Виктор Ерофеев - Русский апокалипсис
Обзор книги Виктор Ерофеев - Русский апокалипсис
Виктор Ерофеев
Русский апокалипсис
Часть первая
Расщепление водки
Расщепление водки
Вначале было слово. И слово было у Бога. И слово было — Водка. В огромном замкнутом пространстве России водка дает и водка берет. На акцизы, выплаченные за ее производство только на бренде «Смирновъ», в начале XX века содержалась треть российской армии. Другим концом водка била ту же армию и стала похлеще войны. Если в Афганистане погибли 14.000 советских солдат за десять лет, то от алкогольного отравления в России умирают больше 30.000 людей в год. Потребление алкоголя — самое высокое в мире (14,5 литра чистого алкоголя на душу населения, больше половины выпитого — водка). Водка прошлась колесом почти по каждой русской семье, как война с Гитлером и сталинские репрессии. О моем деде по материнской линии, который рано разошелся с бабушкой, мне известно одно: он был алкоголик. При слове «водка» русский человек начинает вести себя непредсказуемо. Как будто дыра пробивается в подсознание, и там все начинает булькать, пузыриться, ходить ходуном. А на поверхности возникают жесты и мимика: глаза загораются, руки потираются, кто подмигивает, кто прищуривается, кто глуповато во весь рот улыбается, кто щелкает пальцами, кто хмурится, впадает в прострацию. Но никто, от верхов до низов, не остается равнодушным, выключенным из игры. Мы все в России — заложники водки в большей степени, чем любой политической системы. Короче, водка — русский Бог. Русский Бог празднует в начале XXI века юбилей: ему 500 лет.
Однажды, в начале 1970-х годов, Андрей Андреевич Громыко, тогдашний министр иностранных дел СССР, возвращался в Москву с правительственной дачи в поселке Завидово. Его шофером в тот день был Леонид Ильич Брежнев. Поскольку руководители Советского Союза находились в одиночестве в машине Генсека, Громыко позволил себе затронуть больной вопрос:
— Леонид Ильич, надо что-то делать с водкой. Народ спивается.
Брежнев не отозвался. Громыко уже жалел, что коснулся этой темы, как вдруг, минут через пять, Брежнев, словно проснувшись, ответил:
— Андрей, русским людям без этого никак.
Этот исторический эпизод мне рассказал со слов Громыко Михаил Сергеевич Горбачев, когда, по случаю водочного юбилея, я нанес ему сугубо «водочный» визит.
— Зачем вы пришли ко мне говорить о водке? — не скрыл своего удивления Горбачев.
— Я пришел к вам как к ее главному врагу.
Мы долго беседовали в его тихом, сумрачном, на английский манер, кабинете в Фонде Горбачева на Ленинградском проспекте, а с большого портрета, писанного маслом, на нас смотрела его покойная жена Раиса Максимовна. Горбачев отказался верить в мудрость брежневских слов и стал единственным правителем России за всю историю водки, который объявил ей войну на уничтожение. «Статистика была устрашающей, — сказал он мне. — Травмы на производстве, падение производительности труда, сокращение продолжительности жизни, аварии на транспорте. В 1972 году вопрос обсуждали на Политбюро, но отложили. Решить его было невозможно, ведь сам государственный бюджет был „пьяным“ — напрямую зависел от продажи водки. Сталин временно сделал его таким, но нет ничего более вечного, чем временное решение. За время Брежнева „пьяная“ часть бюджета из 100 миллиардов рублей превратилась в 170 миллиардов — такую прибыль приносила водка государству». Горбачев выждал паузу и продолжал: «За мою карьеру я видел огромное пьянство в партии. Брежнев пил, особенно сначала. А Ельцин даже снискал себе уважение среди женщин за то, что пьет: „Он такой же, как мы!“ Женщины хватали его за штаны. Хотя на Западе боялись: у него же ядерная кнопка!»
Уже через пару месяцев после того, как Горбачев стал Генеральным секретарем ЦК КПСС, в мае 1985 года он подписал постановление «О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма». Горбачев начал войну с водкой с того, что велел опросить 200 ведущих предприятий страны, чтобы понять, поддержит ли «народ». «Народ» высказался против сухого закона, но послушно сдал водку. Кампания быстро приняла формы большого «перегиба». Горбачев крушил водочные заводы, закрывал винно-водочные магазины, придумывал водочные спецталоны на свадьбу и похороны. Он запретил подавать спиртное на приемах в советских посольствах за границей и прошелся бульдозерами по виноградникам Крыма, Грузии, Молдавии, Кубани — под вой, стон и хохот пьющего народа, прозвавшего его «минеральным секретарем». По словам Горбачева, кампания привела к тому, что «жены, наконец, увидели своих мужей», возросла рождаемость, люди стали жить дольше. С другой стороны, возник страшный дефицит сахара: народ бросился скупать его для самогона. Кроме того, травились всякой дрянью, вплоть до тормозной жидкости. В те времена мне попалась на глаза надпись в деревенском магазине на северной Волге, возле Костромы: «Одеколон продается с 14 часов». В той же Костроме в ресторанах официанты тайком подавали коньяк в чашках из-под чая.
Для человека из Ставрополья, где виноградное вино популярнее водки, водка, видимо, не представляла личной психологической проблемы, и Горбачев легкомысленно ее недооценил. Но в стране, где водка стала сильнее рубля, где больше 70 процентов убийств совершалось на почве пьянства, она оказалась неподвластна Горбачеву. Узнав о статистике отравлений, Горбачев сдался. «Возможно, — добавил он с обидой несостоявшегося царя („А я бы мог быть царем, — блеснул он глазами, — не начни я перестройку“), — были специальные извращения с целью дискредитировать мою власть». Но тут же со смехом рассказал анекдот: «Стоит длинная очередь за водкой, и один мужик не выдерживает: „Пойду в Кремль, убью Горбачева“. Через час возвращается. Очередь все еще стоит: „Убил?“ — „Какое убил! Там еще больше очередь таких, как я!“»
Открытие водки окутано тайной, и в этом нет ничего удивительного. Водка сакральна. Для русского сознания у нее нет истории. Вечная субстанция не подлежит анализу. Расщепление водки — угроза России. Аналитик водки — враг народа. Изучению водки помог скандал. В 1977 году, когда советская водка собралась выйти на американский рынок, ей отказали в подлинности. Советским торговцам пришлось доказывать, что настоящая русская водка — это водка из России. Еще более жестокий удар нанесли в следующем году поляки. Эти союзники по Варшавскому договору заявили, что водка — истинно польский напиток, и русские не имеют права на бренд «водка».
Раздался партийный приказ: найти того, кто знает историю водки. В результате журналист Вильям Похлебкин написал для высших сфер убедительный и до сих пор единственный водочный трактат. Поляки, доказал он, на несколько десятилетий позже русских стали изготовлять водку. Похлебкин был убит в своей подольской квартире в 2000 году, и по Москве долго ходили слухи, что его убили мстительные поляки.
Национальную зависимость от водки можно сравнить с татаро-монгольским игом. В этой аналогии есть историческая ирония. По легенде, водка была впервые изготовлена монахами Чудова монастыря в Московском Кремле в конце XV века, примерно тогда же, когда русские освободились от татаро-монголов. Сначала монахи использовали импортный спирт, привезенный из Генуи через Кафу — нынешнюю Феодосию. Затем водку стали делать из местного «хлебного» спирта и мягкой родниковой воды. Здесь все эмблематично: участие божьих людей в создании водки, название несохранившегося монастыря, сургучная печать столицы. Документы, связанные с рождением водки, были уничтожены в середине XVI века Русской Православной Церковью, которая тогда же объявила водку изобретением дьявола. Впрочем, священники, о чем мы знаем по картинам передвижников, водку всегда уважали.
В самой смеси спирта с водой есть глухой намек на средиземноморскую культуру древних греков, которые смешивали вино с водой. Правда, водочная жидкость первоначально служила дезинфицирующим средством при обработке ран. Однако водка быстро вырвалась из врачебных рук и превратилась в горящую воду. О горящей воде впервые сообщили шведы в своем донесении из Москвы в 1505 году. Горящая вода в считанные десятилетия подожгла Россию. Напиток настолько пришелся народу по вкусу, совпав с его алкогольными ожиданиями, что российское государство уже в 1533 году отдало производство водки на откуп владельцам кабаков, тем самым целовальникам, которые целовали крест в обещание честно вести торговлю водкой, но быстро погрязли в коррупции, занявшись продажей недоброкачественной водки.
Эта «левая» продажа водки на века заложила фундамент российской коррупции. Экономика была сбита с толку: зачем что-либо производить, если доходы от водки столь велики, а народ готов отдать за нее последние деньги? Пьянство еще в древнем Киеве, где пили в основном медовуху, считалось «веселием Руси»: водка превратила «веселие» в норму жизни. Счастье длилось недолго. В 1648 году в Москве, а затем и в других городах вспыхнул «кабацкий бунт». Положение было аховым. Треть мужского населения оказалась в долгу у кабаков, а крестьяне уже несколько лет подряд из-за пьянства не занимались земледелием. Тогда государство монополизировало продажу водки. Доходы от ее производства резко сократились. У водки возникла длинная историческая тень — самогон. Наш самогонный народ и сейчас в деревнях потребляет на одну бутылку водки четыре с половиной бутылки самогона. Государство до сих пор шесть раз отменяло водочную монополию (последний раз — Ельцин в 1992 году) и снова вводило ее (через год, в 1993 году, испугавшись активной криминализации водочной отрасли, Ельцин снова монополизировал водочный рынок), но этот маятник ни к чему не привел, кроме как к развитию пьянства.
