Иван Кашкин - Для читателя-современника (Статьи и исследования)
Глубина и многогранность текста дает возможность разных и по-разному хороших истолкований. В числе почти сорока русских переводов "Гамлета" есть несколько несомненно хороших, но в одном лучше раскрыты мысли знаменитых монологов, в другом - пронзительная горечь песен Офелии, в третьем - юмор Полония и могильщиков и сыновняя мягкость Гамлета.
Такие подступы с разных сторон яснее показывают разные грани подлинника, и у читателя получается, так сказать, объемное, стереоскопическое восприятие. В этом отношении прав английский переводчик Теодор Савори, утверждая, что "два перевода той же книги дают для ее понимания даже не вдвое, а вчетверо больше".
Когда индивидуальность переводчика в каком-нибудь отношении несоизмерима с многообразной громадой автора, перевод обычно искажает подлинник или, в лучшем случае, может показать только некоторые его грани. Когда иной переводчик берется за явно непосильного для него автора, то у читателя, естественно, возникает тревога за этого автора.
Да и в самом истолковании надо различать погрешности и смертные грехи. Вероятно, Диккенс пожурил бы Иринарха "Вреденского" за "подовые пироги", "горемычного Яшу" и пр., но, еще вероятнее, он проклял бы Ранцова и его последователей за обесчеловечивание героев, за бесконечную нудную жвачку. Значит ли это, что надо пассивно дожидаться конгениального перевода? Вовсе нет: путь к нему расчищают и предтечи, но не надо на каждом этапе считать каждый перевод непогрешимым и окончательным.
Жизнь перевода обычно короче жизни подлинника. И если установилась бы правильно понятая традиция последовательных переводов, то возможно, что при этом все более сокращалась бы амплитуда отклонения от подлинника и было бы когда-нибудь достигнуто наибольшее из возможных приближений к нему. Уходя в прошлое, подлинник становится трудным для перевода, но самый отсев веков ставит и особые задачи - сохранить в основном то, что пережило века.
При статическом подходе оказывается, что если существует несколько переводов, отражающих каждый только одну грань подлинника, то надо еще одну, собирающую линзу, некий обобщенный, завершающий перевод. Однако это почти невозможное пожелание достигнуть абстрактной адекватности. Но так ли безнадежно положение? Нет. При строго выверенных допусках обычно вполне достаточно реалистически понятой верности подлиннику. Когда смотришь в солнечный день на снег, то хотя каждая снежинка преломляет полный спектр, но с одной точки видишь только один цвет, и лишь при движении отдельная снежинка может дать всю радугу спектра. Такое движение и есть разные точки зрения последовательных переводов, и подобное динамическое понимание вовсе не исключает яркого индивидуального воссоздания каждой из граней.
Борьба идет не за механическое сближение похожести в сходно плохих переводах. Если каждый следующий перевод, не повторяя ошибок предыдущего, по-своему шлифует еще одну грань, то, вообще говоря, возможно творческое приближение по-разному хороших переводов к более или менее общеприемлемому пониманию подлинника.
Чем крупнее и талантливее переводимый автор, чем своеобразнее и труднее его текст, тем больших усилий требует его передача, тем длиннее и дольше путь к полноценному его переводу, тем необходимее оказываются повторные подступы с разных сторон, через ряд последовательных переводов, но зато тем значительнее масштаб возможных уклонений и ошибок.
2. ПЕРЕВОДЧИК И ЕГО РУКОПИСЬ
Переводчик - понятие отнюдь не абсолютное или непререкаемое. Во-первых, как говорится, "есть мужик и мужик". Если не дал бог таланта, то на нет и суда нет, но многое зависит от требовательности к себе и от окружающего уровня переводческой культуры.
Не каждый переводчик обязательно должен быть теоретиком, но он обязан сознательно подходить к своему делу. Он должен использовать достижения теории, умело применять в практике перевода законы и данные науки о языке и науки о литературе.
Для переводчика важно не теоретизирование само по себе, не теория ради теории. Нет, теория для него - это, в сущности, осмысленное и обоснованное понимание своих целей и задач. Это руководство к действию, это боевое оружие в борьбе за полноценный перевод.
Пушкин говорил, что вдохновение требуется и в геометрии. Это так, но строгий расчет нужен и в поэзии. Словом, и в науке и в искусстве одинаково нужна все та же пушкинская сообразность и соразмерность, умелая координация научных и творческих данных.
Как и писателю, расчет переводчику нужен в расчленении и последовательной постановке задач, в выборе направления главного удара, то на смысловую, то на образную, то на эмоциональную сторону; в выборе способа атаки: то в лоб, напролом, то маневром, в обход, то долговременной осадой, то есть сообразно данным условиям. А вдохновение - оно в том взаимодействии всех слагаемых, которое помогает выбираться из тактического тупика на стратегический простор. Необходимость рождает возможность.
Грубо говоря: скажем, возобладавший в переводчике филолог упирается в языковую идиому, якобы непереводимую буквально, и хорошо, когда другая его ипостась - писатель - находит выход в пределах контекста, воссоздавая сходный языковой или стилистический образ. И наоборот, возобладавший в переводчике эмпирик, случается, не понимает, не ощущает природы данного образа или явления, и хорошо, если пробудившийся в нем энциклопедист поможет ему разобраться в корнях явления, раскрыть языковой, бытовой, исторический контекст.
И в том и в другом случае надо свои знания и навыки применять на деле, быть практиком. Так, переводчику полезно знать, что слова "child", "Kind" и "чадо" исходят из одного корня, a "enfant" из другого, но это еще не резон, чтобы, скажем, "Childe Harold" переводить как "Чадо Гарольд", и переводчику еще важнее знать всю гамму русских обозначений для понятия "ребенок": дитя, младенец, малютка, малыш, крошка, чадо, отпрыск, сын, сынок, сынишка, мальчик, малец, мальчуган, мальчишка, парнишка, молокосос, щенок, сопляк и т. д. - и уметь найти среди них нужное для данного контекста слово. Я здесь намеренно огрубляю пример, но надеюсь, что читателю будет ясно, о чем идет речь и что от простейших вопросов лексики это распространяется и на сложнейшие вопросы фразеологии, синтаксиса и пр.
Иногда приходится быть историком и социологом-практиком. Работая над книгой о жизни в США, переводчику, может быть, придется в соответствии с оттенком подлинника и в зависимости от контекста (иронического, полемического или прямой речи) употребить при переводе одно из выражений американских обозревателей: спад, циклический спад, депрессия, замедление, понижение, циклическое понижение, понижательная тенденция, поворот к снижению, неустойчивый период, периодическое колебание, циклическое колебание, небольшое циклическое колебание при постоянном росте, колебательное урегулирование, повторяющееся урегулирование, небольшое циклическое урегулирование, здоровое урегулирование, утряхивание, выравнивание, движение по боковой, - но при этом переводчик должен знать, что все это, в сущности, обозначает попросту "кризис" в той или иной его стадии.
Есть некоторые специфические данные, которые обязательны для переводчика. Это, например, обостренное чувство стиля, способность к самоограничению, наконец, энциклопедизм. Скажем, переводишь с английского: казалось бы, достаточно знания Англии или США, их литературы и языка, быта; но вот надо переводить с английского "Джордано Бруно" Д. Линдсея, или книгу об Ирландии (с гельскими цитатами), или о средневековом театре, или о ловле большой рыбы - и твоих знаний оказывается недостаточно.
Переводчик должен знать действительность, отраженную в подлиннике, и идти туда вместе с автором от его текста, а поняв автора, понять и читателя, знать его мироощущение и восприятие и уметь в своем переводе довести до читателя своеобразие подлинника.
Не надо забывать, что в ходе подготовительного процесса все это располагается обычно в хронологическом порядке: надо заранее и широко знать язык, литературу, страну, чтобы понять стиль автора в целом, чтобы суметь перевести данную его книгу. Однако в непосредственном процессе перевода все три момента обычно совпадают, должны сработать на месте и вовремя. Знать смысл, понять подтекст, суметь передать своеобразие оригинала - это и значит по-настоящему перевести подлинник.
В области информационного перевода момент знания преобладает над умением. Для научно-технического переводчика-информатора в ряде случаев достаточно знания языка и своего предмета. И профессия такого переводчика несомненно полезное ремесло. От журнального и газетного работника требуется к тому же элементарная образованность.
В очень интересно составленном шестом номере "Иностранной литературы" за 1957 год есть одна строка на странице 235 и примечание к ней, интересные в особом отношении. В строке стоит "Old long Syne", в примечании "Долговязый старина Сайн (англ.)", то есть что ни слово, то ошибка. И если даже эта ошибка объясняется тем, что перевод всей вещи сделан с чешского, то спросить-то ведь можно. Немножко зная язык, переводчик догадался бы, что эти три слова равны английскому: since long ago = old long since = шотландскому: auld lang syne - в смысле: давнее, прошлое, былые годы, старые дни. Немножко зная даже не литературу, а действительность, он вспомнил бы, что это не что иное, как заглавие и припев знаменитой, всемирно известной "Застольной" Бёрнса, которую поют в Англии при каждой дружеской встрече. А заглянув в перевод С. Маршака, он увидел бы и творческое решение, при котором, не переводя всех слов, Маршак варьирует припев, давая: "За дружбу прежних дней", "За счастье юных дней", то есть подчеркивает мысль подлинника: за все хорошее в былом, за дружбу, за счастье, за юность.
