Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич
Через месяц после этих событий, 12 ноября, в Германии состоялся плебисцит и прошли выборы в рейхстаг. 95% избирателей одобрили выход страны из Лиги Наций и конференции по разоружению, а также проголосовали за НСДАП, единственную партию, оставшуюся в бюллетенях для голосования. Надо отдать нацистам должное — они ловко провели предвыборную агитацию. Внимание избирателей было сосредоточено на слове «мир». «Поддерживаете ли вы мирную политику правительства Рейха?» — так ставился вопрос на плебисците. Виктор Клемперер, германский писатель и филолог еврейского происхождения, был одним из немногих, кто ответил «нет» на вопрос плебисцита и проголосовал против нацистской партии. «Безудержная пропаганда, призывающая ответить “Да”, — записал он в своем дневнике накануне дня голосования. — На каждом коммерческом автомобиле, каждой почтовой машине и велосипеде почтальона, на каждом доме и в витрине каждого магазина, на широких транспарантах, протянутых через улицы, — везде цитаты Гитлера и призывы сказать “Да” миру. Всюду чудовищное лицемерие» 150. Нацисты умудрились провести голосование даже в концлагерях. В Дахау, например, право голоса получили 2242 узника, и 2154 из них, как значилось в официальных отчетах, поддержали тех, кто отправил их за колючую проволоку 151. Запад не протестовал, не критиковал организацию голосования и не подверг сомнению опубликованные результаты. Вместо этого Саймон просил германского посла Гёша о помощи в восстановлении испорченных личных отношений с Нейратом. Глава Форин Офис смиренно оправдывался, убеждая посла, что «не чувствует себя виноватым», и просил передать это на Вильгельм-штрассе 152.
Гитлер вышел триумфатором из созданной им рискованной ситуации. То, что веймарские политики пытались решить шаг за шагом в течение более чем десяти лет, Гитлер разрубил одним махом, как «гордиев узел», и никто не посмел ему перечить. Версальская система начала рушиться. Германия односторонним действием добилась формального равенства с державами-победительницами. Мирный договор еще существовал, но из его основания была вынута важная опора, и вся конструкция зашаталась. Западным державам оставалось разбираться между собой, как такое могло произойти и что делать дальше. Англосаксы поспешили сделать крайней Францию, проявившую излишнюю неуступчивость. «Франция относится к Германии явно несправедливо», — сообщил Гитлеру американский посол Додд на их первой встрече 17 октября 153. Ллойд Джордж на страницах The Daily Mail обвинил французов в том, что, не желая разоружаться, они уничтожают Версальский договор, а любые попытки французов оккупировать Германию, чтобы избавиться от Гитлера, приведут лишь к распространению коммунизма в Европе 154. Артур Хендерсон пытался склонить французов к проведению двусторонней встречи Даладье с Гитлером, на которой стороны могли бы снять существующее напряжение, но получил категорический отказ. «Даладье не сможет пожать руку, обагренную кровью», — сообщил англичанину Поль-Бонкур 155. Даже собственный посол в Берлине убеждал Кэ д’Орсе сделать шаги к сближению с Германией. «Время работает против нас», — предупреждал Франсуа-Понсе, предлагая, пока не поздно, добиться от Гитлера хоть каких-то обязательств 156. Но французское правительство не желало принимать рискованных решений. Франция в этот период переживала очередную министерскую чехарду, вызванную бюджетным кризисом. За пять месяцев, с октября 1933 по февраль 1934 года, в стране сменилось четыре премьер-министра, и никто из них не стремился связывать свое имя с непопулярными шагами.
В Берлине, наблюдая за реакцией стран Запада, лишь потирали руки. Гитлер не ожидал, что его импульсивный демарш не только пройдет гладко, но и вызовет взаимные упреки у его оппонентов. Уже 17 октября Гитлер на заседании правительства с удовлетворением отметил, что в письме, полученном от Хендерсона, «прослеживаются внутренние конфликты между ведущими странами на конференции» 157. Уход из Лиги Наций и с переговоров по разоружению стал первым большим успехом Гитлера во внешней политике. «11 ноября (день окончания Первой мировой войны. — И. Т.) германский народ формально утратил свою честь, — с пафосом произнес фюрер, объявляя результаты плебисцита. — 12 ноября пятнадцать лет спустя германский народ вернул ее себе» 158. После такого триумфа Гитлер почувствовал безнаказанность и уверовал в собственное провидение, в некую особую миссию, которую он призван исполнить. Он стал меньше прислушиваться к своему окружению и больше полагаться на собственную интуицию. В дальнейшем он не раз ставил всех в тупик своими непродуманными, авантюрными решениями. И каждый раз после их принятия какое-то время боялся ответной реакции стран Запада. Игра в «русскую рулетку» стала его фирменным стилем в международных отношениях.
Своим поступком Гитлер фактически поломал сложившийся в Европе многосторонний переговорный механизм. Германия перестала быть частью переговорного процесса в Лиге Наций и на конференции по разоружению, и не было серьезных оснований полагать, что она туда вернется. Гитлер, правда, заявлял в публичных выступлениях, что условием возвращения Германии может стать предоставление ей ничем не ограниченного равенства с другими странами, но Нейрат в частных беседах с западными дипломатами всегда признавался, что возврат невозможен 159. Сам Гитлер в разговорах с западными послами называл «абсурдным» существующее в Лиге положение и утверждал, что Германия не может вернуться в международную организацию, «в которой решающий голос имеют малые и незначительные государства, тогда как в ней отсутствуют такие державы, как Россия, Америка и Китай» 160. Какое-то время западные страны не желали признавать свое поражение и делали вид, будто Германия может поменять свое решение. В письме английского правительства, переданном Гитлеру 24 октября, выражалась надежда, что Германия скоро передумает и вернется к сотрудничеству 161. Однако никаких реальных предпосылок к этому не было. Германию полностью устраивало, что ни Лига, ни ее Совет, ни другие, предусмотренные Уставом комитеты и комиссии, уже не могли ее контролировать и на нее воздействовать. Кроме того, выйдя из Лиги, Германия сделала фактически недействительным Пакт четырех. Итальянцы пытались было обсудить сложившуюся ситуацию в рамках этого пакта, но Ней-рат уже 16 октября проинструктировал посла в Риме Хасселя, что обращение к Римскому пакту далее невозможно, «поскольку последний, особенно в преамбуле, весь пронизан упоминаниями о Лиге Наций» 162. Итальянцы обижались. Муссолини, для которого Пакт четырех был предметом личной гордости, считал выход немцев из Лиги ударом по собственному престижу. «Если бы вы покинули только конференцию, это было бы естественным», — жаловался дуче германскому послу 163.
Так или иначе, но многосторонних переговорных площадок с участием Германии в Европе не осталось. Дальнейшие разговоры с немцами дипломатам предстояло вести в рамках двусторонних отношений. Это устраивало Германию, поскольку создавало для нее дополнительные возможности противостоять, при необходимости, единой позиции западных держав. Но что еще важнее — на смену западной модели коллективной безопасности, которая, конечно же, была несовершенна и не имела реальных механизмов принуждения, пришла продвигаемая Гитлером система двухсторонних пактов. Тогда многие не поняли возможных последствий этой перемены. В своих воспоминаниях Иден признавался, что даже в 1935 году «еще не было ясного понимания разворачивавшейся борьбы между коллективной безопасностью и региональными пактами. Страны, ставшие союзниками во Второй мировой войне, — писал он, — считали, что мир должен поддерживаться коллективно всеми государствами, заинтересованными в защите мирового порядка. К сожалению, мы не могли тогда договориться ни о способах его поддержания, ни о военном участии, которое каждая страна должна была обеспечить. В результате коллективная безопасность не стала достаточно притягательной силой для соседей Германии, когда Гитлер предложил каждому из них отдельные пакты, внешне вполне безобидные, но призванные способствовать тому, чтобы он мог расправиться со своими противниками поодиночке» 164.
