомневалась, что ты выполнишь этот заказ интересно - ведь ты хорошо владеешь рисунком, а патриотических чувств у тебя более чем достаточно". Ольга не ошиблась: заказчикам очень понравилась композиционное решение плаката. Потом с этого плаката было сделано даже крупное панно живописными красками на стене одного из жилых домов.
