Павел Якушкин - Из Астраханской губернии
Павел Якушкин - Из Астраханской губернии краткое содержание
ПУТЕВЫЯ ПИСЬМА
изъ
АСТРАХАНСКОЙ ГУБЕРНІИ,
ПАВЛА ЯКУШКИНА
Астрахань, 9-го іюля 1868 года.
Европа граничитъ къ сѣверу — Сѣвернымъ океаномъ, къ западу — Атлантическимъ, въ югу — Средиземнымъ моремъ, въ востоку…. Объ этомъ говорятъ различно; меня учили: Азовскимъ моремъ, Манычемъ, Каспійскимъ моремъ; теперь новѣйшіе ученые, не знаю на какомъ основаніи, перенесли эту границу далеко восточнѣе. Для чего они глумятся надъ обучающимся юношествомъ, я понять не могу. Скажите, пожалуйста, какая Европа за Царицынымъ и Сарептой? не знаю, выше Царицына по Волгѣ — Европа или Азія, но ниже — совершенная, чистая Азія. Ежели турки залѣзли въ Европу, то и европейцы залѣзли въ Азію, построили нѣсколько будто городовъ, назвали это мѣсто губерніями — Астраханской, Оренбургской (даже и прозвище губерніи европейское!)… и стала кочевая Азія — Европой! Мнѣ же кажется, ежели вы скажете, что Европа къ востоку граничитъ Дономъ, то ошибетесь только тѣмъ, что границу эту надо перенести еще западнѣе.
Къ Дону мы съѣхали около Калачинской станицы по страшно крутой торѣ; спускъ этотъ, по крайней-мѣрѣ, съ версту; о крутизнѣ его можно судить по тому, что ямщикъ порожнюю телѣгу тормозилъ, что мнѣ на вѣку довелось видѣть въ первый разъ.
Подъѣхали въ перевозу; на берегу дожидалось нѣсколько телѣгъ, верховыхъ и пѣшихъ козаковъ. Одинъ изъ моихъ спутниковъ сейчасъ же сталъ командовать и, какъ на его счастье, и было чѣмъ: оторвался осѣдланный жеребчикъ и бросился въ лошадямъ. Стали ловить — онъ лягаться.
— Зайди справа! кричалъ мой спутникъ.
— Да какъ зайдешь-то, служивый? Вишь, какой чортъ! сказалъ одинъ изъ казаковъ.
— А какъ?.. А вотъ такъ!..
Съ этими словами онъ сталъ подходить къ лошади; лошадь, не допуская его сажени за двѣ, стала къ нему задомъ и начала опять лягаться. Мой храбрецъ, будто какой невидимой силой, очутился саженъ за пять дальше, хотя и въ двухъ саженяхъ не представлялось никакой опасности. Всѣ захохотали.
— Что жь справа же ждешь?! крикнули ему изъ толпы: — ступай справа!..
— Ты спереди! командовалъ мой спутникъ: — ты спереди заходи!.. заходи!..
Толпа надъ нимъ подсмѣивалась, но онъ этого совсѣмъ не замѣчалъ и продолжалъ распоряжаться; разумѣется, его приказаній никто не слушалъ, а лошадь была поймана.
Пришелъ съ той стороны паромъ, переѣзжающіе съ парома съѣхали, надо было переправляться съ праваго берега на лѣвый.
— Ставь вашу повозку! крикнулъ мой спутникъ, охотникъ командовать и приказывать.
— Сейчасъ, служивый!..
— Мы одни поѣдемъ!
— Какъ одни?
— Кромѣ нашей повозки — ничего не ставить.
— Отчего?
— Я не позволю!..
— Отчего такъ?
— Не хочу!..
— Нѣтъ, служивый, здѣсь не разживешься!.. Здѣсь перевозъ: казенныхъ такъ перевозимъ, а съ другихъ-прочихъ — денежки собираемъ; паромъ войску денежки даетъ!..
— Я этого знать нехочу!..
— А, пожалуй — забудь!..
Сколько не горячился служивый-проѣзжій, — его никто не слушалъ.
— Давай сюда пару! крикнулъ козакъ-перевозчикъ.
Стали отпрягать лошадей, перетаскивая на себѣ повозки на паромъ, переводили лошадей, послѣдняя лошадь заартачилась, — и какъ же ее били!.. Молоденькая лошаденка вся дрожала…
— Ты подъ жилки ее!.. ты подъ жилки! кричали со всѣхъ сторонъ, между которыми слышенъ всѣхъ былъ голосъ моего спутника. — По мордѣ хорошенько!.. Справа — чтобъ не виляла, слѣва лупи!..
И бѣдную лошадь били и лупили и кнутьями и кольями человѣкъ болѣе десяти, пока она не упала; ее перетащили на паромъ, связали, такъ и перевезли на ту сторону; какъ она встала, какъ ее свели съ парома, я не видѣлъ.
На паромѣ помѣстились всѣ, кто ждалъ парома, и нельзя сказать, чтобы было очень тѣсно. Кромѣ насъ переѣзжали Донъ козаки, и какой-то еще господинъ, который хотя и говорилъ, что онъ урядникъ, но мнѣ плохо вѣрилось — такъ у него было мало козацкаго. Одѣтъ онъ былъ въ длинный мѣщанскій сюртукъ, картузъ, на днѣ котораго, вѣроятно, было клеймо съ надписью: isdelie w Moskve.
— Здравствуйте, господа! сказалъ онъ моимъ спутникамъ, какъ-то развязно приподнимая свой картузъ.
— Здравствуйте! отвѣчали ему мои спутники, тоже взявшись за козырьки.
— Въ Калачъ?
— Да, въ Калачъ.
Для чего этотъ вопросъ былъ сдѣланъ, я не могу понять: паромъ ѣхалъ въ Калачъ; стало-быть, ясно видно, но и мы ѣдемъ въ Калачъ.
— Я и самъ служилъ, заговорилъ длинный сюртукъ. — Я служилъ въ Петербургѣ въ гвардіи урядникомъ…
— Гм! одобрительно крикнулъ мой спутникъ.
— У васъ есть знакомые въ Калачѣ?
— Нѣтъ, нѣту.
— Такъ остановитесь у меня; закусимъ чѣмъ Богъ послалъ, а тамъ и дальше въ путь.
— Пожалуй, робко проговорилъ мой спутникъ.
— Намъ нельзя, отозвался другой спутникъ:- намъ приказано останавливаться только на почтовыхъ станціяхъ.
— Нельзя у васъ остановиться, горестно прибавилъ мой первый спутникъ, сперва принявшій предложеніе.
— Такъ мы вотъ что сдѣлаемъ, предложилъ длинный сюртукъ: — вы остановитесь на станціи, а я сейчасъ закусочки, водочки вамъ изъ дому принесу…
На это согласились.
— Какой вы табакъ курите? спросилъ новый знакомецъ моего перваго спутника.
— Простой употребляемъ.
— А позвольте попробовать, сказалъ онъ ласково, протягивая руку.
— Извольте… табакъ не изъ лучшихъ…
Скоро они совсѣмъ подружились, и хоть мой спутникъ былъ довольно разсчетливъ (онъ въ дорогѣ не болѣе 3 коп. тратилъ въ день), но все-таки не могъ отказать въ трубкѣ своему новому пріятелю, надѣясь хоть разъ въ дорогѣ хорошо поѣсть.
Переѣхавши Донъ, мы пошли на почтовую станцію. Я приказалъ дать себѣ самоваръ, а мои спутники стали ожидать новаго знакомца. Долго они ждали.
Я напился чаю, прилегъ, а козака-угостителя все-таки нѣтъ — какъ нѣтъ! Нечего дѣлать: пошелъ одинъ изъ моихъ спутниковъ, купилъ на копѣйку двѣ сушеныхъ рыбины — воблы, тѣмъ пообѣдали, тѣмъ и поужинали.
— Проклятый! бормоталъ мой спутникъ — надулъ, проклятый!…
— И для чего это онъ выдумалъ? спросилъ его другой, гораздо равнодушнѣй переносившій кто несчастіе.
— А чортъ его знаетъ!..
— Да и всякъ знаетъ.
— И ты знаешь?
— Да, и я знаю.
— Такъ по твоему зачѣмъ онъ брехалъ?
— Видитъ, что ты куришь трубку…
— Такъ, такъ…
— Онъ и вздумалъ изъ тебя дурня состроить.
— Такъ, такъ.
— Онъ у тебя выманилъ трубки двѣ.
— Какое двѣ?!.. Трубокъ пять, проклятый, выкурилъ, съ отчаяніемъ докончилъ обиженный.
Когда мои товарищи кончили свой болѣе, чѣмъ скромный обѣдъ, немного отдохнули, одинъ изъ нихъ отправился для закупки хлѣба на дорогу, а съ нимъ отправился и я.
Калачъ просятъ, какъ я здѣсь слышалъ, произвести въ чинъ города, и вѣроятно произведутъ, а пока онъ начинаетъ обстроиваться потихоньку, очень потихоньку съ одной стороны, и очень шибко и въ громадныхъ размѣрахъ съ другой. Въ Америкѣ строятъ города почти каждый день; какъ они строятся, какъ разростаются — всѣмъ извѣстно; наши русскіе путешественники по Америкѣ: Циммерманъ и другіе, были поражены быстрымъ ростомъ американскихъ городовъ. Разсказываютъ, что въ Америкѣ сколотятъ домишко, другой, и строятъ училище. Мнѣ пришлось видѣть будущій русскій городъ Калачъ и, кажется, что исторія постройки русскаго города немного отличается отъ исторіи постройки американскихъ городовъ. Въ Америкѣ прежде всего строятъ училище, въ Россіи — кабакъ, присутственныя мѣста съ острогомъ, потомъ дома; а какъ во всякомъ образованномъ государствѣ по всѣмъ городамъ долины быть, хоть для приличія, училища, то выстраиваютъ домъ, прибиваютъ вывѣску — училище, заводятъ кой-какого учителя, и довольствуются! Какой учитель, какое училище — объ этомъ не заботятся: какого судьба пошлетъ; такъ, на всю Старую Руссу, одинъ изъ лучшихъ уѣздныхъ городовъ Россіи, былъ одинъ учитель, отставной унтеръ-офицеръ, и это было только нѣсколько лѣтъ назадъ.
Будущій городъ Калачъ въ настоящее время представляетъ довольно замѣчательную картину. Настоящихъ присутственныхъ мѣстъ еще нѣтъ: городъ еще не дозволился, но все-таки есть хоть почтовая станція; училища, разумѣется, нѣтъ, объ немъ даже и помину нѣтъ; выстроено только нѣсколько домишекъ, кажется, десятка полтора и цѣлая улица кабаковъ — не домовъ, въ которыхъ помѣщаются кабаки, а цѣлая улица въ рядъ выстроенныхъ балагановъ, съ единственною цѣлію — помѣстить кабакъ. Я въ Калачѣ былъ въ началѣ апрѣля, настоящаго движенія по Дону, Волгѣ и чугункѣ между ними еще не начиналось, но кабаки были совсѣмъ не пусты: чернорабочіе на судахъ стали прибывать, работы еще не отыскивалось, они и прохаживались по кабакамъ.
— Эй! землячки! землячки! услыхали мы, проходя по этой кабацкой у лицѣ:- землячки!..
Смотримъ, у кабака въ дверяхъ стоитъ нашъ новый знакомый, который хотѣлъ угощать моихъ спутниковъ.
