Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич
Правительство Германии видело спасение в приостановке оттока капитала и новых кредитах. Собственно говоря, именно об этом Брюнинг и члены его правительства постоянно говорили в 1931 году в высоких кабинетах Лондона и Парижа. И тут европейцы получили неожиданный подарок от американского президента Герберта Гувера. 20 июня 1931 года мир узнал о его сенсационном плане объявить годовой мораторий на выплату всех военных долгов. В какой-то мере инициатива Гувера была ответом на отчаянный призыв Гинденбурга с просьбой о вмешательстве и о помощи 245. Но гораздо больше на решение президента повлиял разговор с американским послом в Берлине Фредериком Сакеттом, в мае приехавшим в отпуск домой. Сакетт был искренним сторонником Веймарской республики и поклонником Брюнинга. Перед отъездом на родину у Сакетта состоялся долгий разговор с канцлером, и это породило слухи о том, что посол привез Гуверу устное послание. Было ли так на самом деле (немцы отрицали это), утверждать трудно. Но это и не столь важно. Сакетт подробно рассказал Гуверу о ситуации в Германии. Он объяснил, что финансовое положение Веймарской республики настолько катастрофично, что осенью может последовать взрыв. «Политические беспорядки достигли такого накала, а нищета людей столь высока, — говорил посол, — что мы должны считаться с возможностью краха (Веймарской республики) или с революцией, если ничего не предпримем» 246. Гувер, как и его посол, не хотел ни революции в Германии, ни прихода Гитлера к власти.
Главным условием предложения Гувера о моратории на военные долги была аналогичная отсрочка Союзниками текущих репарационных выплат Германии. Британия быстро согласилась. Она сама переживала тяжелые финансовые времена, и предложение Гувера давало ей возможность сосредоточиться на решении собственных финансовых проблем. О том, насколько они глубоки, говорило последовавшее в сентябре решение нового коалиционного кабинета Макдональда отменить золотой стандарт английского фунта. Французы отнеслись к предложению Гувера более настороженно. Им ведь надо было платить по военным долгам еще и англичанам. Поэтому французы возражали, чтобы мораторий затронул ту часть репарационного платежа, которую план Янга относил к обязательным и непереносимым. Франция резонно опасалась, что полный мораторий на текущие репарационные выплаты Германии приведет к тому, что выплаты прекратятся вообще. Как вскоре оказалось, они были правы. Но тогда, во второй половине 1931 года, на французов оказывалось давление со всех сторон, и они быстро сдались, придумав «соломоново решение». Понимая, что дальнейшее ухудшение финансового положения Германии грозит большими проблемами самой Франции, в Париже предложили, чтобы немцы переводили обязательную часть ежегодных репарационных выплат с пониманием того, что полученный платеж будет немедленно возвращен в качестве кредита германским железным дорогам 247.
Столь изящное решение, однако, запоздало. В декабре, когда французы предложили его, немцы полностью приостановили все репарационные платежи. Брюнинг, много раз подчеркивавший, что Германия выполнит свои обязательства, не решился идти наперекор общественному мнению. 31 декабря посол Рамболд сообщил в Лондон, что все политические силы Германии выступают за полную отмену репараций 248. 8 января Брюнинг подтвердил английскому послу, что «после тщательного анализа вопроса репараций, сделанного с учетом мировой экономической ситуации и внутреннего положения» в стране, он пришел к выводу, что «Германия не может платить репарации ни сейчас, ни в каком-либо обозримом будущем» 249. Англичане прекрасно понимали это и уже много лет предлагали обнулить и репарации, и военные долги. Новый министр иностранных дел в коалиционном правительстве Макдональда Джон Саймон подтвердил германскому послу фон Нейрату уверенность британского правительства в том, что «единственным эффективным решением стало бы полное прекращение репарационных выплат, и никакой другой путь не решит европейские трудности» 250. Но оставалась Франция. Все англо-германские беседы об обнулении репараций носили строго конфиденциальный характер. И вот 8 января английское агентство Reuters передало сообщение о беседе Брюнинга с английским послом. Произошла утечка информации, вызвавшая шок во Франции. Министр финансов Пьер-Этьен Фланден заявил о прекращении любой финансовой помощи Германии, а Банк Франции пригрозил вывести все активы из Рейхсбанка 251. Последовали попытки Англии и Германии сгладить негативную реакцию во Франции. Брюнинг попытался объяснить, что Германия не отказывается платить совсем, а лишь приостанавливает выплаты. Впрочем, эти объяснения уже не могли разрядить обстановку. Как заметил французский посол в Берлине Андре Франсуа-Понсе, «репарации из финансового вопроса превратились в политический» 252. Собственно говоря, большую часть своей истории они таковыми и являлись, и вот, после некоторого перерыва, репарации снова вошли в область большой политики. Были еще попытки вернуть ситуацию в экономическое русло, но из этого ничего не получилось.
В январские дни, когда разворачивался скандал с отказом Германии выплачивать репарации, из политики ушел Аристид Бриан. Последние пять с половиной лет, намного дольше кого-либо другого в интервале между двумя мировыми войнами, он руководил внешней политикой Франции. Втроем, вместе с Остином Чемберленом и Густавом Штреземаном, они старались построить единую Европу, свободную от послевоенного недоверия. Их часто называли локарнитами, и им рукоплескал весь мир. Штреземана уже не было в живых, а Чемберлен недавно отошел от дел. И вот теперь, в январе 1932 года в отставку уходил Бриан. Конечно, ему горько было видеть, как рушится та Европа, к созданию которой он приложил столько сил. Политика Бриана никогда не отличалась последовательностью. Он постоянно колебался между желанием наладить добрососедские отношения с Германией и стремлением защитить Францию от самой возможности новых немецких угроз. Последние месяцы перед отставкой Бриан прилагал усилия, чтобы вдохнуть новую жизнь в политику Локарно, но без бывших соратников у него ничего не получалось. Когда летом 1931 года Брюнинг искал финансовую помощь во Франции, Бриан решил, что это его шанс. «Я могу возродить франко-германское сближение, поставив финансовую помощь Германии со стороны великих держав в зависимость от некоторых политических гарантий», — сообщил он друзьям 253. Бриан вернулся к своей старой идее о «восточном Локарно» и предложил немцам объявить для начала «политический мораторий» на любые изменения в Версальском договоре. Курциус отклонил это предложение. Германское правительство было связано по рукам внутренней обстановкой в стране 254.
В сентябре, уже ни на что не надеявшийся Бриан побывал вместе с премьер-министром Лавалем в Берлине. Это был первый после окончания мировой войны официальный визит руководителей Франции в германскую столицу. Французы всячески уклонялись от обсуждения вопроса репараций 255. Визит должен был, главным образом, показать моральную поддержку правительства Брюнинга со стороны Франции. Бриан воспользовался случаем, чтобы в один из дней посетить могилу Штреземана на Луизенштадском кладбище. Стоя у надгробия своего друга и непримиримого оппонента, Бриан чувствовал, что его эпоха заканчивается. Столько всего случилось за последнее время. В Германии к власти рвались нацисты. Во Франции националисты тоже набирали вес. Япония начала войну в Маньчжурии, и Лига Наций, укреплению авторитета которой Бриан уделял много времени и внимания, показала полное бессилие перед лицом японской агрессии. У Бриана не оставалось сил бороться дальше. В январе он ушел в отставку и уехал в свое нормандское поместье в Кошреле, а 7 марта его не стало. 12 марта состоялись похороны Бриана, на которые приехал последний из локарнитов Остин Чемберлен (его не станет в марте 1937 года). А еще через день в Германии прошли выборы президента, на которых сошлись три основных кандидата — Гинденбург, Гитлер и Тельман. От результата этих выборов так много зависело, что смерть Бриана быстро отошла на задний план новостных лент. «Время райских объятий уже прошло, — печально заметил один из старейших французских дипломатов Жюль Камбон. — Сколько растерянности и разочарований!» 256
