Елена Прудникова - Сталин. Битва за хлеб

Не выдумать горше доли:
Хлеба заглушил бурьян.
Без шайки в открытом поле
Стоит на ветру Иван.

По новым пошла дорогам
Деревня Зелёный Клин,
А он на клочке убогом
Остался совсем один,

Что это случиться может —
Ни духом не знал, ни сном.
И дума его тревожит:
Как быть на миру честном?
Тоскливым и долгим взглядом
На пашню глядит Иван.
С его полосою рядом
Раскинут артельный стан.

А там — и хлеба по пояс,
Пшеница — стена стеной.
И рожь, и ячмень на совесть,
И колос у них иной.

И кажется — даже птицы
Там веселей поют,
А здесь, на его землице —
Одной саранче приют,

Да суслик свистит на пашнях
На разные голоса…
Бессмыслицей дней вчерашних
Лежит его полоса.

Суровый, худой, угрюмый,
Средь поля у двух ракит,
С тяжёлой крестьянской думой
Иван дотемна стоит.

Стоит он, решая крепко,
Что раньше решить не мог.
И злая трава — сурепка —
Покорно шумит у ног.

Вдоль деревни, от избы и до избы,
Зашагали торопливые столбы;

Загудели, заиграли провода, —
Мы такого не видали никогда.

Нам такое не встречалось и во сне,
Чтобы солнце загоралось на сосне;

Чтобы радость подружилась с мужиком,
Чтоб у каждого — звезда под потолком.

Небо льётся, ветер бьётся всё больней,
А в деревне — частоколы из огней,

А в деревне и веселье, и краса,
И завидуют деревне небеса.

Вдоль деревни, от избы и до избы,
Зашагали торопливые столбы;

Загудели, заиграли провода, —
Мы такого не видали никогда.

В эту ночь молодые
      отменили любовь и свидания,
Старики и старухи
      отказались от сна наотрез.
Бесконечно тянулись
      часы напряжённого ожидания
Под тяжелою крышей
      холодных осенних небес.
Приглашенья на праздник
      вчера до последнего розданы,
Приготовлено всё
      от машин и до самых горячих речей…
Ты включаешь рубильник,
      осыпая колхозников звёздами
В пятьдесят,
      в полтораста
      и больше свечей.
Ты своею рукою —
      зажигаешь прекрасного века начало,
Здесь, у нас,
      поднимаешь ты эти сплошные огни,
Где осенняя полночь
      слишком долго и глухо молчала,
Где пешком, не спеша,
      проходили усталые дни;
Где вся жизнь отмечалась
      особой суровою метой,
Где удел человека —
      валяться в грязи и пыли.
Здесь родилися люди
      под какой-то злосчастной планетой,
И счастливой планеты
      нигде отыскать не могли.
Революция нас
      непреклонной борьбе научила,
По широким дорогам
      вперед за собой повела.
До конца,
      до предела
      догорела сегодня лучина,
И тоскливая русская песня
      с лучиной сгорела дотла.
Мы ещё повоюем!
      И, понятно, не спутаем хода, —
Нам отчётливо
      ясные дали видны:
Под счастливой звездою,
      пришедшей с электрозавода,
Мы с тобою
      вторично на свет рождены.
Наши звёзды плывут,
      непогожую ночь сокрушая,
Разгоняя осеннюю чёрную тьму.
Наша жизнь поднялась,
      словно песня большая-большая, —
Та,
      которую хочется слушать
            и хочется петь самому

Ваня, Ваня! За что на меня ты в обиде?
Почему мне ни писем, ни карточек нет?
Я совсем стосковалась и в письменном виде
Посылаю тебе нерушимый привет.

Ты уехал, и мне ничего неизвестно,
Хоть и лето прошло, и зима…
Впрочем, нынче я стала такою ликбезной,
Что могу написать и сама.

Ты бы мог на успехи мои подивиться,
Я теперь — не слепая и глупая тварь:
Понимаешь, на самой последней странице
Я читаю научную книгу — букварь.

Я читаю и радуюсь каждому звуку,
И самой удивительно — как удалось,
Что такую большую мудреную штуку
Всю как есть изучила насквозь.

Изучила и знаю… Ванюша, ты слышишь?
И такой на душе занимается свет,
Что его и в подробном письме не опишешь,
Что ему и названия нет.

Будто я хорошею от каждого слова,
Будто с места срывается сердце моё.
Будто вся моя жизнь начинается снова
И впервые, нежданно, я вижу её.

Мне подруги давно говорят на учебе,
Что моя голова попросторнее всех…
Жалко, нет у меня ненаглядных пособий, —
Я тогда не такой показала б успех!..

Над одним лишь я голову сильно ломаю,
Лишь одна незадача позорит мне честь:
Если всё напечатано — всё понимаю,
А напишут пером — не умею прочесть,

И, себя укоряя за немощность эту,
Я не знаю, где правильный выход найти:
Ваших писем не слышно, и практики нету,
И научное дело мне трудно вести.

Но хочу я, чтоб всё, как и следует, было,
И, конечно, сумею свое наверстать…
А тебя я, Ванюша, навек полюбила
И готова всю душу и сердце отдать.

И любой твоей весточке буду я рада,
Лишь бы ты не забыл меня в дальней дали.
Если карточки нет, то ее и не надо, —
Хоть письмо, хоть открытку пришли.

Ой, вы, зори вешние,
Светлые края!
Милого нездешнего
Отыскала я.

Он приехал по морю
Из чужих земель.
Как тебя по имени? —
Говорит: — Мишель.

Он пахал на тракторе
На полях у нас.
— Из какого края ты? —
Говорит: — Эльзас.

— Почему ж на родине
Не хотел ты жить? —
Говорит, что не к чему
Руки приложить…

Я навстречу милому
Выйду за курган…
Ты не шей мне, матушка,
Красный сарафан, —

Старые обычаи
Нынче не под стать, —
Я хочу приданое
Не такое дать.

Своему хорошему
Руки протяну,
Дам ему в приданое
Целую страну.

Дам другую родину,
Новое житьё —
Всё, что есть под солнышком,
Всё кругом — твоё!

Пусть друзьям и недругам
Пишет в свой Эльзас —
До чего богатые
Девушки у нас!

Ты по стране идёшь. И нет такой преграды,
Чтобы тебя остановить могла.
Перед тобой смолкают водопады,
И отступает ледяная мгла.

Ты по стране идёшь. И, по твоей поруке,
Земля меняет русла древних рек,
И море к морю простирает руки,
И море с морем дружится навек.

Ты по стране идёшь. И все свои дороги
Перед тобой раскрыла мать-земля,
Тебе коврами стелются под ноги
Широкие колхозные поля.

И даже там, где запах трав неведом,
Где высохли и реки, и пруды, —
Проходишь ты — и за тобою следом,
Шумя, встают зелёные сады.

Твои огни прекрасней звёзд и радуг,
Твоя дорога к солнцу пролегла.
Ты по стране идешь. И нет такой преграды,
Чтобы тебя остановить могла.

Ой, не про тебя ли пели скоморохи,
Пели скоморохи в здешней стороне:
«Завяла березонька при дороге,
Не шумит, зелёная, по весне»?

Ой, не ты ль, Настасья, девкой молодою
Думала-гадала — любит или нет?
Не тебя ль, Настасья, с горем да с нуждою
Обвенчали в церкви в зимний мясоед?

Не тебе ль, Настасья, говорили строго,
Что на белом свете все предрешено,
Что твоя дорога — с печки до порога,
Что другой дороги бабам не дано?

Расскажи ж, Настасья, про свою недолю,
Расскажи, Настасья, про свою тоску —
Сколько раз, Настасья, ты наелась вволю,
Сколько раз смеялась на своем веку;

Сколько лет от мужа синяки носила,
Сколько раз об землю бита головой,
Сколько раз у Бога милости просила,
Милости великой — крышки гробовой?

Расскажи, Настасья, как при звёздах жала,
Как ночей не спала страдною порой,
Расскажи, Настасья, как детей рожала
На жнивье колючем, на земле сырой.

Сосчитай, Настасья, сколько сил сгубила,
Сколько слез горячих выплакала здесь…
Говори, Настасья, обо всем, что было,
Говори, Настасья, обо всем, что есть.

То не ты ль, Настасья, по тропинке росной
Ходишь любоваться, как хлеба шумят?
То не ты ль, Настасья, на земле колхозной
Отыскала в поле заповедный клад?

Не твои ль поймали руки золотые
Сказочную птицу — древнюю мечту?
Не перед тобой ли старики седые
С головы снимают шапку за версту?

И не про тебя ли говорят с почётом
В городе далеком и в родном селе?
За твою работу, за твою заботу
Не тебя ли Сталин принимал в Кремле?

И не ты ль, Настасья, говорила бабам,
Что родней на свете человека нет:
— Дал он хлеб голодным, дал он силу слабым,
Дал народу счастье да на тыщи лет.

Он своей рукою вытер бабьи слёзы,
Встал за нашу долю каменной стеной..
Больше нет, Настасья, белой той берёзы,
Что с тоски завяла раннею весной.