KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Документальные книги » Прочая документальная литература » Владимир Костицын - «Мое утраченное счастье…» Воспоминания, дневники

Владимир Костицын - «Мое утраченное счастье…» Воспоминания, дневники

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Владимир Костицын, "«Мое утраченное счастье…» Воспоминания, дневники" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

465

Запись от 12 июня 1950 г. – Тетрадь III. C. 168–173.

466

В. В. Стратонов писал иное: «Мы поручили Костицыну, который сохранил еще большевицкие связи, добиваться, через голову Луначарского, приема делегации самим Лениным» (Стратонов В. В. По волнам жизни. Л. 261).

467

В. В. Стратонов пишет: «Нам ответили через Костицына: “Ввиду болезни товарища Ленина делегацию приглашает к себе в субботу заместитель председателя Совнаркома товарищ А. Д. Цюрупа”» (Там же. Л. 263).

468

Встреча с А. Д. Цюрупой состоялась 4 февраля 1922 г. (см.: Стенограмма приема тов. Цюрупой делегации от 1-го Московского государственного университета 4 февраля 1922 г. // ГАРФ. Ф. Р – 130. Оп. 6. Д. 871. Л. 11–23).

469

Запись от 19 июня 1950 г. – Тетрадь III. C. 200–205.

470

В дореволюционной России проститутки, занимавшиеся своим ремеслом легально, вместо паспорта, который сдавался ими в полицию, получали «заменительный билет», в быту из-за своего цвета называвшийся «желтым билетом».

471

Неточность: М. Горький выехал из Петрограда в Финляндию, а оттуда – в Германию 16 октября 1921 г.

472

14 февраля 1922 г. И. В. Сталин и А. Д. Цюрупа приняли группу профессоров высших технических учебных заведений, также жаловавшихся на бедственное положение науки.

473

Запись от 20 июня 1950 г. – Тетрадь III. C. 206–209.

474

Запись от 21 июня 1950 г. – Там же. C. 211–214.

475

Поскольку А. Д. Цюрупа пообещал, что вопрос о высших учебных заведениях будет рассмотрен в комиссии под председательством А. В. Луначарского с участием выборных представителей от профессуры, на состоявшемся 6 февраля 1922 г. очередном университетском собрании, после краткого отчета о переговорах с Совнаркомом и принятия резолюции о прекращении забастовки, в «комиссию Луначарского» большинством голосов были избраны профессора В. С. Гулевич, В. А. Костицын, В. В. Стратонов и в качестве кандидатов Д. Ф. Егоров, А. В. Мартынов и Г. В. Сергиевский (см.: ЦГА Москвы. Ф. Р – 1609. Оп. 1. Д. 548. Л. 1). От других московских вузов в комиссию вошли еще по 2–5 человек, всего – около 50, из-за чего, писал Стратонов, «получилась смесь политических настроений: от убежденных антибольшевиков до пресмыкающихся перед советской властью, вроде представителей Петровской сельскохозяйственной академии и даже нескольких коммунистов: от Московской горной академии – ее ректор Губкин, геолог Архангельский, от Института путей сообщения – переметнувшийся в большевизм ректор инженер Некрасов, и т. п.». Но, отмечал Стратонов, деятельность «комиссии Луначарского», затянувшись на два с половиной месяца, так ни к чему и не привела: «Заседания комиссии назначались все реже. Сам Луначарский заменял себя Покровским, с которым нам было работать слишком трудно и щекотливо. Один раз мы собрались на заседание, а ни Луначарский, ни кто-либо из Наркомпроса вовсе не явился. После оказалось, что Луначарский отменил заседание, а нас не потрудился уведомить. Перестали церемониться… Если же заседание и происходило, Луначарский теперь держал себя с показным равнодушием, деланно-небрежно. По-прежнему все предлагал нам писать записки… Но мы их более не составляли. Тогда, в своем совещании, мы решили, что тянуть эту комедию не стоит. Постановили прекратить наше участие в комиссии Луначарского». Дальнейшее Стратонов описывал так: «Надо было объяснить наше решение власти. Мне было поручено составить об этом доклад. Я написал его в кратких, но энергичных выражениях. Была избрана делегация, которая должна была вручить этот доклад заменявшему тогда Ленина, по роли председателя Совнаркома, А. И. Рыкову» (Стратонов В. В. По волнам жизни. Л. 264).

Всего состоялось шесть заседаний комиссии – 8, 15, 20 и 27 февраля, 6 и 15 марта, после чего «делегаты от Совещания выборных представителей московских высших учебных заведений» В. С. Гулевич, В. А. Костицын, В. В. Стратонов и А. Е. Чичибабин вновь обратились в Совнарком. Возмущаясь тем, что поданные ими записки (об изменении правового положения высшей школы, мерах к улучшению ее материального положения, дефектах и желательных изменениях в действующем положении о вузах и т. д.) ни к чему не привели, профессора заявляли, что «не видят перед собой другого выхода, как совершенно отказаться от дальнейшего участия в Комиссии, возглавляемой А. В. Луначарским», ибо она «создает лишь видимость будто серьезно занимается данным делом, на самом же деле все сводится к затягиванию времени» (ГАРФ. Ф. Р – 130. Оп. 6. Д. 871. Л. 59–61).

476

В. В. Стратонов вспоминал о посещении Совнаркома так: «Опять на Костицына было возложено добиться этого приема. Добились его довольно скоро. Но – уже не в Кремле, а в реквизированном доме, на углу Моховой и Знаменки, где А. И. Рыков устроил свою резиденцию. Нас пришло немного, только трое: Гулевич, Костицын и я. Остальные избранные делегаты сочли за благо не возыметь вдруг времени для переговоров. Боязливость все заметнее овладевала профессурой.

Следуя бюрократическому обычаю о способе выражать неудовольствие, Рыков долго продержал нас в приемной. Наконец, вводят. В сравнительно скромном кабинете восседает за столом Алексей Иванович Рыков, рыжеватый, с козлиной бородкой. Сильно заикается, прихрамывает. Прием довольно сухой. Рыков уже познакомился с нашим последним докладом. Он высказывает нам свое крайнее начальственное неудовольствие по поводу решения “саботировать” комиссию Луначарского.

– Я вне-не-су это де-дело в бо-бо-боль-большой со-совнарком… Пусть про-про-фессу-сура выбе-бе-берет своих де-делега-гатов!

Простился с нами более чем сдержанно.

Мы обсудили положение в своем профессорском совещании. Выяснилось, что В. С. Гулевич тоже начинает сдавать. Правда, ему по роли председателя всей этой неприятной и полной опасностей истории пришлось перенести изрядную трепку нервов. Нелегко было казаться всегда милым и приятным, говорить сладким голосом и достигать благожелательного к себе лично отношения, трактуя столь неприятные для власти вопросы. Но Гулевич умел как-то придавать своим выступлениям такой вид, что он, собственно, ни при чем, что он лично, может быть, на дело смотрит и иначе, однако, по обязанности, в сущности для него даже и неприятной, он должен высказать то-то и то-то… Эта тактика несомненно ему хорошо удавалась.

Теперь В[ладимир] С[ергеевич] заявил о своем намерении сложить с себя обязанности председателя совещания. Он указывал, как на нового председателя, на меня. Но мы дружно восстали против его намерения и просили довести совещание до заключительного шага, заседания Большого Совнаркома. Я же указывал, что принятие мной председательствования повредило бы делу, потому что на меня советская власть смотрит как на боевой элемент, а это для председателя мало подходит.

Гулевич уступил неохотно и с неудовольствием:

– Остаюсь председателем, но констатирую, что надо мной учинено насилие.

Конечно, его уход в такой момент был бы гибельным, как свидетельство о происходящей в нашей среде распре.

В эту пору в Москве пребывали и представители петроградской профессуры. На нашем совещании были выбраны шесть представителей для посещения Совнаркома – четверо от московской профессуры и двое от петроградской. Избраны были: от Москвы – В. С. Гулевич, В. А. Костицын, А. Е. Чичибабин и я, от петроградской – Д. С. Зернов и Б. Н. Одинцов.

Наконец, в самом конце апреля, пришло извещение, что мы приглашаемся на заседание Совнаркома в первых числах мая. На своем совещании мы выработали общие пожелания, которые должны быть представленными Совнаркому. Затем был составлен текст записки, которую мы сговорились подписать, зайдя на квартиру Гулевича, на пути в Кремль.

Но произошло следующее: к Гулевичу зашел накануне Зернов, привыкший в Петрограде к своему званию “Нестора”, которому подчинялись все спецы, а за ними – и остальная профессура. Тот же метод он применил и здесь. Посетив Гулевича и прочитав записку, составленную нами, он забраковал ее и сказал, что напишет другую. Гулевич, по своей чрезмерной мягкости характера, не имел мужества ему противостоять и согласился.

Придя к Гулевичу, мы застали уже готовый текст новой записки, окончательно выправленный, подписанный Гулевичем и Зерновым, и нам предложили присоединить свои подписи. Ознакомившись с запиской, я увидел, что она составлена в неприемлемых для московской профессуры, но обычных для петроградской, соглашательских тонах. Я запротестовал, указав на неправильность всех действий по этому поводу:

– Такой записки я не подпишу!

– Что там много разговаривать: подпишу, не подпишу! – грубо буркнул Зернов.

Вмешался Костицын:

– Я вполне согласен со Всеволодом Викторовичем относительно неприемлемости действий по поводу записки. Тем не менее, ввиду срочности и невозможности уже составить другую, я подпишу ее.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*