Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №9 (2004)
Национальная безопасность и национальные интересы тогда обеспечены, когда крепко государство. Слабое, сотрясаемое кризисами, плохо управляемое государство, как учит история, всегда было легкой добычей для конкурентов, несчастьем для своих собственных граждан. Надо, наконец, обеспечить подлинную эффективность реформ и решительно снизить их социальные издержки. Надо разгромить коррупцию и придавить преступность. Надо вселить в людей веру в то, что у России есть будущее. Сейчас это коренной вопрос жизнеспособности государства, а следовательно, и его национальной безопасности.
Без оздоровления внутри наша внешняя политика будет и дальше спотыкаться и заикаться. Ресурс ее из-за внутренних трудностей и неурядиц не столь велик, как хотелось бы. Пока важно не перенапрягать силы, сосредоточиться на решении первоочередных задач укрепления позиций российского государства. Но и прекратить пятиться. Отступать дальше некуда.
Прекратилась ли “холодная война”, идет ли дальше, сменилась ли холодным миром — все это не более чем спор о словах. За Россию всегда надо было бороться. Так было, так будет.
Ксения МЯЛО • Мифы и реальность славянского единства на грани веков (Наш современник N9 2004)
КСЕНИЯ МЯЛО
МИФЫ И РЕАЛЬНОСТЬ СЛАВЯНСКОГО
ЕДИНСТВА НА ГРАНИ ВЕКОВ
Сто долгих лет изменят нас, славяне,
изменят лик всего материка,
славянство, как весенняя река,
движенья своего раздвинет грани…
Ян Коллар,
словацкий поэт
первой половины ХIХ века.
Из поэмы “Дочь Славы”
…Надолго, надолго, на вечные веки,
Прощай, наше солнце, прощай.
Юрий Кузнецов,
русский поэт
второй половины ХХ века.
“ Вечерняя песня славянина”
На исходе ХХ века, начало которого оказалось отмечено подъёмом огромных ожиданий, обращенных к славянскому миру (причем наиболее ярко выразили такие ожидания отнюдь не сами славяне), славянская тема практически угасла. И слово-то “славянофил” вышло из употребления, а если и звучит, то чаще всего иронически и с выраженным уничижительно-пренебрежительным оттенком, обозначая некое нелепое, оторванное от хода мировой истории существо, уже одним своим видом будто бы олицетворяющее безнадежную архаику — словом, “кондовость”. Правда, время от времени вдруг да и прозвучит голос, предупреждающий об опасности панславизма, а это было бы даже смешно, если бы под панславизмом не подразумевался всё тот же пресловутый “великодержавный шовинизм” и речь не шла, стало быть, об очередной попытке атаковать любое, даже самое слабое поползновение русских к определению своей собственной идентичности и своего места в резко изменившемся мире.
Какой уж панславизм, когда даже о “славянской взаимности” — мечте Яна Коллара — говорить сегодня не приходится. Не считать же проявлением таковой фольклорные праздники, время от времени случающиеся по случаю встреч президентов трех бывших славянских республик Союза (что не мешает руководству РФ регулярно вытирать ноги о Белоруссию или, точнее, именно прорусски ориентированную часть её народа, а русофобам Украины загонять в резервацию русский язык). И уж тем большее недоумение вызывает странный славянский конгресс в Любляне, где славян России представляли Михаил Швыдкой и Святослав Бэлза — люди, ничем, в общем-то, не обнаруживавшие до сих пор своего особого интереса к славянским проблемам. Всё это — имитации, обслуживающие конъюнктурные политические цели и никакого отношения не имеющие к реальности славянского мира, его неудержимому разбеганию, на рубеже тысячелетий, похоже, принявшему необратимый характер. Правда, не все разделяют такой взгляд. Например, И. Р. Шафаревич в одном из интервью, вспоминая 1945 год и слова Сталина о том, что “вековая борьба славянских народов против иноземных захватчиков закончилась окончательной победой” , продолжает: “Думаю, что Сталин и не имел в виду только немцев, только германских захватчиков, но Запад вообще: Наполеона и прочих. Но можно ли сказать, что произошло совершенно обратное, что вековая борьба славянских народов за свою независимость против давящих на них с Запада окончательно закончилась поражением? Мне кажется, что еще не закончилась. Вопрос будет решаться в ХХI веке”*.
Увы, если бы речь шла о грубом давлении и противостоянии ему, как во времена Александра Невского или Яна Жижки, при Грюнвальде или в годы Великой Отечественной войны — да, тогда можно было бы уповать на память о жестоких битвах, в которых выстаивали славяне. Духовно выстаивали даже тогда, когда в плане земном казались разгромленными. Но сегодня перед нами нечто иное: почти болезненный энтузиазм, с которым славяне — не исключая и огромного количества русских — сами устремляются к Западу, причем к Западу, в значительной мере утратившему свой некогда грандиозный культурный потенциал, измельчавшему и стандартизированному. И вот, однако, за то, чтобы влиться в море “средних европейцев”, (К. Леонтьев), внешним выражением чего является вступление в Евросоюз и НАТО, именно славяне готовы заплатить даже перекодированием собственной исторической памяти. А это уже смещение центра тяжести в духовном плане, что, на мой взгляд, оставляет мало места для питаемого историческими аналогиями оптимизма.
* * *
Здесь предо мною земля знаменитого нашего рода,
В оные дни колыбель, ныне могила его.
Вплоть от изменчивой Лабы до пажитей Вислы коварной,
С тихих Дуная брегов к Балтики шумным волнам
Несся когда-то язык сладкозвучный, богатый и дивный,
Слово могучих славян — ныне умолкло оно.
Кто ж совершил святотатство, грабеж, вопиющий на небо?
Кто в народе одном сонмы людей оскорбил?
Скройся, беги от стыда, кровожадное племя тевтонов!
Ты совершило набег, пролило чистую кровь!..
Так писал на заре ХIХ века один из зачинателей славянского возрождения (“будителей”, как стали их называть) словак Ян Коллар**, которого по праву именуют первооткрывателем исходной славянской топонимики позже ставших немецкими земель.
А вот сегодня неофитов ЕС, похоже, нисколько не смущает то, что Евросоюз счел возможным открыто символизировать себя образом Карла Великого, в честь которого здесь учреждена высокая премия. Такие символизации случайными не бывают, да и политические обозреватели, в том числе и немецкие, охотно проводят порою аналогии между ЕС и империей Карла Великого. А это равнозначно утверждению исторической правоты последнего и, стало быть, неправоты “строптивых славян”, за “смирение дерзости” которых в свое время восславил императора франкский хронист.
Ныне о “строптивости”, как видим, говорить не приходится. Вся же ситуация предстает не столь безобидной, как могут счесть иные наивные, а скорее утратившие историческую чувствительность люди — мол, стоит ли шевелить прошлое тысячелетней давности, не лучше ли “забыть и простить” во имя будущего, во имя единой Европы и т. д. и т. п. Но дело-то в том, что “забыть и простить” (а главное — “забыть”) предлагается только одной стороне, тогда как другая, отнюдь не смущаясь тысячелетней далью, предъявляет образ, олицетворяющий едва ли не самые мрачные стороны истории европейско-славянских отношений. Хотя, казалось бы, в истории Европы так много великих, поистине достойных имен. И почему бы, открывая двери славянам, не сделать символом такого союза, например, Гердера, первым за все века, протекшие со времен Карла Великого, возвысившего голос в защиту человеческого достоинства славян и напомнившего о “великом грехе немцев” перед ними. И это было частью его философии истории, куда как актуальной сегодня, в эпоху нивелирующей глобализации. Гейне писал о нем: “Гердер рассматривал человечество как великую арфу в руках великого мастера, каждый народ казался ему по-своему настроенной струной этой исполинской арфы, и он понимал универсальную гармонию ее различных звуков”.
Выбор, однако, был сделан другой — выбор, несомненно, заключающий в себе некий духовный вызов славянам, не желающим (или уже неспособным) этот вызов не только принять, но хотя бы воспринять. Между тем даже Любор Нидерле, чешский славист конца ХIХ века и автор ставшего классическим труда “Славянские древности”, гораздо более сдержанный и академичный в оценке прошлого, нежели вдохновлённые Гердером “будители”*, пишет, опираясь в том числе и на средневековые жизнеописания Карла Великого, что отношение немцев к славянам — это было нечто иное, нежели обычная для тех времен жестокость по отношению к противнику. Германцы “ вообще считали славян низшим народом , бросали славянских детей псам, зазывали славян к себе на пир, а затем убивали их, измеряя их мечом, — каждому, кто был выше, отрубали голову — и самым жестоким образом мучили славян, осмеливавшихся восставать против германского рабства”**.
