Эксперт Эксперт - Эксперт № 13 (2013)
Наконец, с темой развития взаимосвязей перекликается одна из популярных в правительственных структурах идей последних лет, суть которой в том, что каждый этап инновационного развития (фундаментальных и прикладных исследований, разработок, коммерциализации) должны поддерживать институты и организации. Таким образом, проект, идея последовательно подхватываются и ведутся от начала и до конца. В основе такой концепции лежит линейная модель инновационного развития.
— А в чем нелинейность инновационной системы?
— В том, что новая идея может возникнуть на любой стадии так называемого инновационного цикла. Например, при изготовлении опытного образца или развертывании серийного производства. Нелинейность проявляется и в том, что фундаментальные исследования совсем не обязательно ведут к прикладным результатам.
Возвращаясь к теме состояния российской инновационной системы, ее можно сравнить с долгостроем, когда вроде постоянно строили, но так и не достроили. Дом есть, но жить в нем трудно, потому что крыша не доделана или еще что-то не учтено. Это результат долго продолжавшейся политики правительства, когда начинали какую-то инициативу, но вскоре остывали и бросали ее. Вспомните, было движение за создание в университетах и регионах центров трансфера. Проект поддерживали года три, а потом перестали. Похожая ситуация была с технопарками и IT-парками, с технико-внедренческими зонами (к 2010 году должны были появиться ощутимые результаты от деятельности зон, а есть ли они?). Более свежие примеры — пристальное внимание к технологическим платформам в 2010–2011 годах и резкий переход к инвестициям в инновационные кластеры в 2012-м. Получается, что инновационная политика как мода — актуальна пару лет. Между тем реального эффекта от принятых мер следует ожидать не раньше чем через пять-семь лет после начала их действия. Долгосрочные инициативы у нас редкость, поэтому многие проекты в итоге остаются незавершенными. Если обратиться к западному опыту, то там, например, период поддержки инфраструктурных проектов составляет около десяти лет. Потом можно претендовать на помощь государства, но получить ее будет сложнее.
— Не кажется ли вам, что одна из наших проблем — это попытка формализовать неформализуемое: загнать предмет творческого труда в гигантский объем правил? Я уж не говорю о законе № 94-ФЗ — это апофеоз формализации.
— Я думаю, формализация стала следствием попытки правительства найти выход из неблагополучной ситуации, а также навести порядок. Она создает видимость объективных подхода и оценки, что, по идее, может смягчить такие характеристики нашей системы, как коррупция, непотизм и так далее. Количественные показатели делают картину отчасти более объективной и беспристрастной и, казалось бы, позволяют принимать верные решения. Однако в науке опираться только на количественные показатели опасно — они не учитывают многих важных нюансов, игнорирование которых может примитивизировать ситуацию. Именно поэтому во всем мире при оценке состояния науки, мер научной политики, научных организаций, а также ученых и научных проектов и так далее обязательно участие, в той или иной форме, экспертов. Например, в Национальном научном фонде США результативность центров вроде наших центров коллективного пользования оборудованием оценивается группой экспертов. При этом такие количественные параметры, как число научных групп из разных областей знаний, работающих совместно, число и качество научных публикаций, принимаются во внимание, но анализируются неформально. Эксперты рассматривают публикации, соотнося их с состоянием области знаний, в которой работает центр. Например, ученые, работающие в центре, специализирующемся в очень узкой области, публикуются в узкопрофильных журналах с невысоким импакт-фактором, но если уровень публикаций высок, то центр получает поддержку наряду с мощными междисциплинарными центрами. Это называется гибкость, диверсифицированный подход в инновационной политике.
— В России думают, что с возникновением инновационной системы все наладится. Но чиновники, инноваторы и ученые из Европы, США и Японии жалуются на те же проблемы, что и наши: академические ученые не желают заниматься инновациями; бюрократизм губит инновационность; бизнес не хочет поддерживать инноваторов.
— В марте прошлого года я была в очень интересной двухнедельной поездке по университетам США. Там я впервые поняла драматическую разницу между нами и ними. Хотя многое у них прямо как у нас. Да, у них бюрократия, у них профессора далеко не всегда хотят заниматься инновациями. Но они не говорят о том, чего у нас нет, а у них есть, потому что для них это совершенно естественно. Им в голову не приходит об этом задумываться. Поясню. У них, например, значительна автономия университетов и профессуры. Там нет нашей государственной зарегулированности, причем в госуниверситетах тоже. Однако есть верховенство закона (rule of law). Что это значит? С одной стороны, даны определенные свободы (гораздо большие, чем в России), а с другой — в законодательстве очень четко определено, за что и какая полагается ответственность, и законы соблюдаются, есть работающая система энфорсмента. У нас все наоборот: жесткая зарегулированность при «гибкости» нормативно-правового регулирования и отсутствии справедливой судебной системы. Поэтому, например, вопросы наших соотечественников американцам о том, как они «осваивают» бюджетные средства или как университет «отчитывается» перед ведомствами о своей инновационной деятельности, вызывают искреннее непонимание.
— А может, нужно ориентироваться на свой опыт, а не пытаться воспроизвести чужой? Вот, например, Нижегородский институт прикладной физики. Он вырастил вокруг себя целый куст инновационных предприятий и влияет фактически на всю науку, образование и инновации в регионе. Подобным занимается ТУСУР — Томский государственный университет систем управления и радиоэлектроники. Может, стоит опираться на подобные центры, искать их, помогать им? И тогда вырастет своя инновационная система?
— Мы действительно несколько идеализируем зарубежный опыт. Наверное, из-за неглубокого знания. В работах зарубежных специалистов можно найти критику действующих моделей и того, что происходит в их инновационной сфере. Конечно, желательно оценивать плюсы и минусы зарубежного подхода, с чем они связаны, есть ли у нас условия для воспроизводства этого опыта. Например, недавно анализ, проведенный Национальным исследовательским советом при Национальной академии наук США, показал, что американские исследовательские университеты недостаточно «исследовательские». По мнению американских экспертов, наступил кризис и надо принимать меры. Даны также десять четких рекомендаций, какое влияние и как именно эти меры окажут на другие области госрегулирования. Кстати, в отличие от отечественных стратегий с бесчисленным количеством не совсем ясных рекомендаций здесь их всего десять. При этом дана оценка не только внутренних (внутри системы университетов) последствий предлагаемых мер, но и внешних (для соседних с наукой сфер). Заимствуя зарубежный опыт, мы прежде всего обращаем внимание на некоторые базовые идеи и принципы, но не учитываем эволюцию, которую прошла заимствуемая модель.
Среди немногих удачных примеров заимствования — создание в начале 1990-х годов РФФИ, РГНФ, а также Фонда содействия развитию малых форм предприятий в научно-технической сфере (так называемого Фонда Бортника). Причина успеха этих проектов в том, что тогда в России еще не сформировалась система экономического регулирования. Схема могла быть любой. Теперь у нас есть закон о госзакупках, миграционная и таможенная политика, валютный контроль и многое другое. И подчас в нашей системе регулирования заимствуемый элемент либо не работает, либо трансформируется до такой степени, что теряет сходство с оригиналом.
Российскую инновационную систему можно сравнить с долгостроем, когда вроде постоянно строили, но так и не достроили
Да, у нас есть собственные находки, области инновационного прорыва. Важно, что успешные отечественные практики появились при нашей системе экономического регулирования. Значит, они приспособлены, органичны для существующей среды, и нужно понять, почему им это удалось, в чем причины успеха. И тогда их можно будет шире распространять.
Кроме того, в любой истории успеха, особенно при инициировании чего-то нового, ключевой является роль лидера. Вот, например, как в США появился Национальный научный фонд. Американское правительство поручило Вэнивару Бушу, в 1941–1947 годах возглавлявшему Бюро научных исследований и развития, подготовить доклад о том, что нужно сделать для развития науки после войны. Вместе с группой экспертов Буш разработал и обосновал идею создания научного фонда, который будет финансировать науку на основе грантов, важность инициативы снизу, от ученых, а также оценки проектов самим же научным сообществом. Буш считал, что наука открывает бесконечный горизонт развития — его доклад так и назывался: «Наука: бесконечные горизонты». А будь на его месте другой, может, ничего бы и не произошло.
