Лариса Миронова - Детский дом и его обитатели
– Зря, очень зря, – говорит, присаживаясь радом. – Мне не их жаль, а вот вас. Грохнетесь с инфарктом. И готово дело. В отрядную врывается Огурец. На ходу утирает нос. Красные полосы до ушей. Ой-йййй… Кто впечатал?
– Ольга Николаевна! Вас дирюга…
– Кто, кто?
– Извиняюсь, Людмила Семёновна… Вас зовут.
Даю ему платок. Утирается, тревожно заглядывает мне в глаза. Я смягчаюсь.
– Всё нормально, Серёжа. Иди, умойся как следует. И посиди спокойно. Потом расскажешь, что случилось.
Людмила Семёновна последние дни сидит в детском доме допоздна. Вскакивает, когда я вхожу.
– Немедленно… Слышите? Немедленно! – её трясёт.
– Хоть сейчас. Только что именно?
– Извинитесь перед Бельчиковым! Вам не позволят бить детей! В нашем детдоме этого никогда не будет! Наш долг – защищать сирот, а не издеваться над ними! Их защищает закон! Нам государство доверило нам самое дорогое, что у нас есть – детей, будущее нашей страны!
Брызги кипящей слюны летели во все стороны.
– Ах, вот оно что. Я не стану извиняться перед Бельчиковым. «Вам никто не позволит бить детей!» Это вы мне? Я не считаю в данном случае себя неправой.
– Правой, левой, какая разница! Какое это имеет значение? Вы ударили сироту, ребёнка.
– Извините. Мужчину уже. Бельчиков в три раза сильнее меня. Это моральное наказание. Других способов поставить его на место в той ситуации просто не было. Он нарывался.
– А если каждый станет распускать руки…
– Не знаю про «каждого», но в данном случае, он этого заслужил.
Но она по-прежнему твердила своё:
– Вы запятнали честь педагога. Позор! Что это значит? В нашем детском доме воспитатели творят разбой! Я не потерплю беспредел!
Брызжа слюной и захлебываясь криком, она грозила мне различными карами, ссылалась на постановления, перечисляя статьи и параграфы с примами…
Я слушала. Наконец она замолкла.
– Всё? – спросила я.
Она молчала. Я развернулась и, ни слова не говоря, покинула её кабинет. Хорошего понемножечку… Ну вот, теперь кое-что прояснилось…
В предбаннике нос к носу сталкиваюсь с Татьяной Степановной.
– За выговор ни в коем случае не расписывайся! – шепнула мне на ходу и быстро юркнула в полураскрытую дверь кабинета.
Выговор? Что за новость! Комиссия приехала на следующий день. Уже во время завтрака сосредоточенные дяди и тёти в строгих дорогих костюмах бодро расхаживали по всему детскому дому. У меня было два урока в школе в этот день – второй и третий, после чего я сразу же поехала домой. Когда я к трём пришла на смену, Людмила Семёновна, стоя на крылечке, уже прощалась с председателем. По её лицу я безошибочно поняла – всё кончилось взаимным удовлетворением.
– Очень приятно, очень… Рад был с вами познакомиться.
– Как я вам благодарна за все ваши советы, как благодарна!
– Всегда обращайтесь, как только будет необходимость. Ни малейших сомнений! Я всегда свободен для вас.
– Да, крутишься тут как белка в колесе… Что-то главное мимо глаз проходит… – почти натурально всплакнула директриса.
– Как я вам благодарна за ваши советы!
– Производство ваше наитруднейшее, стоит ли сетовать на нерадивых? Где же их, хороших, взять в таком количестве? Вы – наш маяк.
Председатель комиссии длинным взглядом смотрел на неё – глаза Людмилы Сергеевны сияли небесной чистотой. Так ворковали они, стоя на крылечке, рядом – машина председателя, а я стояла, карауля подходящую минутку, чтобы вклиниться в столь задушевный тет-а-тет. Хотелось, «не отходя от кассы», узнать о результатах. Метрах в десяти от крылечка блистали красной нитрой новенькие «жигули». Откуда?
– Здравствуйте, – нагло влезла я в любезный обмен комплиментами, так и не дождавшись паузы (они, как петушка и кукух, всё более бурно изливали друг на друга разгоравшуюся страсть, похоже, назревает служебный роман, или хотя бы новелла).
– Здравствуйте, – ответила Людмила Семёновна. На её лице изобразился «мильон терзаний». Председатель не обратил на меня никакого внимания, а он– то мне и нужен был!
– Здравствуйте, товарищ… простите…
– Добрый день, – сухо ответил он, так и не назвавшись, но зачем-то втягивая кругленький живот.
– А вы… милочка, бегите к детям, – сразу вдруг ослабшим, истерично-упадочным голосом сказала Людмила Сергеевна. – Я к вам зайду.
– Когда? – настаиваю я, она раздражённо отвечает:
– Попозже. По-том!
– Мне сейчас хотелось бы узнать…
Однако директриса тут же отвернулась от меня.
– Вы представляете, – она тут же громко заговорила с председателем комиссии, – у нас даже воспитателям надо повторять одно и то же по сто раз.
Не назвавшийся товарищ не проявлял ко мне, по-прежнему, никакого интереса. Даже, похоже, не очень рассердился на мою наглость. Смотрит из-под очков на Людмилу Семёновну, второй подбородок вылез на узел галстука.
Вот хмырь!
Результаты проверки стали известны только через два месяца. Ознакомившись с актом, непонятно как попавшим в мою профсоюзную папку, – а я и в этом году была «производственным сектором», – я начала тихо закипать. Медленно, но неотвратимо надвигался приступ неконтролируемой ярости. Поезд уже скрылся в туннеле. На час дня было назначено профбюро, но пока явилась только Татьяна Степановна.
– Послушай, дорогая и уважаемая! – еле сдерживая бешенство, начала я (мы уже с ней крепко накоротке – никакого политеса). – Ты, видно, решила окончательно со мной рассориться?
– А что такое?
Она тупо делала вид, что ничего не понимает.
– А то, что ты, оказывается, девушка из породы «пёстрых».
– Какой, какой породы, милочка?
Она в точности скопировала интонацию Людмилы Семёновны.
– Какой породы? Да той самой, про которую сказано, что они совесть до дыр износили и имеют по два языка – чтобы болтать то тем, то другим. По ситуации.
– Я попрошу!
И она снова приняла независимый и гордый вид: начальница надо мной, не подруга, к тому же – «лучшая»… Итак, уже смело можно констатировать: очередной раунд нашей «дружбы» скоротечно заканчивался…
– Ладно, проехали. Но учти, я пойду выше. Это только начало. Вы за всё ответите. И скажи, что это за «жигули» тут стоят? Откуда эта красная машина? Такой статьи в бюджете нет – персональный лимузин для администрации.
Про лимузин она, похоже, предпочла не услышать.
– Управа найдётся и на вас! – сразу перешла на личности она. – Фактик с Бельчиковым – не фантик от конфет. Публичный факт. Ты же делаешь всё напоказ! Смотрите все, какая я разумная преумная, смелая и честная! Вот и допрыгалась. Факт рукоприкладства был. И никто тебя за это по головке не погладит. Это преступление.
Она в пылу полемики снова перешла на «ты» – но оно было уже совсем не дружеским. Тут меня прорвало. Так всё-таки это было специально устроено – специально под приезд комиссии! А мы уже в отряде этот случай обсудили – Бельчиков покаялся и повинился. Никаких вопросов не должно было быть. Все сошлись на том, что в той ситуации это всё же лучше, чем разборки в кабинете директора, которые неминуемо заканчивались или закладкой в психушку или отправлением на комиссию по делам несовершеннолетних. Бельчиков сам замазал выбоину шпаклёвкой, закрасил часть испорченной стены краской и ходил уже за мной хвостиком, повторяя непрестанно одно и то же:
«Только не в колонию, не хочу в психушку…»
Это меня и огорчало и радовало – как, однако, легко ими манипулируют, но хоть раскаялся искренне?. Но сама себя, я, конечно, очень огорчила. – Татьяна Степановна опять меня обвела вокруг пальца. Я когда-нибудь поумнею?
Сумбур обвинительной речи, наполовину состоявшей из: «Да что ты говоришь!», мой растрёпанный вид – всё это значительно умаляло весомость моих аргументов. А «пёстрая», откровенно наслаждаясь, моим бессилием, стояла молча уже и кивала головой, как китайский болванчик. Руки у меня тряслись, я прекрасно понимала, как нелепо я выгляжу, но остановится я уже не смогла. Она же не сказала больше ни слова. Заседание профбюро перенесли на следующую неделю.
Для начала я решила всё-таки пойти к Людмиле Семёновне. Начнём распутывать клубок старых противоречий. Первое: откуда бельё без штампов в кастелянной? Начнём с этого. Главное, за ниточку верно потянуть, а там уже клубок сам собой распутается.
– Белья без штампов у нас не было, – говорит она спокойно и с глубоким сожалением смотрит на меня – мол, опять перегрелась.
– Я помню – было. И все воспитатели подтвердят.
– Это не доказательство. Хоть один комплект без штампов вы можете предъявить?
– Вы отлично знаете, что всё арабское бельё из детского дома таинственно вдруг исчезло. Могу предположить, что его украли.
Она разводит руками.
– На нет и суда нет.
– Думаю, это не так. Она разводит руками.
– Что вы вспомнили столетнюю историю? Какое-то грязное бельё. Охота вам?
Иду к кастелянше – нашей вечной молчунье. Муж её уже не работал в детском доме.
![Лев Константинов - Схватка [Журнальный вариант]](/uploads/posts/books/270148/270148.jpg)
![Лев Константинов - Схватка [Журнальный вариант]](/uploads/posts/books/270165/270165.jpg)
