Гибель империи. Северный фронт. Из дневника штабного офицера для поручений - Посевин Степан Степанович
Будуар Людмилы Рихардовны окнами выходил на улицу, а глухой стеной прилегал к квартире дворника и управляющего домом, старика Оскара. В этой стене была и хорошо замаскированная маленькая дверь, секретный ход в соседнюю квартиру, почему Людмила Рихардовна и была вполне спокойна. Войдя к себе в будуар, она на скорую руку переоделась, пригласила к себе старика Оскара, рассчиталась с ним и, сделав некоторые распоряжения относительно продуктов на дорогу, отпустила его, а сама принялась за чтение перед сном, по раз заведенному порядку.
Брег в полном недоумении также ушел в указанную ему комнату. Спать ему еще не хотелось, и он бодрый, но не вполне удовлетворенный начавшимися боями у Икскюля, начал ходить по комнате взад и вперед. Наконец, подойдя к окну и безотчетно глядя в пространство, он протянул:
— Д-а-а-а! — а затем, переведя свой взгляд в бездонное блестящее небо, запыленное звездами, подумал: «Жизнь — бесконечная, а люди — бессмысленные «звери» и должны же подчиняться нам, партийным вождям!… Пойти к ней и извиниться?.. Или показать ей свою власть?.. Так ли?»
Не получив ответа на свои нелепые мысли, он, не отрываясь, все время продолжал смотреть на большую блестящую звезду в хвосте большой группы звезд на небосклоне и бессознательно вспомнил, что отец его Карпо, будучи сторожем бахчи на юге в его детские годы, называл эти величавые звезды «возом». Но почему-то, тоже бессознательно, это воспоминание показалось ему неуместным и даже как будто бы оскорбляло его чувства как представителя центрального Петроградского совета депутатов. Он стал смотреть тогда в сад, который после звездного неба показался ему совсем черным, и опять начал думать, думать… о своих обязанностях депутата, о прошлой своей жизни и о своем бегстве из полка в начале боя, переодевшись в статский костюм. И ему стало стыдно за себя; голова закружилась. Неудовлетворенный и расстроенный и все еще томимый воображением из прошлой разгульной жизни, он, с беспричинной злобой в душе, решил все же ложиться спать.
Тщетно стараясь заснуть, Брег вспомнил вдруг хозяев квартиры, полковника Казбегорова и Людмилу Рихардовну, и с завистью подумал о их счастливой семейной жизни и о преданности ее мужу. И возбуждая тихую нежность и невыразимо приятно лаская разгоряченный мозг, перед ним неожиданно всплыл образ Сони Капу, которую оставил в Петрограде неделю тому назад. Как ни старался он все же затемнить свое чувство к девице «Соне», ему понятно стало, зачем нужно было случиться так, чтобы она осталась девушкой.
«А ведь я люблю Соню! — впервые подумал Брег, и эта мысль как-то вытеснила все остальные. Но в тот же момент он с озлобленной насмешкой спросил себя: — Ведь Соня же член нашего Центрального совета, разрешает ли этика «товарища» увлекаться такими мелочами, как любовь и ухаживание за девицами?.. Но как же так? Такие великие аристократы, как Казбегоров и его жена, выведенные судьбой на светлую дорогу жизни, наслаждаются теперь мирной счастливой семейной жизнью, поставив ее в условия, недосягаемые для простых смертных, как я… Казбегоров с положением, а я нет… Нужно и себе создать положение…»
Прапорщик Брег почувствовал неловкое одиночество, а также и то, что ему неудобно как-то лежать на правом боку, он решил повернуться на другой бок. Теплая кровать и богато-роскошная обстановка комнаты его возмущали.
«В сущности, — подумал он в свое оправдание, — то, что я называл настоящей любовью, неосуществимо для меня, «бедного» прапорщика и выборного депутата в Центральный совет, а мечтать о ней — просто глупо…»
Ему стало неловко и на левом боку; путаясь вспотевшим липким телом в сбившейся горячей простыне, он опять повернулся на другой бок. Было жарко и неудобно. Снова начинала болеть голова. И вдруг пробудилась у него в голове новая мысль, чисто большевистская, без примеси:
«Я мужчина и все для меня! Идеал — это глупость, нелепость… А тогда и все идеи, проводимые нашими Советами, есть народное зло, нелепость?» — почти вслух ответил сам себе Брег и с такой злобой стиснул зубы, что перед глазами у него завертелись золотистые круги.
До самого утра Брег лежал в тяжелой, неудобной позе и, с тупым отчаянием в душе, ворочал тяжелые и противоречивые мысли, похожие на камни. И чтобы выпутаться из них, он стал уверять себя, что он самый лучший и почтеннейший человек и что его сомнения — просто скрытая похоть, которая нуждается в богатстве. Но это только тяжелее придавило его душу, подняло в мозгу сумбур самых разнообразных представлений о путях, ведущих к наживе и богатству, и его мучительное состояние, наконец, разрешилось вопросом:
«Да затем же я себя так мучаю? Ведь время “к тому” уже приближается!» — и он посмотрел на часы.
Было 5 часов утра. С чувством тупой нервной усталости Брег поднялся с кровати, оделся в форму прапорщика, кое-как привел себя и вещи в порядок к отъезду и вышел в сад освежиться, где в то время старик дворник Оскар подметал дорожки и заботливой рукой оправлял клумбы цветов.
— Доброе утро, товарищ! — приветствуя дворника, сказал Брег и улыбнулся.
Дворник, ничего не ответив, поднял голову и вопросительно посмотрел на незнакомца, а затем спустя несколько минут, спросил:
— Откуда вы будете, господин?.. И в какой квартире проводили ночь? Ведь парадные двери и ворота еще заперты…
— Это ничего! Я еще вчера явился сюда к своим хорошим знакомым в квартире полковника Казбегорова, где провел и ночь эту… Через час еду на станцию и далее в Петроград. Я представитель от
Центрального совета депутатов, «здесь — на фронте»… — с чувством высокого своего положения ответил Брег с улыбкой.
— А как это есть, что вы называете меня «товарищем»? Ведь я уже старик и, пожалуй, в деды гожусь вам… — спросил старик Оскар и вновь посмотрел на Брега, недоумевая, как это офицер, да еще депутат Центрального совета, а во время боев вокруг Риги спокойно сидит в городе у знакомых.
— Это новость, старина! Теперь свобода и господ нет… Нужно и тебе учиться… — слегка опуская брови и упрямо глядя вперед, твердо ответил Брег, повернулся круто и пошел к дому.
Людмила Рихардовна была уже в столовой; и встретив Брега, приветствовала его «с добрым утром», а затем поинтересовалась, как он провел и ночь…
— Ничего, хорошо! Высплюсь и в поезде еще… — ответил он недовольным тоном и присел на ближайший стул.
— Завтракать теперь нет времени, — заговорила и Людмила Рихардовна серьезным тоном, удивляясь нетактичности прапорщика-офицера, — это сделать можно и в поезде; нужно ехать как можно скорее на станцию и захватить места!..
А затем, немного подумав, она добавила:
— Идите, пожалуйста, за извозчиком, а я закончу последнюю укладку, квартиру приведу в порядок и передам дворнику Оскару… — и она ушла к себе в будуар.
«Вот женщина, — подумал прапорщик Брег, — аристократка, повелевает как хороший начальник фронта. А сколько у нее величия и такта!» — и он улыбнулся сам себе и вышел на улицу.
Извозчик скоро был найден, и Брег начал выносить и укладывать вещи с помощью дворника Оскара, который, конечно, поспел принять квартиру и передать Людмиле Рихардовне, что «из соседнего дома уезжает также и больной полковник Ступа со своей женой и немногими вещами, и им подан легкий военный автомобиль». Основательно покончив свои дела с квартирой и поручив Брегу ехать на станцию с вещами и занять там соответствующие места в поезде на Псков, Людмила Рихардовна присоединилась к своим старым знакомым, чете Ступа. Полковник Ступа командовал одним из Сибирских стрелковых полков 2-го Сибирского армейского корпуса.
Станция Рига I. Сборный пассажирский поезд оказался сильно переполненным: площадки, крыши — и те были битком набиты, и прапорщик Брег решил ожидать приезда полковника Ступы с дамами.
— Наш представитель Совета и комитетов разных депутатов, — сказал полковник Ступа, обращаясь к дамам, — на сей раз остался без власти… Я сам позабочусь устроить вас, его и сам при вас, лишь бы добраться до станции Эрики».
