Лариса Бабиенко - Как живется вам без СССР?
— Ты как живешь?
Наверно, труднее всего рассказывать о себе. Репортажи, которые Анна много лет назад читала на страницах газеты «Правда», оказывается, писал Рахман. Прямо из тюрьмы. Даже тюремные надсмотрщики помогали ему передавать их на волю.
В то время как парашютисты Садата косили восставших, Рахман охранял здание редакции. Когда коммунистам и тут пришлось отступить, он кинулся в дом к брату, миллионеру.
— Убирайся вон! — завопил испуганно Омар, — из-за тебя погибнет моя семья.
Жена миллионера, очаровательная Асьма, предложила робко:
— Господин, — робко произнесла она шепотом. — Давайте поможем ему. Спрячем в подвале, а ночью отвезем в деревню.
Ударившись головой об стенку, женщина замолчала, прикрыла окровавленное лицо платком.
— Как ты смеешь обижать Асьму? — бросился с кулаками на брата Рахман.
— Как ты посмел придти к нам! — услышал он в ответ.
Через мгновение миллионер вытолкал нуждающегося в защите брата за калитку, у которой уже дежурил военный патруль.
По ошибке, в спешке, Рахман ткнул ногами в сандалии Омара, после чего тот долго боялся, что по этой обувке нащупают его связь с компартией. Мало того, пользуясь тем, что Лена, жена Рахмана, пряталась в это время с детьми в деревне, он продал дом, который покойный отец завещал Рахману, старенький в нем холодильник и даже детскую колыбель.
Рахмана пожалели другие. В тюрьму его товарищи писали: за жену и детей не волнуйся, они живы, здоровы, надежно спрятаны, береги свои силы.
На волю Рахман передавал известия не столь утешительные. Его репортажи из тюремной кротовины о казни Махджуба и офицеров вызывали такую щемящую боль, хоть в душу себе не гляди, будто и она виновата в том, что вот еще крепки руки, здоровы ноги, однако, уже не изменить ситуацию и никоим образом не вернуть к жизни дорогого многим человека.
— Махджубу поставили памятник?
— Какая ты наивная, коллега! До сих пор неизвестно, где он похоронен. Это лишь в Советском Союзе таких людей хоронят с почетом. Во всем мире за лидерами компартий гоняются целые зондеркоманды убийц.
Рахман хлопнул себя по карманам в поисках сигарет, надолго умолк, глядя на окно, столы, посетителей буфета. Какая-то молоденькая секретарша, не допив кофе, не доев яблоко, спешно побежала на другой этаж.
— Какое безобразие, — привлек внимание Анны к недоеденному яблоку арабский журналист. — У нас таких огрызков не увидишь. Наши дети яблоко доедают до конца. У нас же голодна соседнем столе валялись ломти белого хлеба. Кто-то лишь попробовал борщ и оставил его почти целиком в тарелке. Вечером сытые образованные люди спокойно едут в троллейбусе домой, читают газеты, глядят фильмы на экране телевидения. У каждого жилье и работа. Но они охотно жалуются друг другу на то, как им плохо живется, в магазинах нет… красной рыбы, икры… Лишь деликатесов.
— Благодарите за это социализм… Нигде в мире нет столько нормально встроенных в жизнь людей.
— Неужели у вас так плохо? — ужаснулась Анна. — Тогда как живется жене Махджуба, сколько у нее детей? В мусульманской стране, с ее предрассудками, без мужа? Работает ли она?
— Два сына у нее. Медсестрой работает. Но зарплата крошечная. Конечно, ей помогают.
Журналист вроде бы тут же переключился на другую тему.
— Помнишь Аида?
Как забыть человека, который на горной тропе поздоровался с медведем сразу на трех мировых языках?
— Он и сейчас не испугался хищников. На этот раз собственных.
Любознательный геолог после возвращения домой сутками изучал в архивах старые чертежи, легенды, древние рукописи. Сопоставил, сообразил…
— И нашел!
— Что?
— Заброшенные шахты, в которых в древности добывали золото. Разработал, теперь имеет дело в нескольких странах. Аид очень богатый человек.
— Изменился? — поинтересовалась Анна. — Его связывает с Россией только «Российская водка»?
— Ни в коем случае, — сразу же отмел подозрения коллеги Рахман. — Он помогал нам, особенно в трудные годы.
Журналист взглядывает на собеседницу, не принести ли еще кофе, она кивает головой, мол, да, принести, и когда чашки опять на столе, разговор продолжается, но уже не на столь радостной ноте.
— Знаешь, у меня в доме большое несчастье: Селим погиб, — трагическим шепотом сообщил Рахман.
— Тот мальчик, который вас когда-то с Леной соединил?
Жизнь, как всегда по привычке возведя курок, почему-то любит стрелять в невинных.
— Как это случилось? Буря виновата, коряга, овраг?
До чего же иногда беспечны люди! В жаркий день, когда невыносимая духота заливала, казалось бы, весь мир, жена Рахмана (ради счастья которой он когда-то подпольно пересек три границы) с дочкой на руках во дворе оживленно болтала с соседкой. Катя дернула маму за плечо, но та на девочку не обратила внимания. Малышка неожиданно заплакала, показала пальцем куда-то за спину, в другой угол двора. Лена, тряхнув ее и шлепнув по попке, продолжала обсуждать городские новости. А когда оглянулась… Маленький Селим, у которого от жары закружилась голова, упал в бассейн и уже захлебнулся. Мать была неподалеку, но вовремя не помогла ему.
— Выражаю соболезнование! — проговорила печально Анна, сожалея о том, что ушел мальчик, который, будто на параде планет, выстроил в Галактике жизнь едва не потерявших было друг друга мужчины и женщины.
— В том горе каждый из нас ушел в себя. Мы едва тогда не расстались.
После беды, Анна знала по себе, ни с кем не хочется говорить. Уткнуться бы в угол и долго глядеть в одну точку. Выйти из такого пике, из состояния вечно падающего планера, трудно. Нужно время. Немалое.
Но глаза Рахмана вдруг засияли.
— Теперь у нас еще двойня. Мальчик и девочка!
— Вот это да, поздравляю!
Странно как устроена жизнь: кластер беды иногда так близко рядом с кластером радости.
— Каким образом ты в Москве?
Рахман потянулся, с удовольствием сообщил:
— Я в своей стране работаю теперь от АПН — для вашей печати освещаю события в Африке и арабском мире.
Судьба долгое время тащила Рахмана по камням и вдруг вытолкнула в необозримые пространства бытия, когда пиши о целом континенте, ничего не будет упущено, все будет опубликовано. И материальной нужды в семье вроде бы уже нет.
— Мне это нравится тоже. Сотрудникам АПН из других стран раз в год положен бесплатный билет на самолете в Советский Союз вместе с членами семьи. Вот мы и прилетели. В Москве теперь вместе.
— Надолго?
— Я недели на две. Лена пока останется.
Крепкий сильный человек… Он столько претерпел из-за того, что остался верен идеям своей юности, не отвернулся от страны, которая в трудную минуту не очень-то помогла своим темнокожим единомышленникам. Он по-прежнему тянулся к России, надеясь, что его вторая родина всегда будет гуманной, любящей, будет двигать цивилизацию и по пути технического прогресса, и по пути лучших в мире человеческих отношений… Очень радовалась в этот момент Анна, что однокурсник вновь поднялся, что у него и у его детей опять светлый период в жизни.
— Как я люблю Москву, — проговорил коллега, засовывая сигареты в карман. — Город, который строит социализм, мой город. Мне здесь хорошо.
— Какая у вас обстановка?
— Братья-мусульмане набирают силу.
— Может, не стоит драматизировать такой поворот?
Рахман удивленно уставился на Анну.
— И это говоришь ты, женщина? Пожила б ты у нас…
Автобусы в стране на многих маршрутах между селениями ходят один раз в день. Всем надо на работу или на рынок. Кто-то идет пешком, кто-то голосует на дороге. Мужчину всегда подхватят, а вот женщину… Если и помогут, но так, чтобы не видели другие.
— Почему?
— Если чужую женщину заметят в машине, водителя и его пассажирку могут судить. По законам шариата. За прелюбодейство. Не каждый мужчина решится на такие осложнения в своей жизни. Потому машины чаще всего проходят мимо. У нас в стране триста народностей и племен. Другим как жить по чужим для них мусульманским законам? Как выстраивать государственные и человеческие отношения с южанами? Мало того, что все постоянно дерутся из-за скота и пастбищ… Если по всей стране насаждать арабский национализм под видом мусульманской религии и культуры, будет еще хуже.
Взглянув на часы, Рахман вспомнил, что его ждут еще в одном месте, но задержался, оглядел буфет, обрадовался, увидев на подоконнике крепкий кактус, вроде как еще один гость с другого континента.
— Люблю у вас бывать, — размышлял он. — Ни одна религия тут не притесняет никого. Мне в Москве легко дышится. Мужчины и женщины говорят между собой на любые темы. Ваши люди идут в стране куда хотят, везут в автомобиле кого хотят.
В тот момент ни Рахман, ни Анна не могли еще знать, что через несколько лет его маленького сына из-за цвета кожи изобьют в детской песочнице на Крылатских холмах, да так, что ребенок с сотрясением мозга попадет в больницу и много лет будет страдать головной болью. Так что не очень-то и в России все идут куда хотят. Даже самые маленькие. Темные неведомые силы, не уловленные, не пойманные, не препарированные еще общественной мыслью в кино, в театре или в газетах, поднимали время от времени голову и в стране Анны.
