Леонид Мартынов - Загадки звездных островов. Книга 3
— Ход конференции, лишенной той парадности, которая еще почему-то порой считается у нас показателем хорошего тона. Обстановка была такая, что хотелось работать. Мне как бы по-свойски сказали: «Давай, Юра, подключайся!» Меня затронул за живое тот серьезный разговор, который вели ребята не трескуче, не выпаливая заученные речи о процентах и надоях… Меня радует удивительно трогательная и глубокая любовь к своему краю, гордость за героическое прошлое и настоящее Смоленщины. Земляки, с которыми я встречался в эти дни, четко видят цель в жизни, не хлопают и не брюзжат.
— Что наиболее интересно, на наш взгляд, в деятельности смоленских комсомольцев?
— На этот вопрос в двух словах не ответишь… Но мне кажется, что сама история смоленской земли, история вековой борьбы с врагами Отечества определяет стержень всей комсомольской работы — воспитание на традициях отцов и дедов. Смоляне испокон веков были ратоборцами, защитниками Руси. Смоленск называют городом-крепостью. По старой смоленской дороге бежала наполеоновская армия, бежали разбитые под Москвой дивизии Гитлера. Молодые смоляне любят свой край, изучают его историю. Не только, конечно, военную. Но мне, офицеру, особенно по душе внимание комсомольских организаций именно к армии, к истории, связанной с ратными подвигами земляков…»
Тема военно-патриотического воспитания молодежи близка Гагарину. За месяц до поездки в Смоленск он выступал по этому вопросу на VIII пленуме ЦК ВЛКСМ в декабре 1965 года. Его взволнованное откровенное выступление проникнуто высокой гражданственностью, беспокойством за судьбы исторических памятников русской воинской славы:
«…И от того, насколько каждому молодому человеку привито чувство высокого гражданского долга защиты своей Родины, любовь к армии и флоту, в конечном счете зависит его отношение к службе.
…На мой взгляд, мы еще недостаточно воспитываем уважение к героическому прошлому, зачастую не думаем о сохранении памятников. В Москве была снята Триумфальная арка 1812 года[1], был разрушен храм Христа Спасителя, построенный на деньги, собранные по всей стране в честь победы над Наполеоном. Неужели название этого памятника затмило его патриотическую сущность?
Я бы мог продолжить перечень жертв варварского отношения к памятникам прошлого. Примеров таких, к сожалению, много.
Вы скажете, что, мол, Гагарин раскритиковал всех, а есть ли у космонавтов свои традиции? Да, есть. Стало неписаным правилом, что перед полетом космонавт приходит на Красную площадь, к Мавзолею Ильича, и дает клятву выполнить порученное задание, чего бы это ни стоило. За несколько дней до полета у нас проходят традиционные партийные собрания, на которых специалисты, космонавты и их дублеры докладывают о своей готовности к полету…
Пусть же здравствуют старые традиции воинской славы! Пусть создаются и входят в жизнь новые! И те и другие одинаково влияют на укрепление и утверждение патриотических чувств нашей молодежи…»
Эта речь на пленуме была целиком опубликована в посмертной книге Ю. А. Гагарина «Есть пламя!». В ней собраны его статьи, речи, письма, интервью — небольшая часть им написанного и сказанного. Читая его статьи, выступления, наглядно видишь, сколько в нем было жизнерадостности, задора, молодости. Он выступал перед рыбаками Мурманска и строителями Комсомольска-на-Амуре и Красноярской ГЭС, приезжал в пионерский лагерь, чтобы ответить на многочисленные ребячьи «почему», писал о спорте и спорил с молодыми писателями о литературе, мечтал о полетах к другим планетам… «И сейчас, побывав в космосе, — говорил он, — я не перестал быть мечтателем».
Юрий Алексеевич — автор книг «Дорога в космос» и «Вижу Землю». В соавторстве с кандидатом медицинских наук В. И. Лебедевым он написал книгу «Психология и космос». С такой темой книг еще не было. Она явилась новым словом в новой сфере человеческого разума.
Гагарин был очень щепетилен в вопросах авторства. Газета «Правда» печатала главы его книги «Дорога в космос». Публикация имела большой успех. Когда Гагарину сказали об этом, он ответил: «Тут моей заслуги нет. Что я мог написать без Сергея Борзенко и Николая Денисова?» Борзенко же и Денисов утверждали: «Мы ничего не пишем, не обрабатываем, мы только записываем, что говорит Юрий Алексеевич».
Секретарь Союза писателей СССР Юрий Верченко рассказывает, что, когда работники ЦК комсомола предложили ему помощь в подготовке выступлений, статей (выступать Гагарину приходилось много, а времени всегда было в обрез), он прямо спросил:
— Вам не нравятся мои выступления?
— Нет, нравятся, но мы предлагаем вам помощь.
— Конечно, помощь мне нужна, — признался он, — может быть, надо говорить и писать лучше… У меня нет опыта, знаний маловато, но я буду работать, учиться. Не подведу…
Гагарин изрядно читал, любил общение с людьми пишущими. С некоторыми журналистами и писателями знакомство переросло в дружбу.
Памятным событием в жизни Юрия была встреча летом 1967 года с Михаилом Александровичем Шолоховым в древней станице Вешенской, где жил писатель.
— Волнуюсь, — признался Юрий в самолете товарищам по поездке, молодым писателям, — шутка ли, встреча с самим Шолоховым. В апреле 1961 года, сразу после полета, он прислал мне телеграмму. Текст небольшой помню, правда, запомнил бы и большой. Это же было от Шолохова! Он писал: «Вот это да! И тут уже больше ничего не скажешь, немея от восхищения и гордости перед фантастическим успехом родной отечественной науки». Здорово ведь. Он оценивал не личность, а явление, не факт, а событие…»
Волнение Гагарина можно понять. Он учился по книгам Шолохова, зачитывался его романами, изучал и конспектировал его публицистические работы. И вот предстояла встреча.
Писатель встретил гостей сердечно. Расцеловал Юрия Алексеевича, сказал: «Спасибо тебе, Юра! Порадовал… Хорош! Таким я тебя и представлял…»
В дни этого необычного писательского семинара в Вешенской с участием Гагарина шел откровенный разговор о литературе.
О чем и как писать, размышлял вслух Шолохов, каждый сам для себя решает, но есть непременное условие — писать надо правду. Первый советчик писателя — совесть, главный судья — народ.
— А ты, Юра, как считаешь? — вдруг обращается он к Гагарину.
Гагарин улыбается, разводит в смущении руками:
— Неудобно мне, рядовому читателю, профессиональным литераторам советовать… Признаюсь, откладываю иной раз книгу с досадой. Чувствую, что автор грешит против правды: высосан сюжет из пальца или взят с потолка. А это занятие не писательское, а скорее писарское. Такая книга — что полет без цели. Я за те книги, которые помогают людям больше видеть, глубже знать, делают их сильнее и, как знамя в бою, ведут за собой.
Михаил Александрович разводит руками:
— Вот тебе и рядовой читатель…
За три дня пребывания в Вешенской Гагарина ни разу не видели в форме. «Не люблю облачаться без надобности», — отшутился он перед выступлением на станичном сходе.
— Казаки, Юра, тебя не поймут, — сказал серьезно Шолохов. Пришлось Гагарину надеть форму.
На сходе Шолохов обратился к собравшимся: «Вешенцы! К нам приехали Юрий Гагарин и писатели. Дадим им слово?..»
С живым интересом и неослабным вниманием слушали притихшие хлеборобы-станичники рассказ чело-века, взлетевшего выше земного неба. Шолохову, видимо, пришлась по нраву гагаринская речь, он улыбался, поглаживая усы, и изредка приговаривал: «Казак, настоящий казак!»
Участник встречи в Вешенской поэт Геннадий Серебряков записал в те дни в своем блокноте:
«С первого дня они были вместе. Рядом мы видели их в пропыленном зеленом «газике», когда ездили по соседним хуторам и станицам, во время дискуссий и бесед о литературе, о жизни, о хлебосольных застольях. А поздними вечерами они подолгу стояли вдвоем на крутояре, где под луной светилась внизу, как казачий клинок, отливая черным серебром, излучина Дона…
Провожая космонавта, Шолохов снова обнял его. Последние слова врезались в память: «Ты уж побереги себя, Юра… Помни — ты нам очень нужен… Всем нужен…»
Уезжая на аэродром, Гагарин шепнул ребятам: «Я залечу еще раз попрощаться. С летчиком договорюсь, он мне машину доверит…»
Через некоторое время над Вешенской появилась маленькая серебристая «Морава». Описав дугу, она развернулась над Доном и начала кружить над домом Шолохова. Вираж, второй, третий… Все, кто был, выскочили на крыльцо. Вышел и Михаил Александрович. Маленький самолет закачал крыльями и, сделав последний виток, круто ушел в синеву. Это был прощальный автограф, оставленный Гагариным в донском небе».
Когда Шолохову сообщили из Ростова, что гости благополучно улетели в Комсомольск-на-Амуре, где отмечалось 35-летие города, Михаил Александрович задумчиво сказал, ни к кому не обращаясь: «Хороший человек наш Юра…»
