Павел Якушкин - Из Астраханской губернии
— Ну, а кто пойдетъ супротивъ его, возьмутъ кого въ полонъ, а тотъ не покоряется — тогда что?
— Тогда что: кивнетъ своимъ, — тѣ башку долой, тѣ и уберутъ!.. А когда на площади или на улицѣ судъ творилъ, тамъ головъ не рубили, такъ кто какую грубость или супротивность окажетъ — тѣлъ вѣшали на площади тутъ же. Еще Пугачъ не выходилъ изъ избы судъ творить, а ужь висѣлица давно стоитъ. Кто къ нему пристанетъ, ежели не козакъ — по-козацки стричь; а коли супротивъ его — тому петлю на шею!.. только глазомъ мигнетъ, молодцы у него пріученные… глядишь, ужь согрубитель ногами дрыгаетъ…
Козаки, здѣсь бывшіе, только поддакивали, да никому и въ голову не приходило оспаривать доброту Пугачева. Пугачевъ Пушкина въ «Капитанской дочкѣ» взятъ изъ мѣстныхъ разсказовъ; онъ помнилъ заячью шубу Гринева, и въ тоже время кивнулъ своимъ ребятамъ: «убрать старуху!»…
— А про Стеньку Разина небось не скажетъ ни слова! шепнулъ я своему спутнику.
— А кто такой Стенька этотъ Разинъ? спросилъ тотъ меня съ большимъ любопытствомъ.
— Спроси у козаковъ.
— Скажите пожалуйста, обратился мой спутникъ къ козакамъ:- кто такой былъ Стенька Разинъ? Тоже должно полагать, великій былъ въ свое время воитель!
— Воитель-то большой былъ воитель, этотъ Стенька, отвѣчалъ одинъ козакъ.
— Такъ что-жъ?
— Да съ Пугачевымъ или Ермакомъ — не одна стать!..
— А что?
— Пугачевъ съ Ермакомъ были великіе воители; а Стенька Разинъ и воитель былъ великій, а еретикъ, — такъ пожалуй, и больше чѣмъ воитель!
— Что ты?!..
— Правда!..
— Какое же его было еретичество?
— А вотъ какое. Бывало его засадятъ въ острогъ. Хорошо. Приводятъ Степку въ острогъ. — «Здорово, братцы! — крикнетъ онъ колодникамъ. — „Здравствуй, батюшка нашъ, Степанъ Тимофевичъ!..“ А его ужь всѣ знали!.. — „Что здѣсь засидѣлись — на волю пора выбираться“… — „Да какъ выберешься?!.. говорятъ колодники: сами собой не выберемся, развѣ твоими мудростями“. — „А моими мудростями, тамъ пожалуй и моими!“… Полежитъ такъ маленько, отдохнетъ, встанетъ. — „Дай, скажетъ, уголь!“ — возьметъ этотъ уголь, напишетъ тѣмъ углемъ на стѣнѣ лодку, насажаетъ въ ту лодку колодниковъ, плеснетъ водой; рѣка разольется отъ острога до самой Волги; Стенька съ колодниками грянутъ пѣсни — да на Волгу!.. Ну, и поминай какъ звали!..
— Такъ и убѣжитъ?
— Со всѣми колодниками!
— А часовой солдатъ отвѣчай?
— Знамо дѣло — отвѣчай!..
— Эко дѣло!..
— Только господа подъ послѣдокъ догадались, продолжалъ козакъ:- будетъ Стенька просить испить — не давай воды, пои квасомъ!.. А Стенькѣ съ квасомъ ничего не подѣлать… такъ и изловили!..
— Вишь ты дѣло-то какое!..
— Еретикъ! одно слово, еретикъ!
— Такой еретикъ: всю Астрахань прельстилъ, всѣ за него стали; одинъ только архирей. Архиреемъ въ Астрахани былъ тогда Іосифъ; сталъ Іосифъ говорить Разину: „Побойся ты Бога! перестань, Стенька, еретичествовать!“ „Молчи! крикнетъ Стенька Разинъ: — молчи, батька! Не твое дѣло!“ Архирей опять Стенькѣ: „Грѣхъ большой еретичествомъ жить!“ А Стенька знай свое твердитъ; „Молчи, батька! не суйся, гдѣ тебя не спрашиваютъ! Сражу, говоритъ, тебя, архирея!“ Архирей свое, а Стенька свое! Архирей опять-таки Стенькѣ Разину: „Вспомни про свою душу, какъ она на томъ свѣтѣ будетъ отвѣтъ Богу давать!“ Стенька мигнулъ своимъ, а тѣ подхватили его да въ крѣпость, да на стѣну; а со стѣны-то и бросили козакамъ на копья!.. Тутъ архирей Іосифъ Богу душу и отдалъ…
— Вишь дѣло какое!…
— А у Разина свои козаки были?
— А какъ же, все равно, какъ у Ермака. Пошелъ по станицамъ, крикнулъ по охотниковъ на Волгу рыбу ловить! Кому надо, тѣ ужь знаютъ, какую на Волгѣ рыбу ловятъ, ну и соберутся. Такъ и Стенька Разинъ собралъ себѣ козаковъ, да съ тѣми козаками и пошелъ на Волгу, а такъ и въ море пробрался, на персидскаго султана напалъ, сколько у него городовъ побралъ!..
— Ну, а за архирея ему никакого наказанія не было? спросили разскащика.
— А кто его будетъ наказывать?
— Какъ кто?
— Вѣдь, чай, начальство было?
— Убить архирея и наказанія никакого нѣтъ? послышались вопросы небывалыхъ.
— Чай, начальству дали знать сейчасъ же, что Стенька Разинъ архирея сразилъ.
— Много онъ боялся того начальства! отвѣчалъ разскащикъ: — его и само-то начальство боялось: вотъ онъ былъ каковъ!
— Что-жь начальство смотрѣло?
— А вотъ что: какъ повоевалъ Стенька Персію, пріѣхалъ въ Астрахань. Пошелъ къ воеводѣ… тогда губернаторъ прозывался воеводой… приходитъ въ воеводѣ. „Пришелъ я, говоритъ, къ тебѣ, воевода, съ повинной“. „А кто ты есть за человѣкъ такой?“ спрашиваетъ воевода. „Я, говоритъ, Стенька Разинъ“. „вамъ это ты, разбойникъ! который царскую казну ограбилъ?… Столько народу загубилъ?“ — „Я, говоритъ, тотъ самый“. — „Какъ же тебя помиловать можно?“ — „Быть, говорятъ Разинъ, я на морѣ, ходилъ въ Персію, вотъ столько-то городовъ покорилъ; кланяюсь этими городами его императорскому величеству; а его царская водя: хочетъ казнитъ, — хочетъ милуетъ! А вотъ я вашему превосходительству, говоритъ Разинъ, подарочки отъ меня“. Стенька приказалъ принести подарочки, что припасъ воеводѣ. Принесли, у воеводы и глаза разбѣжались: сколько серебра, сколько золота, сколько камней дорогихъ! Хошь пудами вѣшай, хошь мѣрами мѣряй!.. „Примите, говорятъ Стенька Разинъ, ваше превосходительство, мои дороги подарки, да похлопочите, чтобы царь меня помиловалъ“. — „Хорошо, говоритъ воевода, я отпишу объ тебѣ царю, буду на тебя хлопотать; а ты ступай на свои струги и дожидайся на Волгѣ царской отписки“. — „Слушаю, говоритъ Разинъ, а вы, ваше превосходительство, мною не побрезгуйте, пожалуйте на мой стружокъ ко мнѣ въ гости“. — „Хорошо, говоритъ воевода, твои гости — пріѣду“. Стенька раскланялся съ воеводой и пошелъ къ себѣ на стружокъ, сталъ поджидать гостей. На другой день пожаловалъ жъ Степану Тимофеичу… Тимофеичемъ сталъ, какъ подарочки воеводѣ снесъ… пожаловалъ къ Степану Тимофеичу самъ воевода! Воевода какой-то князь былъ… одно слово все равно, что теперь губернаторъ… самъ воевода пожаловалъ въ гости къ простому козаку, къ Стенькѣ Разину! Какъ пошелъ у Стеньки на стругахъ пиръ, просто дымъ коромысломъ стоитъ! А кушанья, вины такъ разныя подаютъ не на простылъ тарелкахъ, или въ рюмкахъ, а все подаютъ на золотѣ, какъ есть на чистомъ золотѣ! А воевода: „Ахъ какая тарелка прекрасная! Стенька сейчасъ тарелку завернетъ, да воеводѣ поднесетъ: «Прими, скажетъ, въ подарочекъ». Воевода посмотритъ на стаканъ: «Ахъ какой стаканъ прекрасный!» Стенька опять: «Прими въ подарочекъ!»
— Это все равно, что теперь у калмыковъ…
— Все одно…
— Ты жъ калмыку пріѣдешь, да если совѣсть имѣешь, ничего и ни хвали, а похвалилъ что — твое, безъ того тебя не отпустятъ ни за что.
— Вотъ и воевода, этотъ князь, глава-то бестыжіе, и давай лупить: сталъ часто къ Стенькѣ въ гости понавѣдываться; а какъ пріѣдетъ — и то хорошо, и то прекрасно; а Стенька знай завертывай, да воеводѣ: «Примите, ваше превосходительство, подарочекъ». Только хорошо. Бралъ воевода у Paзина, бралъ, да и брать-то ужь не зналъ что. Разъ пріѣхалъ воевода-князь на стружокъ къ Стенькѣ въ гости. Сѣли обѣдать. А на Стенькѣ Разинѣ была шуба, дорогая шуба; а Стенькѣ-то шуба еще тѣмъ была дорога, что шуба была завѣтная. «Славная шуба у тебя, Степанъ Тимофеичъ», говорилъ воевода. — «Нѣтъ, ваше превосходительство, плохинькая!» — «Нѣтъ, знатная шуба!» — «Плохинькая, ваше превосходительство», говоритъ Разинъ: ему съ шубой-то больно жаль было разстаться. — «Такъ тебѣ шубы жалъ?» закричалъ воевода. — «Жаль, ваше превосходительство: шуба у женя завѣтная!» — «Погодижь ты, шельмецъ этакой, я объ тебѣ отпишу еще царю!» — «Пожалуй, воевода! Бери что хочешь; оставь только одну мнѣ эту шубу». — «Шубу хочу! кричалъ воевода:- ничего же хочу, хочу шубу!» Привсталъ Стенька, снялъ съ плечъ шубу, подалъ воеводѣ, да и говоритъ: «На тебѣ, воевода, шуба, да не надѣлала бы шуба шума! На своемъ стружкѣ обижать тебя не стану: ты мой гость; а я самъ къ тебѣ, въ твои палаты, въ гости буду!» Воеводу отвезли на берегъ; не успѣлъ онъ ввалиться въ свои хоромы, какъ Стенька Разинъ, съ своими молодцами козаками-атаманами, нагрянулъ на Астрахань. Приходитъ къ воеводѣ Стенька. «Ну, говоритъ, воевода, чѣмъ будешь угощать, чѣмъ подчивать»? Воевода туда-сюда… А Стенька Разинъ: «Шкура мнѣ твоя больно нравится, воевода». Воевода видитъ — дѣло дрянь, до шкуры добирается!.. «Помилуй, говоритъ, Степанъ Тимофеичъ, мы съ тобой хлѣбъ-соль вмѣстѣ водили». — «А ты меня помиловалъ, когда я просилъ тебя оставить мнѣ завѣтную шубу? Содрать съ него съ живаго шкуру!» крикнулъ Разинъ. Сейчасъ разинцы схватили воеводу, повалили на земь, да и стали лупить съ воеводы шкуру, да начали-то лупить съ пятокъ!.. Воевода кричитъ, семья, родня визгъ, шумъ подняли. А Стенька стоитъ, да приговариваетъ: «А говорилъ я тебѣ, воеводѣ, шуба надѣлаетъ шуму! Видишь, я правду сказалъ — не обманулъ!» А молодцы, что лупили съ воеводы шкуру, — знай лупятъ, да приговариваютъ: «Эта шкура вашему батюшкѣ Стапану Тмсофеичу на шубу!» Такъ съ живаго съ воеводы всю шкуру и содрали! Тутъ кинулись разинцы на Астрахань; кто къ нимъ не приставалъ — побили, а дома ихъ поразграбили, а кто къ нимъ присталъ, того волосомъ не обидѣли.
