'Одиссей' Журнал - Одиссей за 1996 год
Может быть, за преследованиями ведьм скрывались гендерные конфликты? Этот тезис, особенно охотно выдвигавшийся и варьировавшийся феминистски настроенными авторами, правдоподобен, поскольку большинство обвиненных и казненных были женщины. В среднем они составляли четыре пятых всех жертв процессов, хотя в разных регионах в разное время доля мужчин могла сильно колебаться. То, что преследование ведьм представляло собой преследование женщин, верно. Однако эта констатация сама по себе может служить лишь исходным пунктом для изучения конкретных мотивов и функций процессов. Систематическая работа в этом направлении началась только недавно ^.
В этой связи, конечно, уместно вспомнить о долгой истории христианского женоненавистничества, которое в концентрированном виде выражено в стереотипе ведьмы, обрисованном, например, в "Malleus Maleficarum". Впрочем, мизогиния является общей-возможно, необходимойпредпосылкой, но еще не достаточной причиной для преследований. Какие именно женщины становились жертвами? Легко предположить, что это были прежде всего "знающие" женщины - знахарки, ворожейки, повитухи, - пострадавшие за свои магические занятия. В самом деле, люди такого рода были среди обвиняемых, однако они составляли лишь небольшую их часть. Как власти, так и обвинители из односельчан часто проводили различие между сведущими в магии целительницами и злыми колдуньями - ведьмами. Кроме того, женщины не обладали монополией в магических искусствах, как раз наоборот - репутация мужчин как целителей и изгонятелей ведьм, например, в Англии или в графстве Лип
II Зак. 125
322 ___ Современная историография
пе *', была, очевидно, выше. Да и на суде ведьмам вменялось в вину не отправление магических практик вообще, а именно злое, вредоносное колдовство. Эти "maleficia", злодеяния, вовсе не обязательно были плодом маниакальной фантазии ученых юристов и теологов: они, как мы узнаем по косвенным данным источников, вполне могли практиковаться в действительности. Решающую же роль играло установление связи между несчастьем, постигавшим кого-то, и угрозой, жестом или действиями определенного лица, которые ex post идентифицировались как ворожба. А случаев, допускающих подобное истолкование, в повседневной жизни деревни было более чем достаточно. Поэтому представляется важным попытаться установить, существовала ли какая-то определенная группа женщин, которой по преимуществу приписывалось злое колдовство.
Как и в случае с социальной принадлежностью, относительно надрегиональных закономерностей, связанных с семейным положением или возрастом жертв, можно говорить только с очень большими оговорками. Возьмем, к примеру, "типичную саарскую ведьму". Это, как констатирует Лябуви, была "женщина за пятьдесят, незамужняя или овдовевшая, но не обязательно живущая уединенно и замкнуто - она вполне могла быть интегрирована в семейное и деревенское сообщество". Не ограничиваясь этими структурными признаками, автор дополняет их следующим наблюдением: поведение женщин, на которых падало обвинение в колдовстве, отличалось от обычного - это были чаще всего "нонконформистки, отклонявшиеся от принятых правил общежития и концентрировавшие на себе благодаря своей сварливости или безнравственному поведению повышенный конфликтный потенциал". Весьма вероятно, что их особенно легко можно было обвинить в действиях, которые интерпретировались как ведовство - проклятия, угрозы, плевки или дутье ^.
Устранение докучливых маргиналов с помощью обвинения в ведовстве - схема убедительная. Но необходима осторожность при обобщениях на базе эмпирического материала. Так, X. Поль в исследованной им области курфюршества Майнц применительно к XVI в. не обнаружил высокого процента вдов среди обвиненных ". Очень важный методический принцип сформулировал Вальц: он пишет, что недостаточно изучать только материалы процессов - необходимо реконструировать и девиантное поведение обвиняемых. В своем анализе он использовал в качестве контрольного материала документы низшей деревенской судебной инстанции - окружного суда. Результат получился неожиданный. Те, кто впоследствии был обвинен в ведовстве, не выделялись, согласно материалу источника, особо отклоняющимся поведением, а те, кто то и дело привлекался к суду за безнравственность и другие нарушения норм, не обвинялись в ведовстве **.
Такие же трудности, как при создании обобщенного образа жертвы преследований, возникают при определении полового соотношения между обвинителями и обвиняемыми. Только на институциональном уровне судопроизводства женщины-жертвы противостояли мужчинам-судьям.
Г. Шверхофф. От повседневных подозрений k массовым гонениям _____ 323
Уже в том, что касается свидетелей, положение менее однозначное: так, в Сааре и в Лемго одну треть свидетелей, фигурировавших на процессах, составляли женщины ^. В порождении и распространении слухов о ведьмах женщинам тем более принадлежала важнейшая роль. Речь идет не только и не столько о пресловутой бабьей болтливости: феминистской историографией установлено, что подозрения в ведовстве возникали зачастую в результате конфликтов между женщинами - например, между роженицами и ухаживающими за ними служанками и повитухами.
С другой стороны, выяснилось, что для понимания гендерного аспекта проблемы весьма плодотворным является анализ мужского меньшинства в процессах ведьм. Во-первых, обнаруживается различие в оценках магических действий мужчин и женщин. Во-вторых, четче проявляется половая специфика: мужчины, о которых шли слухи, реже оказывались втянутыми в процесс, нежели женщины, а если это все же происходило, то у них было значительно больше шансов остаться в живых. Связан с гендерными стереотипами и механизм самодеструкции массовых процессов, о котором шла речь выше. В фазе их бешеной эскалации все чаще ломались стереотипы, т, е. в них вовлекались люди, занимавшие высокое социальное положение - и все больше лиц мужского пола, в связи с чем и начинали зарождаться сомнения в истинности обвинений.
Для тех, кто ожидал обнаружить некоторую доминанту, результат анализа конфликтов, которые разрешались посредством обвинения в ведовстве и процесса, оказывается разочаровывающим. Сущность процессов над ведьмами можно усматривать, как раз наоборот, в их многофункциональности. Они предоставляли самым различным социальным группам разнообразные возможности. Одномерные интерпретации - "богатые против бедных", "мужчины против женщин" - разбиваются о сложную действительность. Однако интереснейшей проблемой для исследователя остается вопрос - как увязать эту многофункциональность с тем, что жертвами процессов становились в первую очередь женщины.
С констатацией того факта, что обвинение в ведовстве могло быть используемо в качестве оружия в разнообразных конфликтах, открывается множество перспективных направлений исследования. Можно разрабатывать типологии конфликтов применительно к конкретным регионам, как это сделала, например, И. Арендт-Шульте '". Защита интересов детей и других членов семьи, разногласия в связи с заключением брака или наследованием имущества- таковы лишь некоторые из важных мотивов, которые обнаруживаются, по ее наблюдениям, в подоплеке процессов. Поскольку женщины либо не имели прямого доступа в суды, либо не могли добиться там решения в свою пользу, т. е. поскольку правовые механизмы решения конфликтов им не помогали, легко было приписать им стремление отомстить с помощью магии. Локальные исследования, как показал Вальц, дают хорошую возможность для выработки поддающихся генерализации гипотез о функциях веры в ведьм. Он подчеркивает вслед за этнологами, что эта вера помогала- посредством объяснения II*
324 Современная историография
несчастий действиями определенного лица - находить удовлетворительные объяснения для дотоле необъяснимых явлений. Кроме того, Вальц разрабатывает элементы социологической теории для более глубокого понимания деревенского общества начала Нового времени ^. Так, он считает, что важной предпосылкой для возникновения подозрений в ведовстве был "принцип постоянства суммы", который господствовал в представлении сельских жителей не только о том, что касалось материальных благ, но также любви, здоровья и чести. Согласно этому принципу, увеличение количества неких благ у одного индивидуума или семьи интерпретируется соседями всегда как уменьшение их собственного достояния. Принцип роста благосостояния всех, как он идеально-типически реализуется в обществах с рыночной экономикой, тогда еще не был известен. А "принцип постоянства суммы", описанный "теорией ограниченных ресурсов" Дж, М. Фостера, образует базу постоянной конкуренции, вездесущей зависти и ненависти, которые в свою очередь создают базу для обвинений в ведовстве. Привлекая аргументацию социолога Никласа Лумана, Вальц стремится показать, почему в простых социальных системах, "по структуре близких к интерактивным", подобные конфликты должны либо подавляться, либо разрешаться прямо и открыто. Так можно теоретически концептуализировать картину пронизанного конфликтами, агонального общества; материалы процессов доставляют впечатляющие эмпирические подтверждения.
