Сергей Лесков - Умные парни (сборник)
До XIX века наука никак не меняла жизнь человека и поддерживалась просвещенными меценатами. Начиная со второй половины XIX века цивилизация приобретает качественно иной облик, ее смысл не в том, чтобы остаться на традиционном берегу, а в том, чтобы перебраться на другой. Мудрый Платон строил идеальное государство, которое ни в чем, как небесный свод, не должно меняться. Сегодня ясно, что эта идея сродни суициду. Поговорка «Не дай Бог жить в эпоху перемен» потеряла смысл, ибо другой жизни уже не бывает. Жизнь стала динамичной, она основана на преобразовании мира, приобретении знаний и внедрении новых технологий. Наука, о чем не мог помыслить Маркс, стала производительной силой, и развитые страны держат курс на инновационную экономику. Изменение социальных ориентиров приводит, поскольку человек есть социальное животное, к изменению духовных ценностей, и их формирует интеллектуальный труд. Прежде добродетель состояла в верности традиции, но добродетель человека XXI века – в креативности. Сегодня, если человек не учится и не созидает, он угрожает обществу не меньше, чем его предок, который погряз в патриархальных смертных грехах. Интеллектуальное отупление не менее страшно, чем духовная лень.
Наука наращивает темп, и пройдет немного времени и Церковь вновь отредактирует список смертных грехов. Кстати, для футурологов задача вполне научная. Среди смертных грехов могут оказаться контакты с инопланетянами и открытие гена бессмертия, создание живых структур с помощью нанотехнологий и искусственного разума, путешествие во времени и превышение скорости света…
Церковь опять предостерегающе поднимет перст. Наука опять отчаянно ускорится. И вот вопрос: Церковь и наука – антагонисты или признающие друг друга оппоненты, которые одинаково нужны обществу?
ПСИХБОЛЬНИЦА И ФЛАГМАН
Самое знаменитое лечебное учреждение в России – психбольница имени Кащенко, она же Канатчикова дача. Про нее Высоцкий пел, сюда поэта Ивана Бездомного после рандеву с Боландом привезли. В XIX веке, когда городской голова Алексеев основал больницу, душевнобольные жили на вольном поселении. Днем на процедуры приходили, ночлег находили в окрестных домах. Ученые предрекали, что слабые лишь разумом пациенты оставят богатое потомство и через сто лет в этом районе проживать будут сплошь полоумные. Остается сказать, что ныне Ленинский проспект – место, где дислоцируется Академия наук с ее великими прожектами и амбициями.
С больницей Кащенко соседствовало и знаменитое в СССР предприятие – завод имени Орджоникидзе. Это был флагман советского станкостроения, где делали автоматические линии и агрегаты для всех отраслей машиностроения. В 1980-х годах на заводе приступили к производству станков с числовым программным управлением, что было тогда вершиной технического прогресса. Завод Орджоникидзе был уникальным предприятием не по меркам своей страны – по мировым масштабам.
В начале 1990-х я побывал на заводе Орджоникидзе. Директор, помню, несколько месяцев ходил на костылях. Его отметелили в подъезде какие-то темные личности, что случайным образом совпало с началом приватизации. Контрольный пакет купил молодой, но прожорливый банк, который начал с того, что скромно арендовал у завода небольшой уголок для офиса. Новые владельцы говорили, что старого директора прогонят, потому что он ретроград и «полный отстой», и займутся модернизацией, чтобы выйти в мировые лидеры. Вдохновлял резвых гешефтмахеров пример будущего грузинского министра Кахи Бендукидзе, который в тот год, набрав у народа мешок ваучеров, за гроши купил самый большой в СССР завод – «Уралмаш»…
Днями я вновь, после долгого перерыва, побывал на заводе имени Орджоникидзе. Но узнал его только по адресу. На заводе нет и следов производства – это уже не флагман, а какая-то необъятная баржа для вторсырья. Все корпуса сданы в аренду – под склады, магазины, автосервисы. Выделяется головной офис процветающего банка. Дело с прогрессом движется! На территории некогда уникального предприятия открылся очередной супермаркет известной французской сети. Станкоинструментальный завод перепрофилировался, и его новая жемчужина – клуб «Bl Maximum». В помещении громадного цеха грохочут концерты, качество звука самое отвратительное в мире, будто фреза уши режет. Цена на билеты доходит до 25 тысяч рублей, но аншлаг гарантирован.
Самым милым делом у большевиков, когда они пришли к власти, было размещать в религиозных учреждениях клубы, где, в частности, насаждался культ индустриализации. На новом витке истории круг замкнулся. Коммунистов оттеснили, ценности поменяли, и там, где цвела индустриализация, по привычке учредили клубы. В «Bl Maximum» армия ражих охранников, которые, так думаю, являются бездельниками, живут напрасно. Не исключено, многие переквалифицировались в вышибалы из рабочих.
Борьба с коммунистическими идеями удивительным образом обернулась уничтожением пролетариата. Самый большой кадровый дефицит в России – квалифицированных рабочих. Студентов сегодня больше, чем выпускников школ. В итоге, когда на верфи строят современные корабли, сварщиков собирают со всей страны. Платят по 70–80 тысяч – все равно рабочих не хватает. Все ушли в охранники. Или в парковщики, где тоже париться не надо.
Мы часто и, наверное, справедливо жалуемся на упадок нравов. Но причины называем смешные – телевидение, желтая пресса, не наше кино. Но ведь со времен Адама Смита известно, что мораль формируется экономикой. Какие могут быть нравы, если продажа недр и развлечения перебивают прочие идеи?
Согласно умным прогнозам, Россия жизненно нуждается в модернизации, иначе в немилосердной гонке конкуренцию не выдержит и попадет под чужой каблук. Но мы потеряли вкус к созданию новых промышленных брендов. На заводе Орджоникидзе в голову закрадывается крамольная мысль, что для успеха модернизации следовало бы созвать на консилиум специалистов в белых халатах из-за соседнего забора. Но сколько забытых и забитых досками заводов по России – на всех Кащенко не хватит.
БЭКОН И НАВОЗ
1 сентября мы радостно отметили День знаний, придуманный в 1984 году. Прописке знаний в праздничном регистре исполнилось четверть века. По демографическим понятиям – целое поколение. Насколько упрочился фундамент знаний и как в глазах общества выросла его притягательность? К юбилею мы пришли с единственным чудным открытием: девальвация знаний у нас идет быстрее, чем падает ценность рубля. Не исключено, одно из другого вытекает.
Афоризм «Знания – сила» знает даже тот, кто искренне полагает, что сила есть – ума не надо. Афоризм принадлежит англичанину Бэкону, который, это важно знать, вовсе не был работником кухмистерской сферы. Считать, что по аналогии с гильотиной, дизелем и Калашниковым кусок окорока назван в честь Бэкона, есть извинительное, по нашим временам, заблуждение. Лично мне из изречений философа больше нравятся другие, они более актуальны: «Возможность украсть создает вора» и «Деньги – как навоз, если их не разбрасывать, мало толку». Коррупция у нас такая, что другие знания, кроме технологий заноса и отката, – глупая обуза. Накопленные в тучные годы деньги мы не рискнули обратить в инновационные проекты, которые помогли бы увильнуть от кризиса.
Накануне 1 сентября среди старшеклассников провели опрос: кем они себя видят в будущем? На первых ролях – банкиры, эстрадные звезды, судьи и прокуроры, а также фотомодели. В топ-листе нет профессий, которые, создавая материальные блага и инновации, формируют реальное богатство страны. Лидеры России справедливо говорят о том, что инновационная экономика – вопрос национальной безопасности. Но лозунгами привить вкус к экономике знаний не удается, а престиж инноватора и его поддержка государством не выше, чем у торговца с Черкизона.
Авария на Саяно-Шушенской ГЭС стала крупнейшей техногенной катастрофой за четверть века по масштабу разрушений и числу жертв. Но катастрофа в этом случае проявилась и в другом. Что же все-таки произошло – остается загадкой, версии кружатся, как осенние листья, и внятного вывода мы пока не услышали. Такого недоумения не вызывала ни одна авария. В Чернобыле все скорее прояснилось, хотя реактор устроен в миллион раз сложнее турбины. Закрадывается мысль, что мы не только разучились создавать новые технологические системы, но уже не можем разобраться, отчего доставшаяся в наследство техника ломается. Очень хочется ошибиться, а пока надо признать, что все отечественные технические системы, которые остаются в строю, созданы до учреждения Дня знаний. И потому существование этого праздника выглядит насмешкой. Так выглядел бы День Красной армии, назначенный на дату виктории Деникина или Колчака.
Между тем именно в середине 1980-х у страны была возможность встать на путь модернизации и не отстать безбожно от Запада. Когда Горбачев заговорил об ускорении, команда из Академии наук предложила несколько моделей развития. По одной из них страна вставала на технологический путь и в компании мировых лидеров совершала прорыв в постиндустриальное будущее. Горбачев, призывая к «новому мышлению», выбрал самую проигрышную из моделей, которая предрекала распад СССР. В конце 1980-х философ-эмигрант Александр Зиновьев, услышав речи Горбачева на родине Бэкона, написал книгу «Катастройка», где предсказал быстрый развал страны. Прогнозы ученых воспринимались как предсказания Кассандры. От них отмахивались, ибо ценности были другие. В итоге знающие люди вымирают, как динозавры. NBIC-центр в Курчатовском институте – счастливое исключение, а вот ракеты «Булава» и «Ангара» до ума довести не можем.
