Николай Приз - Путь России в начале третьего тысячелетия (моё мировоззрение)
Суть теории: один миллиард человек — население развитых стран — будут жить хорошо, рабочий класс будет подкармливаться в развитых странах на счет третьих стран. Производство трудоемких, экологически грязных производств, добыча сырья — все это будет осуществляться в странах третьего мира. В этих странах будет эксплуатироваться рабочий класс, будут гибнуть из‑за ухудшения экологии люди. Экономический выигрыш — налицо. Политический выигрыш также велик, классовая борьба выдворяется за пределы развитых государств.
Но, как справедливо заметил Шишко, к своему времени в этом случае нарастает революционное движение в третьих странах, оно сливается с национально — освободительным движением, линия фронта между трудящимися и капиталистами проходит уже не между классами в одной или отдельных странах, а между странами: развитыми, с одной стороны, и неразвитыми или малоразвитыми, с другой стороны. А это может привести мир к полярному противостоянию и, как следствие, к новой мировой войне. Самое печальное в этом отступлении от основной линии повествования в том, что население России в "золотой миллиард" не входит. Нам уготована этими идеологами роль сырьевого придатка экономики развитых стран. Даже на этом примере видно, как в истории ни один общественный процесс, ни одна идея не проходят бесследно, каждая из них имеет свое начало (предшествующий процесс или идею) и свое окончание, вытекающее логически из настоящего.
Н. Н. Суханов, также социалист — революционер, в своей статье "По вопросам наших разногласий" высказал ряд критических замечаний, которые имеют актуальность и сегодня. "Кооперация, — пишет он, — способна выполнить в деревне ту же "историческую миссию", которую выполняет частнопредпринимательский капитал в обрабатывающей промышленности… именно она способна создать те производственные отношения, какие будут налицо в социалистическом строе. Кооперация концентрирует, организовывает в крупных размерах сельскохозяйственное производство". Дальше он пишет, что крестьянство уже пошло по пути кооперации, и оно пойдет по этому пути до конца, до полного уничтожения своей эксплуатации тем или иным капиталом. Единственно возможная форма хозяйства, где пролетарий может владеть полным продуктом труда, по Суханову, — это общественная организация производства и распределения, то есть социализм и крестьянству обеспечит полный продукт своего труда. Но дальше он высказывает блестящую мысль, которая, к сожалению, не была реализована: “Но у крестьянства есть и другой путь, чтобы достигнуть той же цели… от эксплуатации тем или иным видом капитала его может избавить кооперация…" В этом случае также в руках крестьянина остается весь некогда конфискованный капиталом прибавочный продукт. Дальше он пишет: "Правда, кооперация превращает индивидуальную крестьянскую собственность в коллективную, но собственность эта остается частной".
Очевидно, Сталину не надо было спешить разрушать сложившуюся на селе кооперацию. На 1 января 1917 года Россия по числу кооперативов и членов кооперации занимала одно из первых мест в мире, и эта кооперация была в основном крестьянской. По данным русского ученого, марксиста Туган — Барановского, в России около трети населения было охвачено кооперативным движением. В сельском хозяйстве было подавляющее количество кооперативов. У Сталина был вариант проведения ненасильственной кооперации в сельском хозяйстве. Ведь можно было, перераспределив землю, оставить ее в коллективнодолевой собственности и последовательно проводить’ кооперирование крестьян ненасильственным, эволюционным путем, опираясь на плечи созданной в дореволюционное время кооперации. Но Сталин избрал путь насильственной кооперации, принесшей в сельское хозяйство излишнее декретирование, мало учитывающее экономические законы. Это привело к диспропорции в его развитии по отношению к базовым отраслям экономики.
Сухановым были правильно схвачены тенденции в развитии кооперативного движения, отношений крестьян к социализму и руководства социалистического государства к крестьянству. Он пишет, что для социалистической партии является необходимостью прямая и решительная борьба с деревней, что даже когда пролетариат одержит победу над капиталом и экспроприирует экспроприаторов, крестьянство ухватится за свою собственность, продолжая борьбу со сторонниками социализма. "Эту собственность крестьянин будет развивать, укреплять и защищать, менее всего склонный от нее отказаться". Это, в общем‑то, и произошло после революции 1917 года: антоновщина, махновщина в гражданскую войну, после ее окончания — пассивное сопротивление крестьян коллективизации и последующая высылка в Сибирь миллионов крестьянских семей.
Выдающимися представителями "легального марксизма" были Плеханов, Струве, Туган — Барановский.
В их взглядах и идеях было много рационального, но, к сожалению, это рациональное не вошло в практику строительства социализма в СССР и других бывших и настоящих соцстранах.
П. Б. Струве в статье “Марксовская теория социального развития", отдавая дань уважения "учителю", отдельные вопросы в этой теории поставил под сомнение. В противоположность Марксу о том, что конфликт между производительными силами и производственными отношениями должен привести в итоге к социальной революции, то есть к коренной ломке устоявшихся социальных норм, Струве считает, что "социальная победа достигается гораздо чаще постепенным ослаблением противоположностей, чем революционным подъемом потенциированных противоречий. В рамках материалистического понимания истории нельзя детально разработать социальную революцию". Струве считает, что каждая революция имеет свое место внутри эволюции. Но само понятие "социальная революция" он считает нелепостью, так как "социальная революция есть или отвлеченно трактуемый результат социальной эволюции, или самая эта эволюция". Следует признать, что Струве ставит вопрос более диалектично. Социальная эволюция человеческого общества при определенных условиях прерывается революционным взрывом, в результате завоевания политической власти проводится курс реформ, позволяющий выйти на социальные ориентиры, привлекательные для революционного класса. Струве считает, что научному коммунизму Маркса присущ утопизм, как любому социальному идеалу, и в конце делает вывод: "…если марксизм должен действительно встать на твердую почву, он должен придерживаться основного реалистического взгляда самого Маркса, его "материалистического", правильнее, экономического, понимания истории". Струве, очевидно, подразумевал под этим экономическую обоснованность издержек перехода от одной формации к другой. В другой статье, "Размышления о русской революции", Струве говорит, что "большевизм есть и крушение социализма. В большевизме столкнулись две идеи, две стороны социализма, и это столкновение на опыте обнаружило невозможность социализма, как он мыслился до сих пор, то есть как целостного построения. Социализм требует, во — первых, равенства людей (эгалитарный порядок). Социализм требует, во — вторых, организации всего народного хозяйства и, в частности, процессов производства", и дальше: "…на основе равенства людей вы не можете организовать производство. Рост производительных сил есть теоретическая и практическая альфа и омега марксизма, этой основы научного коммунизма". По идее Струве, социализм (большевистский) обречен, так как равенство не дает побудительных мотивов к повышению производительности труда. Перефразируя Чаадаева, "мы как будто живем для того, чтобы дать какой‑то великий урок человечеству", он пишет: “Мы в нашей социалистической революции дали такой великий урок: опытное опровержение социализма". И дальше звучит пророческая фраза, актуальная и к нынешнему, как это ни парадоксально, состоянию нашего общества как постсоциалистического: "Мы потерпели крушение государства от недостатка национального сознания в интеллигенции и в народе. Мы жили так долго под игом крепчайшей государственности, что мы перестали чувствовать и нашу государственность, и нашу ответственность за нее. Мы потеряли чувство государственности и не нашли себе национального чувства, вот почему история вернула нас в новой форме к задачам, которые, казалось, были разрешены навсегда нашими предками. Естественное спасение для нас — в восстановлении государства через возрождение национального сознания". Как это ни печально, но мы вновь возвращаемся сейчас назад, к началу XX века, и снова вынуждены будем решать задачи, которые после 1917 года были решены неверно.
Эпиграфом к тому, что произошло в нашей стране девять лет назад и восемьдесят лет назад, одинаково актуально звучит изречение Струве: “Россию погубила безнациональность интеллигенции, единственный в мире случай забвения национальной идеи мозгом нации".
