Ярослав Зуев - Большой план апокалипсиса. Земля на пороге Конца Света
Полагаю, что не ошибусь, если скажу: творение Брауна представляет собой поучительный образец составляющей части сложного, многоходового и одновременно успешного (это остается лишь признать) проекта массовой манипуляции сознанием, обернутой, ради обеспечения этой самой массовости, в цветастую обертку суперрентабельного коммерческого предприятия. Ну, и чтоб комар носу не подточил, а как же.
Судите сами, друзья. В фундамент проекта (в ту ее часть, где использовалась мазня Брауна) заложили примитивный детектив, исполненный, как пишут почитатели писателя, на стыке жанров, поди ж ты, как круто. То есть снабженный обрывками конспирологических теорий и даже неким подобием философствований. При этом чтиво рассчитано на интеллектуальный уровень питекантропа, следовательно, легко усваивается. Шарады, по части которых Браун, как говорят, мастер, придают незамысловатому повествованию некий оттенок интеллектуальности. Прием — не новый, до Дэна Брауна к подобным методам, только куда утонченней, прибегали Умберто Эко и Артуро Перес-Реверте. Наполняешь текст кучей кроссвордов, и уже не звучит как барабан. Шарады Брауна выгодно отличаются от ребусов, сооружавшихся в свое время Эко, простотой, они легко разгадываются. Принцип тут примерно тот же, что и в рецепте популярности «философских» изысканий Пауло Коэльо, кухня фактически одна. Читаешь, скажем, «Алхимика» и не нарадуешься. Естественно, ведь приятно осознавать, что ответы на вечные философские вопросы не то что рядом, а, почитай, в кармане.
Главный герой Брауна профессор символики доктор Роберт Лэнгдон из Гарварда — под стать декорациям. Эдакий продвинутый вариант всемирно любимого Индианы Джонса, у которого вместо знаменитой шляпы и хлыста заимствованная Брауном из предыдущих проб пера «романтическая фрустрированность» — везде-то ему гениталии мерещатся в качестве оставленных кем-то знаков. Впрочем, это, конечно, лишь на пользу тиражам.
Незамысловатые приключения доктора Лэнгдона, сдобренные фаллически-вагинальными изысками от автора супербестселлера всех времен и народов, развиваются на фоне разгорающейся битвы между силами Добра и Зла в виде двух глубоко законспирированных и невероятно могущественных организаций. Причем результаты противостояния обещают потрясти все здание человеческой цивилизации. Лагерь сил Добра, иными словами, столь понятные американским читателям Good Guys, представлен загадочным Приоратом Сиона, повторяю, не следует путать его с Сионскими мудрецами, выдуманными чертовой царской охранкой на рубеже XIX и XX вв. Члены этой команды, среди которых побывали и Боттичелли, и да Винчи, и другие известные товарищи, мечтают о всеобщем равенстве и братстве вплоть до физиологической близости в рамках концептуального библейского пожелания «возлюбить ближнего своего». Этим парням противостоят злобные католические мракобесы из вполне реальной католической прелатуры Опус Деи (лат. Opus Dei — Дело Божие), доведенные обетом воздержания и ежедневным самобичеванием буквально до ручки. Развивая сюжет, Браун вскользь касается династии полюбившихся нам длинноволосых лентяев Меровингов. Оказывается, Good Guys из Приората веками опекали проживавших incognito носителей «святой крови», прапра-правнучкой которых у Брауна выступает очаровательная французская полицейская Софи.
Скверные парни, они же Bad Boys, готовы сожрать шапку вплоть до кардинальской, лишь бы правда о человеческой сущности Спасителя не стала, так сказать, достоянием общественности. Факт, на котором стоит мимоходом заострить внимание. В современном мире, где заработать клеймо недобитого фашистского прихвостня — раз плюнуть, само название Приорат Сиона звучит провокационно, перекликаясь с словосочетанием Сионские мудрецы, я только что о них говорил. На заре минувшего столетия этим гипотетическим мудрецам приписывали авторство «Сионских протоколов», документов, в общих чертах предсказавших этапы современной глобализации. И хоть впоследствии протоколы были признаны фальшивкой, их публикация в двадцатых годах прошлого века принесла много горя человечеству, в первую очередь евреям, славянам и немцам. Сегодня разглагольствовать о «протоколах сионских мудрецов» в Западной Европе и США — верный способ нарваться на неприятности, но Браун, прибегший к очередному трюку ради шумихи вокруг своего «Кода», ничем не рисковал, — «мудрецы» из его Приората — славные парни.
Вот, собственно, и все, по сути, бестселлер Брауна не заканчивается ничем, в финале навороченная автором гора рождает самую настоящую убогую мышь. Впрочем, может, это задел на будущее? Не знаю.
Ну и что такого криминального во всем перечисленном выше, спрашивается? Ну, вложило издательство «Random House» в поделку Брауна такие деньжищи, что ее удалось тиснуть суммарным тиражом в восемьдесят с хвостиком миллионов экземпляров. Ну, заработал предприимчивый «крупный специалист по теории заговора» почти триста миллионов баксов, против которых другой западной знаменитости того же толка, Джоан Роулинг, только и остается, что лапти плести, право слово, хоть бреди на паперть. Ну, оказались создатели одноименного киношедевра Рон Ховард, Акива Голдсман и Брайан Грейзер глухи и слепы к протестам христиан, называвших выпущенный Голливудом продукт «пронзительно антихристианским», по выражению римского архиепископа Анджело Амато. Ну и что опять же с того, что творение Брауна, раскрученное по всем законам маркетинга, всколыхнув интерес к теме, подняло мутную волну новых кривотолков и инсинуаций? В частности, заговорили о могилах Христа, обнаружившихся то в Израиле (стараниями Джеймса Кэмерона с канадскими товарищами),[105] то в Индии, то на юге Франции, а затем и что Христос вовсе не умирал на кресте. Что вместо него, мол, распяли другого человека или что не было никакого удара «копьем судьбы»,[106] незадолго до казни Христос-де принял снотворное, мнимое мертвое тело сразу выдали Иосифу Аримафейскому (вопреки римским законам), и тот без особого труда привел Иешуа в сознание. Хорошо, христиане, умиравшие на аренах римских амфитеатров в когтях львов и других хищных кошек, не были знакомы с подобными версиями. Но и сегодня, когда нравы не столь суровы, она выглядит страшно. Почему? Я позволю себе зайти издалека.
Мои родители не были ни твердолобыми коммунистическими ортодоксами, ни номенклатурными карьеристами, уверяю вас. Они были физиками, трудились над теорией сверхпроводимости материалов, а в жизни придерживались умеренно либеральных взглядов, свойственных значительной части советской технической интеллигенции. Меня с детства растили на хорошей приключенческой литературе, на книгах Майн Рида и Роберта Стивенсона, Лондона, Хаггарда и Дюма. Это я к тому говорю, что шедевры советского партийно-патриотического политпросвета вроде иллюстрированных книг о пионерах-героях или брошюр «как стать десантником» у нас дома на полках не стояли. Тем не менее я, естественно, знал и о самоотверженном подвиге двадцати восьми панфиловцев, остановивших гитлеровские танки на подступах к Москве, и о сержанте Матросове, закрывшем грудью амбразуру фашистского дзота. Конечно, я не думал об этих людях изо дня в день, но они всегда были где-то рядом в качестве символов или даже архетипов, формирующих нацию. Я, пускай неосознанно целиком, полагал: Павлик Морозов выдал отца не в силу врожденных наклонностей к предательству, а поскольку на кону было Светлое Будущее, а в таких случаях не размениваются по мелочам, не так ли? Никому ведь и в голову не приходило обвинять в жестокосердии римского военачальника Красса, крикнувшего в драматический для своей окруженной со всех сторон армии момент: «Римляне, одного меня касается это горе», хоть речь на минуточку шла о его сыне, чью голову насадили на пику парфянские всадники. Ему надлежало подбодрить солдат, вот Красс и поступил как настоящий командир, оплакивать сына в разгар сражения ему было никак нельзя. Жизни остальных легионеров тоже ведь висели на волосках. К слову, почти все они оборвались, римская армия погибла под ударами катафрактариев вопреки самоотверженности Красса.[107]
Помните, друзья, с чего началась Перестройка? А как раз с Павлика Морозова и началась, когда его объявили законченным отморозком. А еще с солдат генерала Панфилова, когда их последний бой был назван фантазией, родившейся в головах военного корреспондента «Красной звезды» Коротеева и его шефа-редактора Ортенберга. Перестройка началась с «проклятого гололеда», на котором поскользнулся Александр Матросов, и ручки фонаря, заклинившего в самый неподходящий момент у капитана советских ВВС Николая Гастелло. Ну и пошло-поехало. Все наши победы мигом оказались либо дутыми, либо оплаченными неправдоподобно высокой ценой, все наши лидеры моментально стали параноиками, сифилитиками и отпетыми палачами. Конечно, виной тому послужила и бездарная советская пропаганда, отданная на откуп прожженным партийным карьеристам и оказавшаяся беспомощной, когда от нее потребовалось нечто большее ретрансляции ритуальных завываний идеологического отдела ЦК КПСС. Атака на идеи-символы (грамшианская революция, по определению Сергея Кара-Мурзы),[108] которыми легитимировалось идеократическое советское государство, развернулась во всю мощь под конец восьмидесятых годов минувшего столетия, и было уже не суть важно, где пролегала граница, отделявшая правду от новой, еще более изворотливой лжи. Идеологическая бомба сработала, поставить экономику на грань коллапса оказалось делом техники, и Советская империя рухнула фактически в одночасье. «В один день и одну трагическую ночь», как некогда писал об Атлантиде Платон.
