Е. Полевой - По ту сторону китайской границы. Белый Харбин
Тогированные адвокаты избирают из своей среды особый комитет присяжных поверенных, который конструируется на паритетных началах из пяти китайцев и пяти русских, причем председателем этого комитета избирается китаец, а товарищем председателя — русский. Этот комитет облечен дисциплинарной властью в отношении тогированных присяжных поверенных и ведает сбором с них специальных адвокатских взносов, но дисциплинарная деятельность его поставлена очень слабо и его надзор над деятельностью адвокатов почти не дает себя чувствовать.
В последнее время в ОРВП числилось около 100 тогированных адвокатов, причем приблизительно половина этого числа падала на русских. Но конечно те 40—50 человек русских присяжных поверенных, которые уже облеклись в адвокатские тоги китайского суда, далеко не исчерпывают кадров кормящейся около этого суда белой адвокатуры. По меньшей мере столько же, если не больше еще, русских юристов или даже и совсем не юристов систематически ведут адвокатскую работу в Харбине, не будучи зарегистрированными министерством юстиции адвокатами. Регистрация стоит довольно дорого (она обходится около 400 харбинских даянов), а потому не всякому по карману; ряд юристов (хотя бы все бывшие помощники присяжных поверенных, не закончившие своего стажа) не удовлетворяет формальным требованиям дореволюционного русского закона об условиях принятия в адвокатуру; наконец состояние в числе тогированных адвокатов накладывает все-таки некоторые, хотя бы и минимальные, обязательства — необходимость уплачивать адвокатские взносы и отвечать перед дисциплинарным судом комитета, а это далеко не всем улыбается, а поэтому многие предпочитают срывать цветы адвокатских заработков, не накладывая на себя решительно никаких обязательств.
В связи с этим все самое отвратительное, на что можно было натолкнуться в адвокатской среде в прежнее время, за что тогда грозило длительное запрещение практики или исключение из адвокатуры, бледнеет перед той окончательной и совершенно беспримерной разнузданностью нравов, которою отличается современная харбинская адвокатура.
Оно и понятно. Впитавшая в себя самые разнообразные, общественно совершенно разложившиеся и бездомные элементы, не знающая никаких формальных сдержек в своей работе, никем и никогда почти не контролируемая и не призываемая к порядку, охваченная только стимулом борьбы за существование или погони за легкое наживой, эта адвокатура и не может быть иной.
В харбинском суде вы очень часто можете наблюдать, как выступающие перед ним адвокаты беззастенчиво лгут или всячески стараются ввести суд в заблуждение, пользуясь иногда даже его незнанием русского языка. При этом сплошь и рядом адвокаты противных сторон обзывают друг друга тут же в заседании суда лгунами. Бывают случаи, когда суду представляется заведомо искаженный перевод того или иного документа для того, чтобы он мог обеспечить выигрыш дела. Очень часто можно натолкнуться на попытки подкупа драгоманов и даже судей. Охота за делами ведется в самом непринужденном порядке: клиентов прямо ловят в суде и на улице, перехватывают друг у друга. О каком бы то ни было взаимном доверии и уважении в такой атмосфере конечно не может быть и речи.
Несмотря на все своя совершенства и недостатки, современный китайский суд в ОРВП все-таки гораздо больше похож на суд, чем та безобразная и издевательская пародия на судебное разбирательство, которая именуется консульскими судами.
РАБОЧИЙ ХАРБИН
Если на отполированной поверхности Харбин — город безнадежно обывательский, а его обыватель изумительно бескультурен, если к тому же его население сильно прослоено заживо разложившимися и заражающими своим зловонием всю его атмосферу белоэмигрантскими элементами, то не надо однако забывать и о том, что через него проходит КВЖД, которая имела в последние годы до 17 тысяч служащих и рабочих, не считая временных и сезонных, и главные мастерские и депо которой расположены в том же самом Харбине.
Благодаря этому и в самом Харбине и на всей линии дороги есть еще одна огромная по своей численности и значению группа населения — это русские рабочие, как железнодорожные, в узком значении этого слова, так и работающие в мастерских дороги или в других предприятиях.
До революции 1917 г. Харбин фактически был не иностранным, а рядовым провинциальным русским городом и пролетариат Харбина жил одной жизнью с пролетариатом всей России.
Поэтому и харбинские профессиональные организации и рабочее движение в Харбине насчитывают уже около трех десятилетий своего существования. Харбин знает своих неутомимых общественников, своих героев революционных будней, свято охранявших священный огонь революций в самые тяжелые годы господства всероссийской реакции и пронесших его сквозь строй этих годов ко дню крушения российского самодержавия и Октябрьской победы революционного пролетариата.
Харбинские рабочие активно участвовали в революции 1905 г., которая им была особенно близка после прошедшей перед их глазами вакханалии тыла бесславной русско-японской войны, и их наиболее яркими представителями была затем набита харбинская тюрьма, когда окрепшее на-время самодержавие расправлялось в последний раз со своими разбитыми врагами. На своем боевом революционном посту харбинские рабочие встретили и революцию 1917 г. В течение всего этого года в одном из домов на Хорватовском проспекте Харбина, ныне занятом дубанем КВЖД, заседал Харбинский совет рабочих и солдатских депутатов, бывший в то время единственной авторитетной властью в Харбине.
Бесконечно далекий и совершенно отрезанный в конце 1917 г. от центра Маньчжурский закоулок оказался по международным условиям одним из наиболее удобных мест, в котором могла беспрепятственно скопляться, расти и оперяться, прячась за спину интервенции, начавшая в то время поднимать голову российская контрреволюция. И уже очень рано, еще в самом начале 1918 г., еще до выступления чехов и появления Комуча[1] в Поволжьи, она свила себе в Харбине и вокруг него прочное гнездо.
По КВЖД потянулись бесконечные поезда международных интервентских эшелонов, направлявшихся в Сибирь. Для того чтобы обеспечить их тыл, дорога была подчинена особому межсоюзному комитету, Харбинский совет рабочих и солдатских депутатов был ликвидирован, а затем очень быстро и самый Харбин и вся Маньчжурия превратились в тот гнилой угол, в котором, как гады, копошились и из которого выползали самые мрачные и самые гнусные фигуры российской контрреволюции.
Харбин оказался фактически зажатым между двумя застенками: атамана Семенова в Забайкальи и атамана Калмыкова в Приморьи. Семеновские броневики невозбранно циркулировали по КВЖД, а его опогоненные заплечных дел мастера хозяйничали в Маньчжурии, в Харбине и на всей линии КВЖД, как у себя дома. Даже вся его армия носила характерное название „Особого маньчжурского атамана Семенова отряда“ — ОМАСО.
Это был тот первый после революции период, когда харбинским рабочим и профессиональным организациям пришлось уйти в дореволюционное подполье. Не теоретически, не по рассказам, не по историческим фильмам, а на своей собственной шее и спине они познали всю подлость и гнусь нашей отечественной контрреволюции, подпертой штыками интервенции, и научились ее ненавидеть. Палачи семеновских застенков рыскали по Харбину, насильничали, стреляли из-за углов (среди бела дня на глазах у огромной толпы на улице зверски убили члена редакционной коллегии рабочей газеты А. Чернявского) и приучили харбинского рабочего любить революцию и всеми фибрами пролетарской души тянуться к тому, что делалось за десятками всяких контрреволюционных застав и кордонов, в бесконечно далекой в то время Советской России.
И когда все эти заставы и кордоны начали наконец трещать под ударами наступавшей на восток Красной армии, когда пал Колчак, бежал и погиб в Китае атаман Калмыков, освободился Владивосток и оставался пробкой в Забайкальи только один атаман Семенов и обосновавшиеся под его гостеприимным крылышком „каппелевцы“, все еще отрезавшие Манчжурию от далекой РСФСР, харбинские рабочие не выдержали и перешли в наступление. В июле 1920 г. на дороге была объявлена всеобщая забастовка.
Она дорого обошлась харбинским рабочим. Условия борьбы были слишком неравны и неблагоприятны для них. Но тем не менее эта забастовка сыграла огромную политическую роль в истории Северной Маньчжурии.
Окончательный развал семеновщины и образование у маньчжурских границ Китая в конце 1920 и начала 1921 г. Дальневосточной республики знаменовали собою новый этап в жизни полосы отчуждения КВЖД. После революционных бурь и напряжения гражданской войны она вдруг точно выключилась из общей цепи развертывавшихся в течение трех с лишком лет событий и перешла на мирное положение.
