Павел Мельников-Печерский - Очерки мордвы
Анге-Патяй, как источник жизни, покровительствует повивальным бабкам и сама поэтому в некоторых местах называется «Буламань-Патяй», т. е. богиня-повитуха. На другой день зимнего её праздника, в каждой деревне в доме бабушки-повитухи совершаемы были особые жертвоприношения, сохранившиеся повсюду и до сих пор в виде "сборных обедов". Богиня жизни покровительствовала также и лекаркам, помогая им лечить всякие болезни. При особом обряде лечения «притки» (порчи), о котором скажем в своем месте, лекарки употребляли яйца и просо, без которых не обходился ни один обряд, совершаемый в честь Анге-Патяй. По свидетельству о. Шаверского, в Самарской губернии до сих пор мордовские лекарки снимают с человека порчу при пособии яйца, пшена и березовой ветки или веника.
Перед летним праздником Анге-Патяй, париндяиты и янбеды собирали хлеб, солод, мед и другие припасы по тому же обряду, какой описан выше, но на этот раз не женщины обнажали плечи и грудь и подавали припасы сборщикам, но девушки. Замужние женщины стояли одаль. Взявшись одною рукой за обе тесемки, другою девушка прикрывала грудь, в знак своей девственности. Накануне праздника девушки убирали избы и дворы зелеными ветвями, преимущественно березовыми, и ставили перед домами березки, как у нас ставятся в Троицын день. Из древесных ветвей и цветов плели венки и надевали их на голову, а также вешали их снаружи избы в таком количестве, сколько в доме было девушек. Девушки развешивали такие же веники над своими изголовьями, призывая при этом в молитве покровительницу свою, богиню Анге-Патяй, следующим образом: "Чам-Пас, помилуй нас, Анге-Патяй-Пас матушка, помогай девке твоей (имя) чисто жить и давай поскорей жениха хорошего". А повесив венки, говорили: "Свет-Нишки-Пас, шли жениха до нас".
Накануне праздника Анге-Патяй, то есть в самый день русского Семика, мордовские девушки изо всей деревни собирались вместе и с березовыми ветвями в руках, с венками на голове ходили от дома к дому с громким пением. В своей песне обращались они к деве Анге-Патяй, прося ее сохранить их и прибавляя молитву к Нишки-Пасу, чтобы он прислал к ним женихов. Мужчины не имели права присутствовать при этой церемонии. Если бы какой-нибудь смельчак осмелился проникнуть в это время в кружок девушек, они имели бы право схватить его, трепать и щекотать, пока он не откупится десятком свежих яиц. Только дудник мог ходить с девушками, если они приглашали его играть на нехитром мордовском инструменте. Девушки выбирали из среды себя «прявт-тевтярь» (начальница девиц, слово в слово "голова-девка"). Она шла впереди, а перед нею маленькие девочки несли березку ("кёлу"), украшенную полотенцами, платками и «каркс-чамаксом» предводительницы процессии прявт-тевтярь. Следом за нею шли избранные ею из любимейших подруг три «тевтярь-париндяиты» с кузовками, пещурами или бураками, украшенными березовыми ветвями. Вереница девушек, подходя к каждому дому, пела особую песню, называемую «кёлморо» (песня березы: от «кёль», "кёлу" — береза и «мурома» — петь). У Мордвы, забывшей свой язык, «кёлморо» поется так:
Здорова бела береза,
Здорова большой лист клён,
Здорова гожий дух липушка,
Здорова красны девушки,
Здорова наша хозяюшка,
К тебе, ко хозяюшке,
Пришли красны девицы,
За пирогами, за яичницей,
За желтою за драчоною.
Хозяйка в окно подавала яйца, а также пшеничной муки и масла на драчону. Яйца принимала «прявт-тевтярь», а муку и драчону дочери, внучки или племянницы хозяйки того дома, из которого подают. В кузовок одной из «париндяит-тевтярь» складывались набранные яйца, в кузовок второй — мука, в кузовок третьей — масло.
Когда хозяйка дома подавала в окно девушкам припасы, то говорила: "Анге-Патяй-Пас матушка… береги мою девку, чтобы не полюбил ее злой человек, чтобы не завял её зеленый венок".
Отойдя от окна, девушки становились вокруг перед окнами дома и с звуками дуды пели «величанье» своей подруге-девушке из того дома, где сейчас подали. Вот для примера три таких величанья, которые в Пензенской губернии (Саранского и Краснослободского уездов) поются еще по-мордовски, несмотря на то, что поющие и многие из слушающих песню плохо или даже вовсе не понимают её смысла.
IКати Катерька матерка,
Катерька якой щогольста.
Кати щогольста, чуванста,
Вай Саратовской чюлкаси,
Сэри кочкери башмакса,
Кота квалмаса паля са,
Кемь кафтова руця са
Вай, палы заря штоф ной са.
(Катя, Катерька (то есть Катенька) матерька, щегольски одевается, ходит щегольски и важно! Ай, в саратовских чулках, в высокопятых башмаках, в шестиполосной узорчатой рубахе, с двенадцатью платками за поясом,[16] как заря, горит она в штофном платье).
IIТевтярьсь ионось Татьянась,
Мездя паро сон?
Палининза мазынить,
Ожанянза кувакать,
Сельми нанза раужат.
(Девка хорошая Татьяна. А почему она хороша? Потому что рубашечка на ней красивенькая, рукавчики у ней долгонькие, глазки у ней черненькие).
IIIРязанань Софась,
Шечк лазань пеша,
Софань ронганяц,
Илянас котф кринкс,
Пильгень карцифац,
Вай лемше левкень,
Пильгень шечафкесь.
(Софья Рязанова! Как облупленная липа, бело её тело; как скатанный льняной холст — на ногах её обувь,[17] а походка её как у детища лучшей лошади).
Величанья девушек поются и при других случаях, например, на свадьбах ими величают невесту, на посиделках поют то одной, то другой мордовской девушке также похвалы. Иногда эти величанья вставляются в песни. Таким образом первое из приведенных величаний поется в средине песни о том, как мордовская красавица, имевшая много женихов, не хотела идти за богатых, потому что в доме богатого работы много, и вышла за бедняка, у которого не было ни кола ни двора; а третье в начале песни о том, как одну красавицу выдали замуж за разбойника, и как она ночью нечаянно увидала, что он натачивает нож.
Набрав достаточное количество яиц, масла и муки, девушки, неся разукрашенную березку, под вечер идут из деревни на ближайшую речку, ручей, ключ иди колодец с песнями, сходными с русскими семиковыми. Как скоро выйдут за околицу, поют:
Благослови, Троица,
Богородица,
Нам в лес идти,
Венок сплести
Березовый.
Ой Дид Ладо![18]
Березка моя!
Мы в лес идем,
Цветков нарвем,
Венки совьем.
Ой Дид Ладо!
Березка моя!
Пойдем шажком,
Лужком, бережком,
Сломим с березы веточку,
Совьем венки,
Бросим на воду.
Ой Дид Ладо!
Березка моя!
Плыть ли венку,
Тонуть ли венку
Березовому?
Плыви, венок,
Не тони, венок.
Ой Дид Ладо!
Березка моя!
Придя на речку, становят разукрашенную березку на берегу и разводят огни для приготовления яичницы и драчоны. В иных местах с березки снимают все навешанное и привязывают к ветвям березки, стоящей на корню. Вокруг неё девушки становятся кругом, прявт-тевтярь, как начальница праздника, кричит: "сакмеде!" (молчите), и, когда все замолчат, читает: "Кёлу-Пас! вынимань монь (божество березы, помилуй нас); Анге-Патяй-Пас! давай нам добра здоровья". Затем кланяются березе в землю, и это повторяется трижды. После этого поклонения божеству березы, снимают с голов своих венки и бросают их в воду. При этом замечают: чей венок поплывет, та девушка скоро замуж выйдет, а чей потонет, та скоро умрет. Затем разуваются и моют в воде ноги. Наконец «раздевают» березку, то есть снимают с неё все на ней навешанное, разламывают ее и бросают в огонь, на котором приготовляют яичницу и драчону. Когда кушанье готово, прявт-тевтярь кричит: "сакмеде!", и читает молитву, обращаясь сначала к Чам-Пасу, потом к Анге-Патяй, прося ее о здоровье и о хороших женихах, а наконец в Кёль-oзаису, принося в жертву этим божествам, приготовленные кушанья, при чем сковороды трижды поднимают вверх. Съевши все изготовленное, девушки начинают «кумиться». Для этого делают большие венки из березовых ветвей и после песни целуются через венок одна с другою. Песня в Симбирской и Нижегородской губерниях при этом поется следующая. Она употребляется и русскими:
Покумимся, кума, покумимся,
Мы семицкою березкой покумимся.
Ой Дид Ладо честному Семику,
Ой Дид Ладо березке моей,
Ещё кумушке, да голубушке.
Покумимся,
Покумимся,
Не браняся, не сваряся!
Ой Дид Ладо, березка моя!
Покумившись, девушки возвращаются в деревню всею гурьбой c громкими песнями:
