Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6322 ( № 18 2011)
Наша цель – в самый маленький дом
Занести подзабытое Слово.
Не споткнуться бы нам на пути,
Не сломаться под тяжестью неба
И на дальний рубеж донести
Знамя с запахом чёрного хлеба.
***
Я видел сон.
В нём молчаливый кто-то
Кружил над пропастью по шаткому мосту,
И уходило плавно в пустоту
Скрипение печального фокстрота.
И старые бесформенные скалы,
Истёртые о тёмный небосвод,
У пропасти водили хоровод,
Покинув вековые пьедесталы.
Сон без цветов, светил и ароматов.
Ни дня, ни ночи, лишь полутона
Любила эта грустная страна,
Не знавшая восходов и закатов.
***
Далёких дней забытые слова,
Застывший лик седого циферблата,
Чужая, незнакомая трава
На всех тропинках, пройденных когда-то.
Лукавая, святая тишина
Стоит в конце туманного проспекта,
И запахом дешёвого вина
Насквозь пропитан зазеркальный некто.
Рука сжимает олово креста,
И плачут хрипло тонкие суставы:
И там и здесь всё та же пустота,
Не правы мы, но и они не правы.
Ночами слышу чьи-то голоса,
Какой-то шёпот грозный и невнятный,
Как будто чужестранные леса
Мне шепчут: рано, уходи обратно.
Но крюк немой, глядящий с потолка,
Всё ждёт и ждёт, когда в часы похмелья,
Устав искать дорогу в облака,
Я соглашусь спуститься в подземелье.
***
Играет бликами лопата,
Спеша упрятать смелый фарс,
Под монотонный лязг набата
Восходит красноглазый Марс.
Его единственное око
Мерцает в зеркале зари:
На сбор гранатового сока
Ступайте, жалкие цари.
И две бесформенные глыбы
Парят вокруг него в тиши,
Как бремя первозданной дыбы
Для заблудившейся души.
***
Однажды за окном ударил гром
В минуту гипнотического сна,
И понял я – нагрянула в мой дом
На годы опоздавшая весна.
И смыли ливни старости налёт,
И обновлённый воздух дух пьянил,
Но лишь окреп, сковавший душу лёд
И навсегда надежду схоронил.
Мой взор мечтал о радужном венце,
Обнявшем изумрудные луга,
Но как уведомленье о конце
Стянула город чёрная дуга.
Смотрел на город я с вершин холмов,
И мне обман открыла высота.
Из жёлтых глаз задумчивых домов
Струилась равнодушно пустота.
***
Замолчи, истерзанная лира,
Кровью захлебнувшийся набат.
На погостах плачущего мира
Демонов парад.
Плач звучал всегда – звучит и ныне,
Разъедает эшафоты соль,
Но стоят надёжно две твердыни –
Ненависть и Боль.
Стало пусто в золочёных храмах,
Окна их черны.
Скалится в газетных панорамах
Злобная личина сатаны.
В гневе термоядерного рыка
Меркнет скорбь растоптанных икон,
Веру человеческая клика
Бросила на кон.
Замолчите, немощные Боги –
Часовые мнимых аксиом,
Смерть бредёт по замкнутой дороге
С цинковым ведром.
Но внезапным эхом исказила
Одинокий вопль пустота,
И в словах вернувшихся сквозила
Глупая мечта...
Лей бальзам, сверкающая лира,
Смолк навеки стонущий набат.
В небесах смеющегося мира
Ангелов парад.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 4,6 Проголосовало: 5 чел. 12345
Комментарии: 19.05.2011 20:32:26 - Ирина Серггевна Тубина пишет:
Стихи Дмитрия Хоботнева "На годы запоздавшая весна".
Поздравляю!!!! Вы настоящий поэт!!!!Это в строках, которым веришь! Первое стихотворение самое сильное!!! В нём "русский дух"!!!! А вот последнее с демонами и ангелами, мне кажется слабее!!! Конечно "смерть бредёт по замкнутой дороге С цинковым ведром" - это реальный образ!!! А больше и нет реалий!!!! Да "смеющегося мира"- тоже неплохо!!! Но "лей бальзам"- это 19 век!!! Юрий Перминов здорово находит новые образы в реальном мире городской окраины и сельских буднях (есть у него и про село!). А ещё светлый взгляд, поиск позитивных моментов и образов - вот его находки!!! Но и Вы сильный лирик!!! Так что жду от Вас новых публикаций, интересных стихов!!!! Желаю Вам успехов!!! Искренне рада, что вы опубликовали стихи в таком солидном издании!!!!!
Вот какие рассеянные…
Литература
Вот какие рассеянные…
ВЗАПРАВДУ
Марина КУДИМОВА
Уход человека «с поверхности земли» кроме горя и чувства безвозвратности потери совершает подспудно и нечто благое – уточняет масштаб личности ушедшего. При жизни Аркадия Ваксберга его аристократизм и сопутствующие ему черты – мудрость, взвешенность, изящество суждений, естественность и непринуждённость, – не бросались в глаза только слепому. Теперь, когда Аркадия Иосифовича нет с нами, всё оценивается по-новому. Например, его непобедимый оптимизм, ироничность самооценок и непредвзятая внимательность к собеседнику.
Последняя крупная работа Ваксберга, литгазетовца с полувековым стажем, написавшего множество книг, которые ещё предстоит перечитать, сделана именно в тончайшем и почти не встречающемся ныне жанре собеседничества. «Семь дней в марте. Беседы об эмиграции» (Санкт-Петербург, «Русская культура», 2010) – щедрая запись диалогов с другим незауряднейшим человеком нашего обесчеловеченного времени – «русским французом» Ренэ Герра. Легендарный историк русской эмиграции, Герра, как и его собеседник, в особых представлениях не нуждается. То, что принято называть его коллекцией, на самом деле является наиболее полным архивом русского рассеяния, дающим не фрагментарное, но цельное и научно обеспеченное представление о России, которую мы потеряли. Ренэ был близко знаком – или дружен – почти со всеми персоналиями, упомянутыми в книге (а их более 600).
«Семь дней в марте», повторю, представляет собой диалоги двух ярких личностей. Во многом они по-разному смотрят на вещи, что делает чтение только ещё более захватывающим. Как сказал Ваксберг в интервью Кире Сапгир: «Главное то, что наши разговоры начистоту не были втиснуты ни в какие рамки так называемой политкорректности, что чаще всего обозначает самоцензуру. Мы свободно говорили, спорили и высказывали в открытую отношение к тому или иному персонажу – без ненужного пиетета».
Герра, последний европейский подвижник, яростный защитник и приверженец русской культуры в изгнании, сетует на то, что его бесценное собрание никому не нужно ни в России, ни во Франции. Мудрый Ваксберг не просто утешает собеседника – он, юрист милостью Божией, пытается найти выход из ситуации, которая пронзает безвыходностью самого непрошибаемого читателя. Впрочем, непрошибаемые эту книгу читать не станут.
Посвящённые, казалось бы, творчеству, разговоры об эмиграции неизбежно затрагивают политику. Французские слависты, точно гоголевская Пелагея, путают «право и лево», колеблются вместе с российским государственным кораблём и ведут себя в зависимости от его меняющегося курса. Герра, сам славист, профессор, даёт коллегам убийственные бальзаковские характеристики. Достаётся от его острого, заточенного русской классикой языка и нашим записным «разъезжателям», «детям капитана гранта», которые ради лишней возможности посидеть на Лазурном берегу замалчивают судьбу колоссального наследия тех, кого практически в одиночку спас от забвения француз. А Российский фонд культуры, с которым Герра вёл переговоры о бескорыстной передаче своего собрания, просто отмахнулся от королевского подарка. На условиях, предложенных российской стороной, ни один серьёзный собиратель сотрудничать не согласится.
«Только об этом и думаю: что дальше? – на своём блистательном «старорежимном» русском языке грустно завершает цикл бесед Герра. – Одно знаю точно: ни во Франции... ни в России... моему собранию, видимо, не место». «Есть мудрое правило: никогда не говори «никогда», – возражает Ваксберг. Кто прав – пессимист или оптимист? Кто вторично спасёт от забвения изгнанников – чужбина или Родина, наконец доросшая до воссоединения разрозненных кусков своей истории?
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 4,3 Проголосовало: 3 чел. 12345
Комментарии:
Писатель – не скоросшиватель
Литература
Писатель – не скоросшиватель
ЛИТПРОЗЕКТОР
Владимир КАЗАКОВ
Гардемарины отдыхают!
В последнее время я часто ориентируюсь на своё детство и юность. Не потому, что они так уж сильно отличались от сопливых годов моих ровесников, а потому что они – мои. И в моём субъективном детстве восприятие было чище и не отягощено учёностью и дурью современного мира. До сих пор в комнате три книжные полки заняты серией «ЖЗЛ» – «Жизнь замечательных людей». Издания 70-х годов. В детстве я их просто проглатывал. В большинстве своём это были увлекательнейшие романы о жизни того или иного человека. Именно романы, художественное повествование. До сих пор помню «жэзээлку» о Лобачевском. Вроде математик – какой тут интерес для гуманитарного юноши. Но нет, это было что-то необыкновенное. Россия начала XIX века, Петербург, студенты в синих мундирах, сражающиеся на шпагах! Студенты, оказывается, носили шпаги! Они убегают от полиции, явившейся некстати на место дуэли, и девочки-торговки, хохоча на морозе, кричат им вслед: «Студенó, студенó!..» Так простые люди называли студентов. Гардемарины отдыхают!
