Гибель империи. Северный фронт. Из дневника штабного офицера для поручений - Посевин Степан Степанович

Прапорщик Брег действительно бессилен был против народной массы, панически настроенной и бегущей в тыл: войска заняты на фронте, а комендант и начальник станции с железнодорожным персоналом не могли остановить народную волну, берущую приступами поезда, каждый спасал сам себя и только свое.

Тогда-то и пришел на помощь полковник Ступа. Со свойственным старому штаб-офицеру тактом и опытностью, хотя и больной, поддерживая раненую ногу, он ушел по путям между поездами и после недолгих поисков скоро нашел места в вагоне солдат, провожающих транспорт в первом отходящем поезде на Старую Руссу с амуницией и продовольствием. И сверху на мешках с сухарями и в обществе солдат и их подруг из Риги он поместил с вещами, и весьма удобно, свою жену Полину Ступу, мадам Людмилу Казбегорову-Цепу, прапорщика Брега и сам около них.

Прапорщик Брег на сей раз был неразговорчив. После ночных дум и неудач на станции он чувствовал себя как бы совершенно уничтоженным и не способным отвечать на какие бы то ни было вопросы. Он только и мог подумать как представитель нелегального совета депутатов:

«Вот тебе и российская интеллигенция, аристократия? Она сильнее нас, самих Советов!.. Ну, потерпим же и мы немного, пока Советы возьмут власть окончательно в свои руки… А тогда… И что будет дальше с ними, с этими Ступами, Полинами, Людмилами, Казбегоровыми, Оскарами и прочими, как там их еще зовут!..» — раздраженно и почти громко спросил Брег сам себя сердито, как зверенок залезая на мешки с сухарями под крышу товарного вагона и укладываясь там спать.

Вокруг вагонов шумит, кричит море голов человеческих, все хотят выехать из Риги прочь. Грубых и дерзких слов вопроса прапорщика Брега никто из присутствующих в вагоне не слыхал. Только супруга полковника Ступы и видела его большие черные глаза, налитые кровью, да красные пятна, выступившие у него на скулах. Скоро поезд тронулся; а доносившийся человеческий храп из темного угла под крышей вагона свидетельствовал, что господин прапорщик Брег заснул.

Людмила Рихардовна достала свою дорожную корзиночку с продовольствием и пригласила к себе на завтрак полковника Ступу и его супругу, а солдатам дала по большому бутерброду из белого хлеба, сыра и масла.

Но вот и станция Эрики. Полковник Ступа любезно распрощался с дамами и, оставив поезд, уехал на лошадях навстречу своему полку. Прапорщик Брег, никому ни слова не говоря, незаметно вылез из вагона на станции Псков и уехал дальше на Петроград, в отдельном купе вагона I класса, для доклада Центральному нелегальному совету депутатов о «блестящем» положении на фронте, конечно, с их точки зрения.

Мадам Полина Ступа, целуя и рыдая, обняла Людмилу Рихардовну, распрощалась, на станции Дно пересела в другой поезд и через Витебск ухала к себе на Украину, в свой родной хутор Ступа. И только мадам Людмила Казбегорова-Цепа, одна в обществе солдат-провожатых, с поездом доехала до Старой Руссы и остановилась в памятной ей гостинице «Россия», заняв ту же комнату, в которой она провожала свое первое, лучшее и счастливое время жизни, будучи в гостях у полковника Казбегорова осенью 1916 года.

В чужом городе, без знакомых и родных, она теперь жила только со своими мыслями о муже да изредка навещала больных и бедных беженцев из Риги. За год времени город Старая Русса страшно опустился: стал грязный, всюду комитет на комитете, беженская беднота откуда-то появилась массой; и как видно, все это разлагалось страшно: левело, краснело, незаметно превращаясь в неисправимого захватчика-злодея. Она решила как можно реже выходить и выжидать удобного момента, чтобы снестись с мужем по телеграфу.

IV

Начало осени 1917 года было такое же дождливое и грязное, как и конец лета при отступлении из Риги. Беспристрастному наблюдателю казалось, как будто бы и впрямь все кругом тоскует, плачет о невознаградимой потере лучшей части фронта, города Риги и его окрестностей, с красотами природы Лифляндской Швейцарии Зегевольд и Огры. 19–21 августа 1917 года надолго останутся в памяти у очевидцев и участников грозного по своим последствиям движения масс на восток, в центр Российской империи, где пружина уплотнения все еще мягко и безболезненно сжималась.

«Ведь все отдано без боя, без драки! Сделали это всевластные комитеты и такие трусы-изменники, как Брег!.. — думала Людмила Рихардовна. — Писем от мужа нет! Неужели они дерутся на Венденских позициях?.. Как говорил о том и полковник Ступа — отступать дальше не думают ни шагу…» — И она долго засиживалась в своей комнате гостиницы «Россия», наблюдая в окно за жизнью провинциального городка в дождливую погоду.

Прошло уже около двух недель, как она приехала в Старую Руссу; и о своем месте нахождения несколько раз писала мужу в действующую армию. И теперь отсутствие ответа стало страшно волновать ее, а в голову полезли тревожные мысли:

«А вдруг он убит во время боев под Ригой, и не дай Боже, или быть может, надумал выкинуть какую-нибудь штуку, вроде бросить, оставить меня на произвол судьбы, как делают теперь и многие другие в стране великой…» — как-то неожиданно пришла мысль на ум, и Людмила Рихардовна, схватив себя за голову, стала быстро ходить по комнате.

Призрак неведомого, но ужасного скандала туманно рисовался перед ней, сердце трусливо сжималось, и ей казалось, что вот уже каждый человек знает про это и в душе смеется над нею. Она не находила выхода. Но в то же время в дверь комнаты ее постучали. Она быстро остановилась и, опустив руки, подавленным тоном произнесла:

— Кто там?.. Войдите!..

Вошел прапорщик Брег, одетый в военную форму, при снаряжении и вооружении, как и полагается пехотному офицеру, а за ним молодая дама или девица, среднего роста, с миловидным личиком, в кожаной тужурке, и еще один мужчина, в полицейской форме. Все одеты по-дорожному, с маленькими чемоданчиками в руках.

— Старые друзья не забываются! — протянул прапорщик Брег, широко улыбаясь и здороваясь за руку с Людмилой Рихардовной «по-товарищески»; при этом представил и своих спутников: — Мой друг Соня Капу, а вместе с тем и товарищ по Совету депутатов в Петрограде; а это мой друг по несчастью когда-то на первом курсе Московского университета, а теперь, как видите, полицмейстер города Старая Русса и также товарищи по Совету депутатов в Петрограде — товарищ Дожа.

Людмила Рихардовна любезно поздоровалась со всеми и пригласила присесть.

— Мы к вам с просьбой!.. — первый заговорил прапорщик Брег, присаживаясь на диван: — Только что приехали из Петрограда, и товарищ полицмейстер хочет устроить нас в гостинице. Все номера заняты большими семействами, а вы одна, и притом ваш номер самый большой и самый удобный. Вы, вероятно, скоро уедете на фронт к мужу? А пока что разрешите мне и «товарищу» Соне Капу поместиться в вашем номере, так как наша работа теперь будет здесь, в тылу армии Северного фронта, и будем охранять подступы с юга на Петроград… — двусмысленно пояснил он свою будущую «разрушительную» работу и в тылу, намеками давая понять о движении с юга на север войсковых частей Кавказской туземной дивизии генерала князя Багратиона и конного корпуса генерала Крымова, но Соня Капу грозно взглянула на него при этом, и прапорщик Брег сразу замолчал, опустив глаза и закусив нижнюю губу.

— К сожалению, с вашими доводами согласиться я не могу, — ответила Людмила Рихардовна решительно. — Я не привыкла жить и спать в одной комнате с чужими людьми. Кроме того, вопрос о моем отъезде к мужу еще не предрешен… — Сказав последнюю фразу, она бросила свой взгляд на полицмейстера как на блюстителя порядка и законности. В нем она узнала того полицейского Дожу в Витебске, который угрожал ей реквизицией личных вещей, якобы на оборону, и женился на ее же прислуге Маше в феврале месяце того же года, когда она оставляла службу и должность начальника счетного отдела Управления железной дороги и переезжала к мужу в Ригу. Она замолчала.

— Я знаю вас, мадам! Знаю и генерала штаба полковника Казбегорова, когда он был еще подполковником, — пояснил полицмейстер Дожа и начал что-то говорить шепотом на ухо Брегу.