Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич

Так или иначе, но к началу 1938 года в демократической Британии сложилась, как и в Германии, ситуация, когда руководство внешней политикой было полностью сосредоточено в руках главы правительства. Новым руководителем Форин Офис стал лорд Галифакс, а его постоянным заместителем — Александр Кадоган, оба — единомышленники Чемберлена и послушные исполнители его политики. Кадоган появился в Форин Офис еще в мае 1936 года. До этого он долгое время работал в английском представительстве в Лиге Наций, а затем несколько лет был посланником в Китае. Иден пригласил его стать заместителем Ванситарта с явным намерением заменить им последнего. Но едва появившись, Кадоган подготовил свой первый меморандум, в котором предложил пересмотреть Версальский договор и изменить Устав Лиги Наций ¹⁷⁴. Постепенно выяснилось, что Кадоган был полностью за то, чтобы договориться с Германией, и не хотел вести переговоры с Францией об укреплении оборонного союза ¹⁷⁵. Это принципиально отличало его от Вана, но не сближало с Иденом. Пасьянс сложился, лишь когда на место Идена пришел Галифакс, очевидный сторонник достижения согласия с Германией. После этого в распоряжении Чемберлена оказалась вся необходимая для умиротворения Третьего рейха цепочка — посол Гендерсон, постоянный заместитель министра Кадоган и сам глава Форин Офис Галифакс. Эти люди и стали проводить политику Невилла Чемберлена. Формировалась же она во многом под влиянием Гораса Вильсона, еще одного «умиротворителя», ставшего в 1938 году главным советником премьера по внешнеполитическим вопросам. Большинству этих людей не хватало не только образования, но и профессиональных знаний и опыта в области международных отношений. Некоторые английские исследователи приходят сегодня к интересному выводу, что «в последние годы перед началом Второй мировой войны британскую внешнюю политику формировали и претворяли в жизнь дилетанты, которые представляли, будто изобрели новый вид дипломатии, способной защитить Британию и ее Империю» ¹⁷⁶. Если это и преувеличение, то рациональное зерно в подобных оценках, несомненно, присутствует.

Стремление договориться с Германией сопровождалось в Британии ростом недоверия к Франции. После всех махинаций Лаваля между двумя союзниками «пробежала кошка», их взаимные симпатии были сильно подорваны. Французы, со своей стороны, винили во всех неудачах англичан. На одном из званых обедов в английском посольстве в Париже приглашенный Эррио прямо выразил Ванситарту отвращение политикой Англии ¹⁷⁷. Это, правда, не мешало французам самим пытаться договариваться с Германией. Хотя сделать это им было гораздо сложнее. Политика Лаваля привела к тому, что акции Франции как надежного партнера сильно упали в Европе. Доходило до того, что министру иностранных дел Франции Жоржу Бонне приходилось оправдываться перед немцами, объясняя Риббентропу, что пакт с Советским Союзом «был заключен такими политиками правого крыла (социалистов. — И. Т), как Лаваль и Фланден, а не представителями нынешнего правительства». А директор политического департамента МИДа Франции Алексис Леже добавлял, будто на двустороннем характере пакта настоял Советский Союз, тогда как французы хотели видеть договор многосторонним продолжением Локарно ¹⁷⁸. Справедливости ради надо сказать, что в 1934 году Леже действительно обсуждал с англичанами двухуровневую систему безопасности в Восточной Европе, где региональное соглашение между Германией, Россией, Польшей, Чехословакией и Балтийскими государствами дополнялось бы франко-советским пактом, открытым для Германии ¹⁷⁹. Но с немцами Леже эти планы не обсуждал, и они не очень доверяли его откровениям. В Германии и раньше сомневались, можно ли иметь дело с кабинетом Лаваля, а уж сменившее его правительство левых сил считали совсем недееспособным ¹⁸⁰. Что говорить тогда о других странах Центральной Европы?! Президент Бенеш позже писал, что «приход к власти Лаваля должен рассматриваться как окончательный разрыв с послевоенной политикой Франции (курсив Бенеша. — И. Т.). В этот момент Франция встала на скользкий путь и увлекла за собой всю Европу» ¹⁸¹. Бенеш мог не знать всех деталей происходившего, когда писал свои мемуары, и ошибался, возлагая всю вину за умиротворение на Францию, но показательно то, насколько в Праге не доверяли своему французскому союзнику.

Еще меньше доверяли Франции в Риме, дружбой с которым, собственно говоря, и пытался заручиться Лаваль в первую очередь. После успеха в Абиссинии Муссолини практически перестал считаться с Парижем. Летом 1936 года итальянский маршал Бадольо откровенничал перед Полем Рейно, не занимавшим в ту пору никаких постов во французском правительстве: «Дуче полагает... что Франция “кончилась” в свете тех проблем, что возникают у нее повсюду. (Вам) следует опасаться, что он сделает ставку на Германию» ¹⁸². Осенью того же года у Рейно состоялась нелицеприятная беседа с зятем Муссолини графом Галеаццо Чиано, которого дуче сделал своим министром иностранных дел. «Все, что враждебно Франции в Европе, — раздраженно упрекал итальянцев Рейно, — играет теперь вам на руку. Я думаю, это недальновидная политика, поскольку французская армия является оплотом самостоятельности Италии. Скажите, что останется от вашей независимости, если Франция перестанет существовать?» И сам же ответил на свой вопрос: «Германская армия будет стоять на Бреннерском перевале» ¹⁸³. Пророчество Рейно сбылось очень быстро, еще до того, как с Францией было покончено. К тому времени, когда Германия поглотила Австрию и вышла к границам Италии, Муссолини уже окончательно определился. В 1938 году своим главным союзником он считал уже Германию. И это сыграло решающую роль в том, что фюреру удалось без каких-либо последствий для себя совершить аншлюс Австрии и поглотить Чехословакию.

Планы Гитлера провести территориальную ревизию версальской карты Европы ни для кого не являлись тайной. Однако до поры до времени германские планы перекраивания европейских границ предпочитали публично не замечать. Их старались не обсуждать вслух, опасаясь тем самым подтолкнуть Гитлера к активным действиям. Первыми нарушили негласный «обет молчания» англичане. Гитлер неоднократно заявлял в своих интервью и выступлениях, что Германия не имеет территориальных претензий к своим соседям. После ремилитаризации Рейнланда Форин Офис решил, что настало время получить письменные заверения Гитлера в том, что он не планирует агрессивных шагов с целью территориальных изменений в Европе. Трудно сказать наверняка, чем руководствовался Иден, готовя от имени британского правительства послание фюреру, которое в английской литературе принято называть «вопросником» (questionnaire). Во время работы над его текстом сам же Иден отмечал, что «сегодняшняя Германия. не собирается уважать целостность своих небольших соседей, невзирая на документы, которые она может подписать» ¹⁸⁴. Скорее всего, Форин Офис хотел вытянуть Гитлера на переговоры, в результате которых можно было бы добиться согласия по всем ключевым пунктам. Основным местом послания был 8-й параграф, где говорилось: «Вопрос в том, считает ли Германия, что она достигла того момента, когда может заявить, что признает и собирается в будущем уважать существующее в Европе территориальное и политическое положение, и любые его изменения в дальнейшем возможны лишь в результате свободных переговоров и соглашений» ¹⁸⁵. Британское правительство придавало «вопроснику» большое значение и несколько раз на заседаниях кабинета обсуждало его текст. Действительно, существовала масса нюансов, которые могли помочь Гитлеру обойти любое обещание. Например, как относиться к активности нацистских партий в других странах или к подрывной работе германских радиостанций? Подпадала такого рода деятельность под определение «мирная» или ее следовало рассматривать как агрессивное вмешательство в чужие дела? Получившийся в конечном итоге текст был доставлен дипкурьером в Берлин Фипсу (любопытно, что ехать в Берлин и встречаться с фюрером, несмотря на предложение Болдуина, никто из британских министров не захотел ¹⁸⁶) с указанием вручить его канцлеру и не обсуждать с послами Франции и Бельгии ¹⁸⁷. На момент получения «вопросника» Фипсом (7 мая 1936 года) Гитлера не было в Берлине, и обсуждать документ послу пришлось с министром. Нейрат ожидаемо сослался на то, что переданные вопросы следует всесторонне изучить. Однако внятного ответа от немцев англичане так и не получили.