Алексей Поликовский - Москва против Мордора
Идут люди первого часа, которых я видел еще на первом митинге на Болотной, и люди последнего часа, одетые в майки, на которых дословно распечатан приказ № 227 «Ни шагу назад!». Идут люди, уже познавшие смысл и суть активизма, — у них в руках огромная картонка, на которой кривыми буквами написано от руки: «Сидишь за компом? Видишь это фото? Встань и иди!» Идет девушка Таня Болотина, в белой мятой блузке, чуть расклешенных брюках и кедах — городской хиппи эпохи пробуждающейся России — и вместе с друзьями несет огромную голову из папье-маше в красной маске-балаклаве. Это та самая Таня Болотина и ее немногочисленные друзья, которые вот уже месяц держатся в лагере «Оккупайсуд» напротив Мосгорсуда. И с тихой улыбкой идет под радужным флагом молодой человек с плакатом «Нас угнетают по разному. Нас уничтожат одинаково».
Это на первом митинге, полгода назад, можно было умно рассуждать о социальных стратах и о том, кто вышел, а кто нет. А теперь не о чем рассуждать. Социология отдыхает. На этом марше по бульварам — вниз от Петровки и вверх по Трубной — идет такой многообразный, такой разный, такой всамделишный, такой общий, такой знакомый и родной народ, что глупо говорить о том, кто тут есть, а кого нет. Тут есть все люди всех классов и всех возрастов, но в этот раз я почему-то с особенным вниманием слежу за пожилыми и даже старыми людьми, которых множество. С густой седой бородой, в серой рубашке, с рюкзачком на спине, идет пенсионер с плакатом «Людоедская власть одна против всех». Или это идет с таким плакатом хрупкая бабушка, вся седая, в соломенной шляпке? Опираясь на костыль правой рукой, идет грузная пожилая женщина, измотанная жизнью, а на спине у нее, на зеленой безрукавке, самодельные стихи: «Чужеземная вражина столько бед не приносила, сколько сделали свои»… В гуще этой человеческой Москвы-реки я уже не запоминаю, у кого какой плакат, а запоминаю только лица, которые в час единства обретают какую-то удивительную, резкую отчетливость. И все видно на этих лицах, вся жизнь видна в морщинах женских лиц и в тяжелых набрякших веках мужских, вся эта жизнь с ее вечным безденежьем, и всегдашними вагонами метро, и набитыми автобусами предместий, и остервенением вечерних пробок, и тоской нескладухи, когда только заснешь на десяток лет — и вот тебе на, страну у тебя отняли и ты снова под властью мелкой вороватой клики.
На Тургеневской — ряды ОМОНа и внутренних войск, непонятно почему и зачем закрывающие проход дальше по бульварам. Есть грузовики и автозаки, но их гораздо меньше, чем было в прошлый раз. И они никого не пугают. В толпе ходят веселые молодые люди и раздают отпечатанные типографским способом билеты, на которых написано: «Билет в автозак. Цена 146 рублей». «Остальное доплатите сами!» — предупреждают они со смехом. Сверху зависает вертолет, и тогда десять мужчин, несущих огромный плакат со словами про Путина, поднимают его плашмя и держат над головами на вытянутых руках, давая прочитать его тем, кто в вертолете. Читайте, милые, и слушайте блестящую речь, которую произносит в красный мегафон с наклейкой «Марш несогласных» мужчина средних лет, в котором живет душа трибуна и талант уличного оратора. Он в белой бейсболке. Он говорит о власти и народе и о том, кого должна защищать полиция, так ясно, точно и страстно, что лица в круглых шлемах кажутся мне смущенными. В черных фигурах — кирасы, поножи, дубинки, кобуры, налокотники — появляется угрюмая застенчивость. Или я ошибаюсь? Он вспоминает им 6 мая, когда они впятером набрасывались на одного и били людей дубинками. Когда он заканчивает, к нему со словами благодарности подходит женщина и жмет ему руку.
Тогда к мрачным рядам ОМОНа стайкой подбегают девушки и протягивают черным застывшим фигурам цветы и тоже что-то объясняют им про народ, который нельзя бить. Ни один не берет. Девушки кладут белые астры перед рядом ОМОНа, и цветы так и лежат на асфальте у солдатских ботинок.
Идут люди, которых хотели запугать, приняв драконовский закон о митингах. Идут десятки тысяч человек, которых хотели испугать арестами активистов и вызовом Навального с Удальцовым в Следственный комитет. Только дурак может думать, что Москву можно так запугать. Только глухой и слепой, не ощущающий времени на часах истории, может думать, что можно остановить таяние ледника, превращение народа в общество и выход людей на улицу.
Они думали запугать людей, а я вот думаю не о политиках и ораторах, которые произносили речи со сцены — очень правильные и очень хорошие речи, — а о тех двух совсем молоденьких людях, которых я видел на бульваре в тот момент, когда огромная колонна, заливавшая обе проезжие части и газоны, встала и терпеливо ждала сигнала о дальнейшем марше. Он был в оранжевой футболке и серых джинсах, она в синей майке и коротеньких кофейных шортиках и в чем-то полупляжном на ногах, украшенных бордовым педикюром. Колонна стояла, и они вдруг, не обменявшись ни словом и никак не согласовывая своих планов, приникли друг к другу и принялись целоваться. Собственно говоря, поцелуй был один, такой кинематографически-эффектный и длительный. Вокруг толпились борцы за социальные права, сверху стрекотал вертолет, из которого им в макушки смотрел мрачный полицейский генерал, докладывающий прямо в Кремль, в Следственном комитете шел допрос Навального и Яшина, автозаки стояли с раскрытыми дверями, мрачный ОМОН с дубинками ждал колонну впереди, на Тургеневской, и какой-то боевой гражданин, мечтавший о буче, весело вздымал над головой плакат «Бандерлоги уже пришли! Вова, выходи!»… Все это в эту секунду происходило вокруг них, и все это была не шутка, и все было грозно и опасно, но они все равно целовались в полном сознании неминуемого и близкого счастья.
Дорогу осилит идущий
В конце мая-начале июня в Москве проходят аресты участников митинга на Болотной 6 мая 2012 года. Полиция врывается в квартиры, ФСБ проводит обыски. Начинаются репрессии. 15 сентября Москва протестует
На Пушкинской площади одиноко стоит старый человек в синем пиджаке, черных брюках и клетчатой рубашке. В расстегнутом вороте рубашки видна поддетая голубая майка. На голове у человека бейсболка, стоит он очень прямо, руки напряженно вытянуты вдоль тела. В правом кулаке зажата ручка хозяйственной сумки. Темное лицо в морщинах. На человеке висит плакат — две рейки с саморезами и между ними лист бумаги, на котором шариковой ручкой написано: «Проснись народ! Коррумпированную власть гони в тюрьму! Свое имущество верни! Совхоз „Останкино“, Дмитровский район».
За спиной человека вдруг со страшной скоростью набухает толпа. Это появился Геннадий Гудков, только что исключенный из депутатов. Некоторые так рвутся успеть в эту толпу, что толкают меня. Несколько камер, цветные микрофоны ТВ тянутся к Гудкову. Рядом с ним огромная спина и широкий затылок — надо полагать, охранник. Начинается личный мини-митинг Гудкова, на котором он говорит те слова, что уже не раз говорил, но люди внимают этим словам с великим почтением на лицах. А к человеку в пыльном стареньком пиджаке — его зовут Анатолий Федорович Крючков — никто не подходит, хотя его потеря несравнимо больше и положение безнадежнее. Гудков потерял всего лишь мандат, а этот человек — всю жизнь.
Он 32 года был старшим экономистом совхоза, который в новой экономике оказался не нужен. Земли распроданы, люди разбрелись кто куда. И мне нет дела до всех тех слов, которые умные люди наговорят мне в ответ, — слов об экономической целесообразности, импорте, экспорте, креативном классе, новой эпохе, необходимости жертв, неизбежности потерь и тому подобное, — мне есть дело только до этого человека с немудреным плакатиком, которого вместе с его делом выбросили из жизни, как сор, и забыли, как старую рухлядь.
За кинотеатром «Пушкинский» нужно решать, куда идти — направо или налево. Справа от бульвара идут либералы, слева левые. Ноги как-то сами собой совершают политический выбор в сторону красных флагов и белого воздушного шара, который выпущен в воздух на недлинном поводке и тихонько вращается, так что я читаю: «Наука. Образование. Очистим Россию от мракобесия. Вернем России мозги». Это колонна вузов, школ и НИИ движется, перекрывая всю проезжую часть лозунгом «Нет коммерциализации образования!»
В центре ряда, несущего лозунг, идет бородатый мужик в желтой майке, наискосок перечеркнутой ремешком планшета, и в панаме цвета хаки. И где-то впереди, в густой человеческой массе, над головами людей, плывет на вытянутой руке кривая картонка, с которой звучит удивленный вопрос растерянного человека с пустыми карманами: «Где наша природная рента?».
По боку колонны анархистов вытянулись огромные плакаты с лицами арестованных 6 мая: «Свободу Алексею Полиховичу! Свободу Александре Духаниной!» Держась за угол плаката, идет парень в черном капюшоне, надвинутом на лоб, и в черных очках. Его мрачное явление уравновешивается высоким светлым человеком в оранжевой тоге буддиста, из-под которой торчат серые брюки уважающего себя горожанина. В руках у него гонг. За всеми ними со скамейки на бульваре наблюдает мужчина, который воткнул в землю прутик и повесил на него свой плакат, выполненный на ватмане черной каллиграфической тушью: «Путин — источник опасности!»
