Джон Бакстер - Лучшая на свете прогулка. Пешком по Парижу
Дороти шумно влетела, дежурно чмокнула воздух у каждой щеки и, сев за столик, немедленно загромоздила его папками, проспектами и программками, водрузив поверх разбухший органайзер.
– Как там дела? – поинтересовался я.
– Прекрасно, прекрасно, – рассеянно пробормотала она.
Вопрос не имел смысла. Семинар всегда проходил удачно. Идея, как гамбургер, легко приживалась на любой территории, была функциональна, как носовой платок, и проста, как веник.
Правильный вопрос звучал бы так: почему все так отлично работало?
– Но это же лишено всякой логики! – запротестовал я, когда она попыталась мне объяснить. – Пятьдесят человек, большей частью из Штатов, платят тысячи долларов, чтобы провести неделю во Франции на курсах литературного мастерства?
– Да.
– А преподаватели – большей частью из Штатов – получают гонорары за то, что приезжают сюда и учат их?
– Все верно.
– Но тогда почему бы всем эти людям не сэкономить свои деньги и не собраться для этого, ну, не знаю, в Атлантик-Сити на худой конец?
Она улыбнулась моей наивности.
– Джон, да ведь это Париж!
Она была слишком хорошо воспитана, чтобы добавить “кретин ты эдакий!”
Хотя она была бы абсолютно права: ведь я напрочь позабыл о древнейшем правиле торговли: продавай запах мяса, а не бифштекс.
Берлинцы убеждены, будто нечто, что они именуют Berlinerluft , воздух Берлина – испарения болот, лежащих за городом, – способен пробуждать творческое начало. Жители Лос-Анджелеса поведают вам о том, что в калифорнийском солнце определенно есть что-то такое, что придает снятым там фильмам особый блеск. И всякий, кто любит одежду, будет настаивать, что ничто не сравнится с кроем костюма, пошитого на лондонской Сэвилроу. Так и писатель готов поверить, что Париж, вдохновивший столько литературных гениев прошлого, может, и на него окажет подобное действие. Наша тяга к самообману не имеет границ. Каннибалы считали, что, съедая врага, они обретали его ловкость и отвагу. Мы до сих пор полагаем, будто за сильными мира сего тянется невидимый шлейф, на котором оседает волшебная пыль. Голливудский продюсер, гуляя вдоль океана в Малибу, заприметил Стивена Спилберга, сидевшего на песке и любовавшегося закатом. Он издалека наблюдал за режиссером, а когда тот встал и ушел, быстро угнездился в оставленной ямке. Ну что тут скажешь?
Я ждал, когда Дороти закажет свой café crème и объяснит, зачем вызвала меня сюда. Приглашение в самом разгаре семинара могло означать лишь необходимость попросить об одолжении. Для Дороти я объединял в себе две роли: был другом, но также и частью ее réseau .
– Ты занят сегодня вечером?
Ну вот, собственно!
– Ничего особенного. Почему ты спрашиваешь?
– Ты же знаешь, мы всегда устраиваем эти литературные прогулки…
Никто на этом семинаре не жаждал трудиться без продыху. Два часа в день – вот их предел; дальше они теряли способность концентрироваться. Остаток дня они предпочитали наслаждаться Парижем – под каким-нибудь более-менее литературным соусом. Идя навстречу пожеланиям, день и вечер отдавали разнообразным мероприятиям: чтениям, выставкам и литературным прогулкам.
– Кто их ведет в этом году?
– Было трудно найти хорошую кандидатуру, но в конце концов мы заполучили…
Тут она назвала одного относительно известного американского профессора – назовем его Эндрю.
– Он вроде преподает в Гарварде или еще где-то, нет?
– В Стэнфорде. Но у него отпуск, и он проводит его в Париже.
– Ну, тогда вам повезло.
– Вот и я так думала.
– А в чем дело? Какие-то проблемы?
– Лучше я пока воздержусь от оценок. Но прошу тебя, окажи услугу, походи сегодня с ними во время этой прогулки. Мне хочется знать твое мнение.
15. Свобода города
В этом городе повсюду натыкаешься на следы американских экспатриантов, беженцев, героев и негодяев.
Уолтер Джей Пи Керли,
посол Соединенных Штатов во Франции (1989–1993)
Следующая после экотуризма активно развивающаяся область индустрии досуга – туризм культурный. На каждого путешественника, пересекающего Бутан или ведущего подсчет бабочек в бразильской сельве, найдется тот, кто жаждет погрузиться в пучину литературы, не сознавая, что там его ждет не меньше сюрпризов – приятных и не очень, – чем в амазонских джунглях.
В Испании, Швейцарии, Италии, даже в бывших республиках Советского Союза – везде летом проводятся семинары для желающих стать писателями. Дороти продемонстрировала мне несколько красочных проспектов. Я изучил их с некоторым недоверием. В Испании преподавали литературу и эстетику боя быков с посещением корриды – смею надеяться, лишь в качестве зрителей. Римская сессия посвящалась “Поэзии кухни” и явно была лишь предлогом для ежевечернего обильного ужина. Единственное, что требовалось прочесть, – это меню.
Остальные были и того удивительней.
– “Обязательное сидение в кафе, – прочел я вслух. – Студенты должны выбрать одно из исторических кафе города и оставаться в нем не менее двух часов, в течение которых они наблюдают и ведут записи о происходящем”.
– Я думала, сработает ли это здесь, – задумчиво произнесла Дороти. – У нас есть кафе, но хозяева не будут в восторге, если вы просто там сидите. А если считать часы в cafés crèmes , это выльется в кругленькую сумму.
– А вот женщина, которая преподает “Мастерство писателя как танец”. То есть не надо ничего перелагать на бумагу – достаточно выучиться творчески двигаться.
– Я на нее тоже обратила внимание. Но она занята до самого следующего лета.
– А это! “Симус Финнеган, автор книги ‘Учитесь любить свой роман’, предлагает присоединиться к мастер-классу по продвинутым креативным техникам”. Ты это видела? Он предлагает купить мягкую игрушку или подушку и назвать ее именем своего проекта. И когда работа идет неважно, следует обнимать ее или проводить с ней беседу.
– Ах, Симус… Да. Он был у нас два года назад.
– Только не говори мне, что кто-то готов за такое выкладывать серьезные деньги!
– От желающих отбою нет, Джон, нам еще и отказывать приходилось! Я бы его снова пригласила, но у него все расписано под завязку. Со всеми лучшими та же история.
Эти финнегановские фантазии меня совсем вывели из себя. Для писательства ни к чему все эти ритуалы вуду. Что, Хемингуэй сидел в обнимку с подушкой по имени “Фиеста”? А Фицджеральд втихаря нежно сжимал плюшевого мишку Гэтсби? (Впрочем, Генри Миллер, ласкающий куклу Сексус, – в этом определенно что-то есть.)
– Хорошо, – сказал я. – Пригляжу за твоей литературной прогулкой. Не намекнешь, что я там должен высмотреть?
– Я бы предпочла, чтобы ты был непредвзят.
Возвращаясь домой по улице Одеон, я вспомнил свою прогулку на фестивале в финском Куопио. В сущности, это была не прогулка, а концептуальная работа британского художника Тима Ноулза под названием “Дорога ветра”. Он явно чтил идеи французского теоретика 1950-х Ги Дебора, одного из основоположников психогеографии. Как и сюрреализм, психогеография в значительной степени подразумевала ровно то, что звучало в самом термине. Хотя один храбрец назвал ее “коробкой с игрушками, полной милых затейливых стратегий познания городов. В ней есть все, что отвратит путника от проторенных маршрутов и вытолкнет в принципиально новое представление о городском пейзаже” [31] .
Наша финская группа встречалась на площади, и всем были розданы велосипедные шлемы с прикрепленными к ним маленькими треугольными флюгерами. Они крутились на ветру, и каждый шел в направлении, указанном флюгером. На первом повороте порыв ветра разделил группу на две части. Под конец утра мы уже были рассеяны по всему городу. Обычная прогулка вежливости превратилась в настоящее приключение.
Почти у дома я услышал:
– Excusez - moi. Je suis … В смысле, nous sommes …
– Ничего, я говорю по-английски.
Они выглядели, как сотни других, сновавших мимо меня каждый день: плащ Burberry , практичная обувь, потерянное выражение лица, сложенная карта.
– Мы хотим попасть в Люксембургский сад.
Я указал на театр “Одеон” в конце улицы.
– Сад сразу за ним.
Они подозрительно уставились на меня, затем – в свою карту. Они бы явно предпочли иметь дело с французом. Это вселило бы уверенность, что я не сочиняю. А так – я мог оказаться всего лишь очередным заблудившимся туристом.
– Попробуйте перевернуть карту, – предложил я. Странным образом парижские карты ставят север вверху, а они двигались на юг. Они недоверчиво последовали моему совету.
– Вы сейчас вот здесь, – я показал на улицу Одеон. – Вон там – театр. А это – сад.
– Точно! – воскликнул муж. – Видишь, дорогая, я же тебе говорил.
Жена обладала незаурядным самообладанием. Вместо того, чтобы дать ему хорошенького пинка, она только прищурилась.
