Дмитрий Соколов-Митрич - Реальный репортер. Почему нас этому не учат на журфаке?!
Цены в Иране тоже советские: бензин на наши деньги – три рубля за литр, метро – два рубля, билет на авиарейс Тегеран-Бушер (тысяча километров) – тридцать пять долларов, в самом крутом ресторане Тегерана можно обожраться втроем на десять долларов. Окончательное сходство с советской Москвой придали Тегерану аномальные погодные явления этого года. Температура снизилась до минус трех, в городе выпало полтора метра снега. По такому случаю в школах отменили занятия, а государственные учреждения стали открываться на полтора часа позже. Иранцы научились лепить снеговиков. Их в городе теперь больше, чем полицейских.
Впрочем, то, что в Иране все-таки есть власть, мы почувствовали уже через полчаса нашей первой прогулки. Фотокорреспондент нечаянно сфотографировал здание Министерства обороны. Если бы нас тут же не арестовали, мы бы никогда и не подумали, что это оно и есть. Фасад военного ведомства шириной метров тридцать был зажат между двумя худосочными магазинчиками. Продержали нас два часа, проверили фотокамеру и отпустили. Кроме кадров со зданием министерства военные зачем-то стерли снимок памятника поэту и дипломату Грибоедову, которого почти два века назад в Тегеране растерзала толпа разъяренных иранцев за то, что он предоставил убежище двум армянкам из шахского гарема.
«Маркбар Омрико!»
Иранское Седьмое ноября называется Днем Двадцать второго бахмена. Это последний день Дахаэ Фаджр – десятидневного празднования очередной годовщины иранской революции. По всем каналам иранского ТВ в эти дни крутят хронику 1979 года: запруженные толпой улицы, баррикады, герои революции, одетые, как битники, – все это немного напоминает Париж 1960-х. Каждая хроника завершается показом победоносного возвращения аятоллы Хомейни из Франции двадцать второго бахмена 1357 года. С тех пор вот уже двадцать шесть лет иранский народ выходит в этот день на демонстрацию. В меру дружно. Наш переводчик Мохсен признался, что, если бы не мы, он ни за что не пошел бы на площадь Свободы. Надоело. Из года в год одно и то же. Мохсен не один такой. Если бы не Буш со своими заявлениями, то в этом году праздничная демонстрация могла бы стать и вовсе провальной: митинговать на морозе – дело нелегкое. Очередной День исламской революции спасло лишь желание иранской нации показать Бушу кузькину мать.
«МаркбарОмрико!!!», «МаркбарИсраиль!!!» – эти лозунги можно принять за что угодно. «Смерть Америке» и «Смерть Израилю» иранцы кричат так громко, что разобрать слова нереально. Под эти крики запруженный народом проспект Свободы длиной в несколько километров движется к главной площади страны (тоже Свободы). У многих в руках – чучела Буша. Такое впечатление, что далеко не все иранцы представляют себе, как выглядит американский президент. У одних он брюнет, у других – блондин, попадались даже Буши с усами. Но все как один – с галстуками. Без галстука был только белый осел с надписью «Буш», разукрашенный в цвета американского флага. К символу Демократической партии США этот осел, так же как и республиканец Буш, не имеет никакого отношения. Просто в Иране осел считается самым позорным животным.
В какой-то момент по прилегающей улице к толпе присоединился президент Хатами. Жидкое кольцо охранников и весьма подержанных автомобилей сопровождения удалось преодолеть очень многим простым гражданам, они прыгали вокруг президента, что-то громко кричали, но не мешали ему идти. Это не шло ни в какое сравнение с тем, как передвигался по Вашингтону Буш после инаугурации; поприветствовать американского лидера можно было лишь из-за ограждения. Мне тоже удалось приблизиться к Хатами на расстояние вытянутой руки. На моем месте мог оказаться любой, и в руке у него могло быть что угодно.
В отличие от советских демонстраций, на которых народ шел мимо мавзолея и растворялся за Васильевским спуском, иранский народ дошел до площади Свободы и встал как вкопанный. Когда Хатами начал говорить, наш переводчик понял его не сразу. Сначала он долго вслушивался и морщился:
– Президент старается избегать арабских слов. После войны с Ираком в Иране многие наши политики не любят арабизмов. Но обходиться без них – все равно что для вас говорить на старославянском.
«Сегодня самая большая проблема в мире – это ограничение прав и свобод людей и целых народов, – говорил с украшенной цветами трибуны Хатами. – Одни делают это, прикрываясь знаменем ислама, и они называются террористами. Другие точно так же убивают людей во имя демократии и свободы. И то и другое ведет мир к разрушению. И те и другие – наши враги. И те и другие пытаются создать искусственное противостояние между Западом и Востоком, между исламом и христианством. Все, что мы слышим от Америки, – это лишь оправдание ее преступным действиям. Но чем больше она угрожает миру, тем больше сама повергается в пучину страха».
Толпа не прерывала речи Хатами аплодисментами. Только иногда, когда он допускал особенно резкие высказывания, соломенные американские президенты на палочках, покачивающиеся над толпой, начинали резко дергаться и подпрыгивать над головами, как будто нервничая от грозных слов иранского лидера.
«Мы не хотим войны, но если кто-то захочет воевать с Ираном, то здесь он найдет свой ад, – говорил Хатами. – Да, мы продолжаем наш путь, нацеленный на получение ядерных технологий. Но это мирный путь, и мы придерживаемся на нем всех принятых международных стандартов. Это наш путь к независимости. Сегодня никто не сомневается, что Иран – независимая страна, и мы должны крепить эту уверенность. Находясь на посту президента, я делал для этого все от меня зависящее. Простите, если я что-то не выполнил из того, что обещал. Через четыре месяца состоятся новые выборы, в которых я уже не смогу принять участие. Таков закон. Я приглашаю вас прийти к избирательным урнам и выбрать себе нового президента. А теперь давайте помянем нашего дорогого имама Хуссейна».
К микрофону вышел главный певец Ирана по фамилии Шадарья. Он запел славу имаму Хуссейну, и все люди на площади стали бить себя правой рукой по левой груди и причитать.
Имам Хуссейн – третий имам Ирана. Он жил тысячу четыреста лет назад и принял мучительную смерть от рук арабов. Иранцы оставили своего имама на поле боя одного с небольшим войском в восемьдесят человек. С тех пор они десять дней в году напоминают себе об этом позоре, ходят по улицам покаянными маршами, бьют себя плетками и клянутся, что больше так не будут.
Когда президент Хатами и другие официальные лица покинули трибуну, народ прорвал ограждения и смел со сцены все цветы. Я так и не понял – это от избытка любви к своему лидеру или просто чтоб добро не пропадало.
Иранский авось
– Иранцы – это вам не иракцы, – говорит Игорь Иванович. – Иракцы любят убивать, а иранцы любят умирать. Это большая разница. Вы бы видели, как они вели себя во время ирано-иракской войны. На грузовике с винтовками против танков шли. Шли на иракские пулеметы сотнями. Представляете, целые толпы Александров Матросовых. Говорят, иракских пулеметчиков охватывала паника, когда они это видели. Не выдержав такого зрелища, многие отступали. Страх смерти у персов действительно атрофирован. Вы посмотрите, как они ездят на машинах! Московские водители по сравнению с персами просто эстонцы.
Игорь Иванович по паспорту – Манучер Сулейманпур. Он наполовину перс, наполовину русский. До шести лет жил в Ленинграде, потом его семья переехала в Тегеран. Оба языка для него родные, обе культуры – свои. Говорит, что, когда обижают русских, в нем просыпается русский, когда персов – просыпается перс. После заявлений Буша в Игоре Ивановиче бодрствует перс.
У него двое сыновей. Один, Иван, живет в Америке. Другой, Петр, в Тегеране. Петр – рекламный дизайнер. В свободное время сочиняет музыку в стиле этноджаз. Типичный персонаж из фильма «Асса», но до сих пор проблем со стороны властей не испытывал. Его брат Иван, который в США, Америку не любит. Особенно после того, как его жена-американка бросила Ивана, узнав, что у него рак. Но возвращаться в Иран Иван тоже не хочет. В Америке он привык к порядку, а в Иране его нет.
– У иранцев есть несколько слабых сторон, – Игорь Иванович продолжает рассуждать о возможной войне. – Они, кстати, очень похожи на слабые стороны русских. Первая – это беспечность. Это видно даже в мирной жизни. Вы посмотрите, как они строят дома. Все на соплях. Малейшее землетрясение – и огромное количество жертв. Вон у меня из окна виден дом – смотрите, его уже сносят, всего одна стена осталась, а на первом этаже еще магазины работают. Вы вот меня спросили, как иранцы готовятся к войне. А мне просто смешно. Да никак они не готовятся. Я имею в виду не армию, а народ. Чтобы здесь закупали оружие и противогазы, как в Америке, – это немыслимо. Они все живут одним днем. Поговорки про русский авось здесь актуальнее в несколько раз. Чтобы перс начал готовиться к войне, гром должен грянуть раз десять. Вторая слабость – это излишние гуманизм и жалость. Перс в порыве гнева способен на многое, но очень быстро отходит.
