Газета Литературка - Литературная Газета 6242 (38 2009)
Место встречи
Булгаковский дом (Большая Садовая, 10)
25 сентября - выступление организаторов конвента "Сильверкон" и поэтов из группы "Инфоромантики", начало в 19 часов; выступает поэт Александр Тимофеевский, начало в 20 часов;
30 сентября - творческий вечер Виктора Кагана (США), презентация книги "Превращение слова", начало в 20 часов. Центральный Дом литераторов
Малый зал
30 сентября - вечер памяти поэта Александра Межирова (1923-2009) "Не забывай меня, Москва моя", начало в 18 часов;
1 октября - вечер памяти Антона и Евгения Шатько, презентация нового диска Антона Шатько, ведущий - Аркадий Инин, начало в 18.30. Институт мировой литературы им. А.М. Горького РАН
Поварская ул., дом 25а
1 октября - Международная научная конференция "Кнут Гамсун (1859-1952). Жизнь и творчество. К 150-летию со дня рождения", начало в 11 часов.
Над обрывом
***
Жестокие детские сны,
чугунка, да степь в буераках,
да песни недавней войны
в расстёгнутых настежь бараках. Гуляет воскресный народ,
швыряет деньгу пищеторгу.
Отчаянно бабка орёт,
что ироды срезали торбу. Свистит от восторга шпана,
а воры поодаль - в законе,
прищуром стальным пацана
на подвиги новые гонят.
Надсадно шарманка сипит
про сопки, что мглою покрыты.
И наши карьеры в степи
хранят сновиденья убитых. Год 53-й. Весна!
Рыдает старуха в ракитах.
В садах и в руинах страна
Ничто до сих пор не забыто. ***
Вот это ночь - продрогшая, что пробы
морозу негде ставить, а из сфер,
как из ведра, по крышам и в сугробы
материально хлещет рыжий свет.
Свирепые свирели полнолунья
свистят метелями над спящею землёй.
Не то чтобы весь мир ополоумел
или приснился сон кому какой.
Но оживают тени неживые,
по мостовым безвременным скользя,
и в подворотнях псы сторожевые
вбирают небо в ноздри и в глаза.
И в очертаниях, очерченных нерезко,
проступят вдруг окно,
дорожка,
шлак
Да как припомнится знакомая окрестность
и женский шаг ***
Обрушится красою - невозможной,
как ливень, листопад или грачи.
И припадёт - целебный подорожник,
таким прохладным сердце бы лечить
от всплеска плеч - до обморочных яблонь
Щедра, щедра - до зябнущих лугов,
раздетых сенокосом под сентябрь,
до слишком скорых, ранних поездов.
Ах как щедра - до слёз необъяснимых,
вся из того, что мучило да жгло.
Так невозможна - будто бы приснилась.
Проснулся - вправду лето отошло.
Но мне ли сон приснится снова странный,
в котором нет невозвратимых дней.
Прощай, прощай!.. Остался запах пряный -
и он уйдёт, чтоб вспомниться поздней. ***
А.Б.
Рассвет. Глазастая луна
скользит над сумрачной аллеей.
Опять запойная весна,
бессонница и лёгкость в теле.
Промозглый ветер горячит,
кровь разгоняет в дряблых жилах.
На пустырях кричат грачи
о вечном обновленье мира.
И так легко быть молодым -
так радостно, так незнакомо
обжечься взглядом голубым,
к губам прижаться ледяным
и вдруг понять, что ты любим. ***
Тяжёлая набухшая луна.
Над майской полночью знобящий запах цвета.
И яблони стоят в воде букетом,
и спит разлив у самого окна.
В голубоватой рыжей полутьме
столбы огней, вселенское затишье.
И только капли чиркают о крыши -
считают жизнь. Я тоже - но в уме. ***
О, захолустная тоска!
Она задушит здесь любого.
Шнуром, свисающим с крюка,
завьётся в дуло у виска -
вот зрак всевидящего Бога! Кричи - никто не прибежит.
Зови - кому ты нонче нужен?
На костылях вторая жизнь
за водкой хлюпает по лужам. Эй, инвалид, и я с тобой!
Ты не останешься внакладе -
всей заковыристой судьбой
прибавку к пенсии оплатим. Твой Кёнигсберг и мой Афган,
Летит по вычурному кругу
трясущийся в руке стакан -
ввек недопитые сто грамм -
от друга к другу. И с каждым днём тесней кольцо,
всё бойче лживые преданья,
и всё слышнее пред концом
тех недобитков ликованье. ***
Среди высохших трав над обрывом
занялся мой неяркий огонь,
и летит его сизая грива
журавлиному клину всугонь. Вот и осень. На глинистом склоне
выгибай на прощанье смелей
этот рвущийся в небо сосонник -
и крылатые гусли полей. Пусть шумят, пусть гудят, пусть рокочут -
пусть округу от грома трясёт!
Далеко ли далече меж кочек
золотую иглицу несёт? Это юности быстрые кони
превращаются в розовый дым
Ты, конечно, их тоже догонишь,
заарканишь у первой воды. Всё там будет, да всё ли там станется?..
Утро вечера не мудреней,
и не звонче на выцветшей раннице
зов летящих вдали журавлей, где, фуфайку на плечи набросив,
между пеплом костра и зари
ты когда-то курил папиросы -
просто так лежал и курил. ЖУРАВЛИ
А. Карину
Пустое утро пасмурного дня,
а на дворе ледком уже запахло.
И над равниной, низенькой и чахлой,
вожак свою колонию поднял.
И - с мягкой кочки прыгнув в небеса,
и - молодняк на случай примечая,
он полетел, поплыл, крылом качая, -
и дрогнули у стаи голоса:
курлы-курлы А мы бежим Скорей за ней бежим -
нам, босотве ленд-лиза, непонятно,
зачем вожак поворотил обратно,
идёт на нас вдоль высохшей межи.
Идёт на нас. И плачет. Боже мой!
Мы удивлённо пятимся к забору.
Но караван кольцом взмывает в гору.
"Курлы-курлы" несётся над землёй сквозь заполошно-рваное "динь-дон" -
динь-дон динь-дон!.. -
в каком-то гибельно-червонном озаренье -
через войну и через мой детдом,
парящий над вселенским разореньем
от ранних звёзд рабфаковской Москвы
до рудников и вышек лагспецстроя
Давно ль они позаросли травою?
Но всё туманней их рубцы и швы,
всё дальше, выше чёрные следы
Ах, пахари воздушной борозды,
Ах, журавли, чего без вас я стою?!
Я - человек, покуда в небе вы.
МЕТАМОРФОЗЫ
Ночь так темна, что в десяти шагах
сплошной стеной загадочная бездна.
Тугие травы тянутся к ногам,
затишье давит тяжестью железной.
Ночь так темна, что хочется кричать -
авось хоть чей-то голос отзовётся.
Подмокший ельник цапнет сгоряча -
и сердце кувыркается в колодце. Колючий лес пронзил тебя насквозь,
он дышит мхом, густым настоем хвои,
он фыркает в прогалине, как лось,
и ёжится опасливым покоем.
Его хребет окутан млечной мглой,
во лбу - звезда, кровь запеклась на лапах.
И он ползёт, змеится над землёй,
как будто вверх, а всё равно на запад. Плывут стволы, плывёт тяжёлый дым,
скрипят верхи и чавкают коренья.
И ты плывёшь, и ты ползёшь по ним,
по мордам луж, по слякоти осенней.
Лицо залито едкою росой,
в глазах туман, а горло - листьев шорох.
Ты прорастаешь радостью босой -
и буреломом спишь на косогорах.
Ты - как цветы, ты - сгусток белых роз
и зов лощин, и сумрачные чащи Глухая полночь - час метаморфоз,
нечистый дух, ощерившийся ящер. ***
Анюте
Зеркальный плёс зари вечерней.
Песок от влаги потемнел.
Спит над притихшею деревней
нарядный облак в вышине. Он между вечностью и нами
завис в незримой пустоте
и золотыми куполами
двоится в выпуклой воде. К нему в белёсом промежутке
прижалась стайка старых хат
и безалаберные утки
под берег илистый скользят. И над зелёною рекою
такая Божья благодать
Но обмелевшему душою
её, пожалуй, не признать.
МОСКВА
Тревожный гул
***
Листвы взволнованная речь
Ошеломляет, нарастая:
На этот ветер можно лечь
И долго мчаться, не взлетая,
Легко сминая гребни волн,
Сбивая лиственную пену,
Зелёный гул со всех сторон
Вбирая постепенно… Пока в душе ещё темно,
Блуждает, словно свет в кристалле,
Всё то, что произнесено
Листвы закрытыми устами - Всё то, что обретает слог
Вблизи молчанья, между строк. Но если настигает страх
И даже защититься нечем -
На всех немыслимых ветрах
Распустятся полотна речи: Спасти, утешить, оберечь,
Дать мужества на ополченье:
И небо - речь, и поле - речь,
И рек студёные реченья. ***
Сквозная память, тайная беда,
Извечное кочевье в никуда… Бессонницы зелёная звезда
Бессмысленно горит в пустых осинах,
И низко-низко виснут провода
Под тяжестью вестей невыразимых: И острый скрип несмазанных колёс,
И полуптичьи окрики возничих,
И сладковатый вкус кровавых слёз,
Из ниоткуда в памяти возникших, И слабый крик младенца, и плащи,
Трепещущие рваными краями,
Безмолвно раздувающие пламя
Нощи… Ты знаешь всё. Раскрыты небеса,
Как том стихов, но смятые страницы
Сияют так, что прочитать нельзя,
И силятся вздохнуть и распрямиться. ***
Когда в распахнутый закат
В Господень улей
Два белых ангела летят
В тревожном гуле, Глубоко в небе выводя
Две параллели:
Финал растраченного дня,
Конец апреля, - Тысячелетняя тоска
Любви и света
Бьёт прямо в сердце, как река
О парапеты. Венецианская вода
Бессмертной жажды
Нам отвечает: никогда! -
На всё "однажды…" И сердце плещется не в такт -
Ладони ранит,
И всё обманчиво, да так,
Что не обманет. ***
Охрана вооружена,
Дорога в белый сумрак брошена.
Вокруг такая тишина,
Что от неё не жди хорошего. Январский холод зол и слеп,
И вполдороги - одинаково -
Кривая мельница судеб,
Крутая лестница Иакова. По оба выросших крыла,
Куда бы злая блажь ни целила,
Зима в беспамятство слегла -
И ни кровинки на лице её. Но с облаков наискосок -
Тонюсенький, вздохнёшь - и нет его,
Трепещет русый волосок
Луча залётного, рассветного Помилосердствуй же! И впредь,
Где горя горького напластано,
Не дай соблазна умереть,
Не допусти соблазна властвовать. ***
Вспомнил - и промолчи,
Вздрогнул - и успокойся.
Ангелы на покосе
Точат свои лучи. Искрами бьёт по коже
Их незнакомый смех:
Гости-то не из тех
Мест - из других, похоже… Песенок не поют,
Мёда на хлеб не мажут.
Лезвия отобьют -
То-то травы поляжет! ***
Переживя глухое бездомье,
Вёрсты тоски,
Берёшь ли нынче крошки с ладони,
Пьёшь из горсти? Званая столькими именами -
Всё ль налегке?
Таешь ли, словно заря в тумане,
Снег в молоке? Да, неизменно, по-детски робко,
Пряча лицо,
Ни одного не забыв урока -
Любишь, и всё. Ибо восстанут они из праха -
Пепел грести,
Где же им будет прильнуть без страха
К свету в горсти? ***
Город холодом набит,
Как мешок хрустящей ватой.
Не туманит, не знобит,
Но пылаешь виновато: На рождественский мороз,
На крещенские оковы
Столько радости пришлось -
Нестерпимой, родниковой, Обжигающей уста,
Занимающей дыханье,
Как дитя, или звезда,
Или свет под слабой тканью, Ежедневной суеты,
Наспех сотканной вручную
За мгновенье до беды,
За полшага в жизнь иную… ***
Смотрите, спящие, смотрите же,
Как звон гуляет в граде Китеже,
Расшатывая окоём
В смятенье яростном своём! Смотрите, если вы не слышите,
Как волны, молниями вышиты,
Идут и падают внахлёст
На берег, полный сбитых звёзд! Звон поднимая до Всевышнего,
Беззвучно ратуя: услышь его! -
К востоку обратясь лицом,
Звонарь раскачивает сон. А наяву гуляют ордами,
Глумясь над спящими и мёртвыми,
И голь не срам, и стыд не дым,
И веки тяжки - невподым… ***
Пади, вечерняя роса,
Роса вечерняя!
Прости за всё, за что нельзя
Просить прощения! Пади, как падают в поклон
Пред виноватыми,
Сырой подол беря в полон
Лесными мятами! Не зёрнышком среди хлебов,
Не рыбкой в неводе -
Пади, как падает любовь
Под ноги нелюби, Пади на травы и цветы
Горючей влагою -
И он опомнится: "Да ты
Сегодня - плакала?.." ***
Стояла ночь - зелёная вода.
Я слушала невнятный шёпот крови.
И неотступно, словно невода,
Метанье звёзд преследовали кроны. Я распахнула в глубину окно:
Струилась кровь, и речь её звучала,
Как будто бы стекавшая на дно,
В магическое, зыбкое начало. Я знаю всё, что я хочу сказать.
Но речь её была такая мука,
Что никакою силой не связать
Могучий ток неведомого звука. ***
О, эта жизнь захватывает дух
В неумолимый плен,
Не хлеб, но лёгкий тополиный пух
Даря взамен! Протянешь руку -
он летит в испуге прочь,
Замрёшь - и вот,
Наивный страх пытаясь превозмочь,
Он льстит и льнёт. И как посмеешь этот дар принять?
А не принять?..
Боишься крылышки ему примять -
Учись пленять, Как эта жизнь - жестоко и легко,
Одной тоской.
Как этот пух, которого легло
Невемо сколь.
ЧЕЛЯБИНСК
