Дмитрий Соколов-Митрич - Реальный репортер. Почему нас этому не учат на журфаке?!
Обзор книги Дмитрий Соколов-Митрич - Реальный репортер. Почему нас этому не учат на журфаке?!
Дмитрий Соколов-Митрич
Реальный репортер. Почему нас этому не учат на журфаке?!
Что все это значит
Академии художеств, как правило, выпускают посредственных художников. Литературные институты плодят энергичных эпигонов. Факультеты журналистики дают хорошее образование, но они не могут, да и не должны, научить главному – работать журналистом.
Невозможно научить профессионализму. Но можно рассказать, как достичь его самостоятельно.
Исходя именно из таких соображений, 24 июня 2008 года я сделал в своем ЖЖ-блоге такую запись:
...«С сегодняшнего дня начинаю вести здесь что-то вроде вялотекущего мастер-класса на тему "Что такое репортаж: и кто такое репортер?"
Буду делать это по мере возникновения в голове тех или иных профессиональных соображений, поскольку никакой стройной теории на этот счет у меня в голове нет и никогда не было.
Соображения будут появляться хаотично. Они могут касаться самых разных профессиональных аспектов – от стилистических и технических до моральных и аморальных. Они могут местами повторяться, а иногда даже друг другу противоречить. Ничего страшного.
Прошу не воспринимать эти соображения как образец для подражания.
Все это лишь результат моего опыта – в том виде, в каком он сложился в соответствии с моими личными данными. У кого-то и данные и опыт могут быть другими, а значит, – и по-другому сложится путь.
Чтение этих соображений может лишь способствовать тому, чтобы этот собственный путь скорее обрел какие-то очертания».
С тех пор уже четыре года под тэгом «Мастер-класс» я пишу свои профессиональные заметки и соображения. Сначала это занятие казалось мне легкомысленной забавой, но с каждым новым постом реакция аудитории становилось все более живой и заинтересованной. В конце концов, идея этой книги родилась самым естественным образом. Читатели в своих комментариях стали требовать, чтобы я объединил разрозненные заметки под обложкой книги и дал им возможность ее купить.
Одни аргументировали это так: «Ну почему всему этому не учат на журфаках?! Ваш мастер-класс возбуждает во мне профессиональные амбиции и в то же время лишает многих подростковых иллюзий. Если бы эта книга вышла, я бы выдавал ее выпускникам нашего факультета вместе с дипломом».
Другие объясняли свой интерес так: «Вообще-то, к журналистике я не имею никакого отношения, я по профессии художник, у меня собственное дизайнерское бюро. Но если бы такая книга вышла, я бы ее купил и поставил на видное место. Многие ваши «соображения» я даю читать своим подчиненным. Даже когда вы пишете о сугубо репортерских делах, эти слова актуальны для любой творческой профессии».
Были и такие комментарии: «Я мать двоих детей, вообще нигде не работаю и не собираюсь. Но мне почему-то все равно интересно следить за этой рубрикой».
В результате я постарался сделать «Реального репортера» таким, чтобы в нем переплетались три начала:
1. Педагогическое. Пусть для кого-то из студентов факультета журналистики эта книга будет просто «учебником будущей жизни».
2. Профессиональное. Настоящим специалистам всегда интересно слушать друг друга, даже если они специалисты в разных областях. Путь репортера мало чем отличается от других профессиональных ПУТЕЙ.
3. Литературное. Профессиональные соображения переплетаются в этой книге с репортажами, написанными мною на протяжении первого десятилетия двадцать первого века. Конечно, я это сделал для того, чтобы показать, как работают те или иные приемы, изложенные в моем «Мастер-классе». Но это не единственная причина. Так получилось, что я стал свидетелем почти всех важнейший событий и явлений нулевых годов – от «Курска» до Кущевки, от исламского терроризма до государственного монополизма. И репортажи, опубликованные в этой книге, – это краткое содержание эпохи. Тем, кто постарше, будет невредно вспомнить все это, а кто помладше – узнать.
Ну что, начнем?
1 2000 год, август Страстная неделя
Вместе с подлодкой «Курск» утонула не честь армии и государства, а совесть нации
Мы приехали в Видяево в понедельник, вместе со ста тремя родственниками членов экипажа. Они прилетели в Мурманск спецрейсом. Тогда еще в них была жива надежда. Целую неделю мы видели, как эта надежда умирает. Мы чувствовали, что не имеем права здесь находиться, но и уехать не могли. Первые несколько дней нас ненавидели все, кто был в Видяево, – и родственники, и моряки, и просто жители поселка. За то, что их горе – это не наше горе. Отношение изменилось, когда мы стали, как они, когда профессионализм уступил настоящей скорби.
Тем тяжелее было для нас возвращение из Видяево в Мурманск. Вот таксисты спрашивают, не нужно ли нам в Североморск. За гарантированный проезд через КПП – второй счетчик. Вот уличный музыкант голосом Высоцкого гоняет «Спасите наши души!». Вот зарабатывают себе очки два немецких журналиста: выступая по НТВ, они врут на весь мир, что, кроме них и представителей государственного телевидения, на встрече родственников экипажа «Курска» с президентом России никого из журналистов не было. А вот уже наши журналисты наперебой говорят, что вместе с «Курском» утонули Путин, армия, совесть нации. Побывав там, в эпицентре трагедии, мы можем согласиться только с последним. С совестью нации в эти дни действительно были большие проблемы.
Они улыбаются
В Видяево мы попали самым естественным путем – официально, с разрешения начальника штаба Северного флота адмирала Моцака. Почему-то мало кому из журналистов пришло в голову такое простое решение их проблемы, большинство искало какие-то шпионские пути. В мурманском аэропорту, откуда мы должны были отправиться в гарнизон вместе с прилетевшими родственниками, нас посадили в микроавтобус. На заднем сиденье, плотно закрыв окно занавеской, сидела француженка из «Le Nouvel Observateur» («Нувель обсерватер»). На КПП ее прикрыл капитан второго ранга, ответственный за встречу родственников, но уже через час пребывания в Видяево ее замели фээсбэшники. Пробашляла француженка или не пробашляла, не знаю. Хочется верить, что капитан сделал это из бескорыстной любви к женщинам.
Еще вместе с нами ехали несколько молодых моряков и три человека, похожих на родственников. Две женщины и один мужчина. Сомневаться в их причастности к трагедии заставляло лишь одно обстоятельство – они улыбались. А когда нам пришлось толкать забарахливший автобус, женщины даже смеялись и радовались, как колхозницы в советских фильмах, возвращающиеся с битвы за урожай.
– Вы из Комитета солдатских матерей? – спросил я.
– Нет, мы родственники.
Вечером того же дня я познакомился с военными психологами из Санкт-Петербургской военно-медицинской академии. Профессор Вячеслав Шамрей, который работал с родными погибших еще на «Комсомольце», сказал мне, что эта искренняя улыбка на лице убитого горем человека называется неосознанной психологической защитой. В самолете, на котором родственники летели в Мурманск, был дядечка, который, войдя в салон, радовался как ребенок:
– Ну вот, хоть в самолете полетаю. А то сижу всю жизнь в своем Серпуховском районе, света белого не вижу!
Это значит, что дядечке было очень плохо.
– К Рузлеву Саше едем… Старшему мичману… Двадцать четыре года. Второй отсек.
После слова «отсек» женщины зарыдали.
– А это отец его, он здесь живет, тоже подводник, всю жизнь проплавал. Как зовут? Владимир Николаевич. Только вы его не спрашивайте ни о чем, пожалуйста.
Романтики, педанты, фанатики
Женщины едут из города Сасово Рязанской области. Услышав знакомое слово, к ним оборачивается молодой лейтенант:
– Я тоже из Рязани.
Но уже через несколько минут разговор земляков принимает другой оборот. Славе, так зовут молодого человека, приходится обороняться от потока жестоких обвинений, которыми родственницы напитались из телевизора. Женщины успокаиваются лишь минут через тридцать и даже извиняются. Судя по всему, на них подействовали не столько слова Славы, сколько его лицо. На нем можно было прочитать все признаки незаслуженно оскорбленного достоинства офицера – дергающийся подбородок, напряженные скулы, горящие глаза.
Слава – настоящий подводник. Романтик, педант, фанатик. Бледный лицом и волосом. Одетый с иголочки, несмотря на то что новую форму в срок уже давно не выдают. У него в казарме над кроватью строчки: «Пусть корабли не умирают никогда, / а лишь меняют облик свой. / Но в превращеньи забирают / привязанность сердец с собой». Ему тоже 24 года, как и погибшему Рузлеву. Высшее военно-морское училище в Питере он закончил с отличием, у него было право выбора, и он сознательно пришел именно в этот гарнизон, где зарплата тысяча двести рублей, полярная ночь и беспредельное равнодушие защищаемой страны. Пока он был в училище, его в лицо и на страницах газет называли иждивенцем. А сейчас – фактически убийцей.
