Владимир Бобренев - Без срока давности
Настороженно встретили нового начальника сотрудники лаборатории. Во всяком случае, особой радости от своего появления Григорий Моисеевич у них не заметил. Оно и понятно: до сих пор руководители лаборатории на своем месте долго не задерживались. Почти все они по истечении непродолжительного времени снимались с должностей, объявлялись врагами народа и исчезали в неизвестности.
Примерно половину коллектива составляли новички. Среди прочих подчиненных выделялись имевшие ученые степени Муромцев и Наумов, призванные, как и Григорий Моисеевич, в порядке мобилизации. Эти двое держались особняком и всякий раз в общении с Могилевским вели себя с подчеркнутой независимостью, что больно уязвляло самолюбие начальника лаборатории.
Из негласных источников информации о подчиненных Григорий Моисеевич уже знал, что трое сотрудников — Филимонов, Григорович и Емельянов — неравнодушны к спиртному. Как ему донесли, они почти никогда не просыхают и прикладываются к стакану при любой возможности. Примерно такие же характеристики ему дали на двух неразлучных приятелей со схожими фамилиями — Щеголева и Щигалева. Их почти всегда видели вместе. Опережая события, скажу, что через десяток лет они оба отправятся на тот свет одинаковым способом — покончат жизнь самоубийством.
Некоторая схожесть судеб ожидала еще одну пару — лаборантов Мага и Дмитриева. Эти закончат свои дни в психиатрической больнице.
В штате лаборатории состояла единственная дама — Кирильцева. Она числилась лаборанткой, но практически выполняла обязанности делопроизводителя и секретаря-машинистки. По отзывам коллег, похотливая Анюта поочередно служила объектом ухаживания всех без исключения мужчин, непрерывно расточавших ей комплименты. Она охотно отвечала на их призывы.
Достаточно непонятной личностью был ассистент Ефим Хилов — худой, с облезлыми, бесцветными волосами и бегающими, пугливыми глазами. Возраста он был неопределенного — то смотрелся древним стариком, а то и тридцати с виду не дашь. Начальству любил услужить, старших по должности уважал, зато к тем, кто был ниже его по положению, относился с презрением и даже ненавистью.
Состоял при лаборатории еще один ученый — кандидат медицинских наук Аничков, который являлся заключенным и отбывал срок. Комендант НКВД Блохин отыскал его среди осужденных и решил использовать этого молодого, способного человека для подсобных работ в лаборатории. В отличие от остальных сотрудников, Аничков жил здесь же, в лаборатории, — ему выделили небольшой закуток, где он и коротал дни и ночи. Аничков занимался не только уборкой помещений и ухаживал за подопытными животными. Он успешно разрабатывал рецепты и готовил различные препараты, испытывал их действие на мышах и собаках, аккуратно вел журналы наблюдений и составлял научные отчеты.
Общепринятой традицией этого коллектива были застолья. Точнее, коллективные пьянки. Когда Могилевский впервые появился в лаборатории в конце рабочего дня, то был не просто шокирован тем, что почти от каждого подчиненного несло спиртным, а буквально обескуражен полной бесцеремонностью, с которой подчиненные предложили ему обмыть назначение, едва комиссар госбезопасности Лапшин вышел за порог, после того как представил сотрудникам их нового начальника. Пока Григорий Моисеевич, растерянный столь вопиющим проявлением панибратства, стоял с отвисшей челюстью, подчиненные, не спрашивая его, достали спирт, разлили по стаканам и все дружно выпили одним махом.
Могилевский всегда думал об НКВД как об организации строгих порядков и почти пуританских нравов. Человек в фуражке с синим околышем представлялся ему неким рыцарем, готовым ради партии и Сталина, не задумываясь, без малейших колебаний пожертвовать собой.
Теперь он увидел совершенно другой Наркомат внутренних дел. Возможно, пьянство укоренилось в лаборатории по двум причинам: постоянное наличие большого количества никем не контролируемого спирта и отсутствие опеки со стороны центрального аппарата. А потому, когда в лаборатории отмечали советские праздники или дни рождения сотрудников, многие поднимались из-за стола лишь утром, упав накануне головой прямо в тарелку от чрезмерно выпитой дозы.
Памятуя о своих прошлых конфликтах с подчиненными, Григорий Моисеевич поначалу существовавших порядков ломать не стал. И в первое свое появление поддержал инициативу подчиненных обмыть его вхождение в должность наполненным до краев стаканом водки. Так что после его прихода, ко всеобщему удовлетворению, все продолжало катиться по давно наезженной колее.
Постепенно оглядевшись, новый начальник лаборатории надумал обзавестись толковым помощником. Внимание свое он решил остановить на ассистенте Хилове. Чем-то этот всеми не любимый человек приглянулся Григорию Моисеевичу. Уж больно преданно всякий раз он заглядывал в глаза начальнику. И, как мы в дальнейшем убедимся, в своем выборе Могилевский не ошибся. Хилов знал в лаборатории всех и вся. С его помощью новый руководитель рассчитывал вдохнуть жизнь во вверенное ему подразделение.
Несмотря на перемены в руководстве, опыты по испытанию действия ядов на животных не прекращались и шли по составленной еще предшественниками Могилевского программе. В зависимости от результатов составлялись рекомендации и инструкции по использованию того или иного ядовитого вещества.
Буквально в первые дни работы к начальнику лаборатории поступил запрос из 1-го управления НКВД на химические препараты. Выдали все самое лучшее, что оказалось в наличии. Но препараты не оправдали возлагавшихся на них надежд. Могилевского вызвал начальник управления Фитин и сделал ему первое на новом поприще внушение.
— Что вы нам дали? К вам же не за витаминами обращались! На кой хрен НКВД такая лаборатория, продукция которой не дает абсолютно никакой гарантии успешности организуемых нами операций, — не скрывая раздражения, отчитывал Фитин стоявшего перед ним навытяжку Могилевского.
— Простите, но препараты и инструкции по их применению были изготовлены до моего появления в лаборатории, — попытался было оправдаться Могилевский.
— Какое мне до этого дело!
— Но иначе быть и не могло, — продолжал Могилевский, начиная соображать, что от него ждут. — К сожалению, мы испытываем яды только на собаках, кроликах, мышах да воронах. А вам, как я понимаю, они нужны против других живых существ. Но, я надеюсь, вы понимаете, что результаты воздействия наших препаратов на людей нам неизвестны. Вот если бы существовала возможность получить данные испытаний на человеке…
— Понятно, — деловито ответил Фитин. — Если дело только за этим, то, думаю, такие возможности у вас появятся. И очень скоро. Больше того, вы лично получите возможность проверять действие своих изобретений и станете как бы гарантом их качества.
— В таком случае мы могли бы изложить свои обоснования.
— В этом нет никакой необходимости. Я сам решу этот вопрос с руководством без всяких формальностей. И произойдет это очень скоро. Будьте готовы к серьезным переменам. А пока вы свободны, товарищ Могилевский. Идите и продолжайте работать.
Поначалу ничего хорошего после этого разговора Могилевский не ожидал. Как воспримут его идею наверху — неизвестно. Настрой большого начальства никогда не угадаешь. И уж совсем он расстроился, когда спустя буквально пару часов позвонил адъютант наркома, сообщивший, что начальника лаборатории требует к себе сам Лаврентий Павлович Берия. Такой оперативности в решении вопросов Григорий Моисеевич еще нигде не встречал. Только вот не знал он, то ли радоваться ему, то ли в очередной раз готовиться к худшему и прикидывать, какие с собой надо собирать вещи.
Действительно, такая поспешность ничего хорошего не сулила. Новый завлаб знал, что, став наркомом внутренних дел, Берия сразу же пошел на крутые меры. Помимо Ежова со своих постов были сняты все его заместители, начальники многих управлений и отделов, особенно чинившие прежде козни Лаврентию Павловичу. А чиновники рангом пониже изгонялись просто скопом. Большинство прямиком доставлялись в тюремные камеры. Живыми оттуда возвратились единицы, да и то спустя пару десятков лет. Шла грандиозная чистка аппарата карательного ведомства. Словом, было над чем призадуматься и Григорию Моисеевичу.
И пока Могилевский шагал по лестницам и коридорам Лубянки, холодный пот пропитал буквально всю его одежду.
В приемной наркома ему предложили присесть и выпить чаю. Это сразу же поменяло ход и направление мыслей завлаба. Прихлебывая душистый чай в прохладной приемной, Григорий Моисеевич прокрутил в голове свой недавний разговор с Фитиным, особенно его слова о скорых переменах.
Под строгим взглядом красивой секретарши-грузинки Мамиашвили лощеные адъютанты отобрали у Могилевского все, даже тоненькую бумажную папку. Придирчиво осмотрели с головы до ног, бесцеремонно похлопали по заднице, карманам кителя и галифе брюк.
