Лариса Миронова - Детский дом и его обитатели
– Такая спешка? А что случилось всё-таки?
– Разговор не телефонный.
– Ладно, давайте адресок.
– Записать есть чем? Диктую. От метро до остановки «Школа», автобус номер…
И вот мы уже сидим рядом, за уютным кухонным столом.
– Я бы и сама к вам подъехала, да детей не с кем оставить, – оправдывается она. – Муж, как всегда, в командировке.
Мы пьём чай с натуральным мёдом, с пасеки, но разговор так и не начинается – по существу, всё вокруг да около.
– Вкусно?
– Очень.
– Ещё добавить?
– Спасибо. Но не ради этого чудесного мёда вы меня сюда пригласили?
– Да, конечно.
– Так что случилось?
Я, кажется, уже понимаю, печёнкой чувствую – череда несчастий успешно стартовала, и до финиша, увы, далеко.
– Говорить прямо, без подготовки? – спрашивает она.
– Я готова ко всему после того, что уже случилось. Говорите, как есть.
– Ну, хорошо, мужайтесь, – вздохнув, сказала Ирина Дмитриевна. – Сегодня я была на исполкоме, в комиссии по делам несовершеннолетних.
– Вы? Но почему – вы? – Меня послал партком школы.
– И что там было?
– Всех этих ваших красавиц, Надежду и компанию, уже допросили, пригрозив колонией, ещё до вашего приезда.
– И что?
Она снова вздохнула. Потом как-то скучно, будни что сказала:
– Все они дали показания против вас.
– Зачем?
– Их после этого сразу же отпустили.
– И они отправились в бега, узнав, что назавтра мы приезжаем. Так, я угадала? – сказала я с почти истеричным смешком.
– Ну да, примерно так.
– А что за показания против меня? – уточнила я. – Я вроде посуду на базе не воровала.
Она сказала вполне серьёзно:
– Что это ваша личная месть – отправить их из Сочи.
– Ах, вот оно что. Так это моя месть?!
– Да, месть. Теперь это так называется!
– А дальше?
– А дальше был большой базар – обсуждали, как это дело подать выше. Я, конечно, рассказала бы о «подвигах» ваших девах, но докладная записка Тамары Трофимовны уже возымела определённое действие, добавить что-либо было трудно.
– И вы молчали?
– Я только подтвердила правильность изложенных фактов. Я действительно не могла ничего нового добавить.
– Ясненько… Значит, это моя месть? Ловко, ловко…
Она очень печально смотрела на меня, потом сказала тихо и жалостливо:
– Хочу вас предупредить – обстановка накаляется. Говорят, слухи о сочинском скандале дошли уже до верхов.
– Бояться слухов, знаете ли…
– Да, в горы не ходить, равно как и в лес, – улыбнулась она. – Но мы – уже в лесу. Причём, в лесу очень диком.
– А чем дальше в лес…
– Тем толще партизаны.
Однако она уже не улыбалась. Сосредоточенно о чём-то размышляя, она смотрела перед собой, словно забыв обо мне вовсе.
Я хотела встать и потихоньку убраться, но она вдруг встряхнулась и сказала:
– У Людмилы Семёновны безупречная репутация, она весьма бодро идёт наверх. Так что в случае открытого конфликта перевес явно не на вашей стороне. Не подставляйтесь по пустякам.
– Смерть Лены – это разве пустяк?
– А вы хотите и из-за этого шум поднять? Меня прямо захлестнуло волнение.
– Стоп. Давайте сначала. Погибла моя воспитанница при не очень понятных обстоятельствах – и что? Я не имею права настоять на серьёзном разбирательстве этого дела?
– Имеете. Но Лену из могилы уже не воскресишь, а себе вы навредить сумеете по максимуму.
– Это уж я как-нибудь соображу – что к чему. Только с бандитами заключать мировую и не подумаю, – сказала я резко.
– Желаю вам от всей души успеха.
Нет, мне её никак не удаётся расшевелить! А она мне нужна в союзницы!
– Но хотя бы на вашу моральную поддержку я могу рассчитывать?
Она снова грустно вздохнула. Поставила чашку на стол и сказала:
– По совести, я не верю, даже теоретически, в вашу победу. Как и вообще – в успех вашего дела.
– Нетрудно догадаться.
– Думаете, вы здесь первая такая?
– Знаю.
– Ну и где они теперь, эти смельчаки?
Я смотрела на банку с мёдом, чтобы не смотреть на неё – такая жуткая грусть вдруг в глазах Ирочки!
– Мне про некоторых Нора уже рассказывала. Да, не позавидуешь людям.
– Вот! – оживилась она, решив, наверное, что и я небезнадёжна.
– И что теперь? Терпеть этот беспредел?
– Терпи не терпи, а только Людмила Семёновна до сих пор живёт и здравствует, и грамоты, значки отличника получает за боевую деятельность на ниве просвещения.
– Да, есть такой факт…
– И есть, и будет есть этот самый факт… Так что мой вам совет – бросайте детдом и делайте свою карьеру.
– Татьяна Трофимовна то же самое говорит.
– Вы человек способный, силы у вас есть, и вы вполне преуспеете хотя бы в науке. Из вас неплохой преподаватель получится, но только не к школе, нет, а в хорошем академическом вузе. Муж говорил, что сейчас можно по обмену и за границу поехать работать. В соц. страны, конечно. Появляются перспективы для способных людей, и со временем их будет всё больше. Жизнь меняется, это трудно не заметить. Теперь нужны другие герои. Ну, я вас хоть чуть-чуть поколебала?
Однако мой ответ был в прежнем ключе:
– Я решила остаться здесь. И это моё последнее слово, – сказала я, вставая.
– Ой, напрасно! Это совсем не ваше поприще. Выживут всё равно, и в душу наплюют. И никому вы ничего не докажете. Если не бросите сейчас, через год очень пожалеете.
– А смерть Лены? Тоже бросить? – выкрикнула я.
– Смерти не было. Её списали.
– Кого… списали?
– Девочку списали! Списали вашу воспитанницу б/у. Как старую, ненужную вещь – в утиль. Ясно? – непривычно жестко сказала она.
Ах, эти милые манеры!
– Таки умеем зубки показывать? – иронично спросила я.
– Умеем, если что, – сказала она всё с тем же неприятным выражением лица. – Забудьте о Лене. И нигде об этот случае не заикайтесь. Вас не поймут. Она неисправима, и от неё избавились… Для вас же и стараюсь.
– Понимаю. Нет человека – нет проблемы.
– Именно так. И раньше, кстати, так было.
– Вы думаете? – спросила я, всё ещё не веря, что передо мной всё тот же человек – столь разительная перемена произошла в её лице.
– Знаю.
– А почему я не знаю?
– Потому что вы, как человек мечтательно сильный, живёте небесным идеалом, а мы, слабые земные люди, держимся, во имя своей семьи хотя бы, за свою рубашку, которая всё-таки ближе к телу, чем ваш небесный идеал…
– И с вами делают всё, что хотят. Она промолчала. А я наседала:
– До такой степени мы, государство, разложились и даже… слились с криминалом? И будем дальше терпеть беспредел? Ваш муж, он может…
И тут Ирочка сломалась. Слёзы побежали по её щекам…
… Она меня ещё долго не отпускала. Проговорили мы до полуночи, и то, что рассказывала она, было более похоже на кошмарный сон, чем на нашу, вполне презентабельную, хотя и скучноватую явь. Что же это получается? В мирное время, средь бела дня в нашей прекрасной столице творится разбой на глазах у всех, и эти «все» молчат, заткнув рот тряпочкой? Или отделываются показательной расправой над «козлом отпущения», если вдруг система защиты обнаружит прорехи – типа нашей кастелянши и её мужа? Их ведь тоже никто жалеть не будет.
– Я бы могла вас активно поддержать, – сказала Ирина на прощанье. – Мне это не трудно, но, извините, всё-таки не смогу, семья…
Глава 35. А что? Я и не так могу!
Беглянок нашли, не без помощи, конечно, Ольги Тонких. Явились – не запылились. Смотрят, как ни в чём не бывало. Про комиссию молчок. Ну, и я не стала им ничего говорить на эту тему.
В детском доме воцарилось временное затишье. Похоже, все чего-то выжидали. Директриса, конечно, ни о каком отпуске даже слышать не хотела.
На заседании профбюро состоялся разговор о Сочинском инциденте. Татьяна Степановна держала бойкую речь: мы должны: «сделать выводы», «усилить контроль», «повысить ответственность» и вообще – «заострять» и «всемерно укреплять».
Я же окончательно укрепилась в своём намерении дойти до истины – иначе, зачем всё это вообще? Балаганчик устроили, шутники. Только смерть девочки всё-таки настоящая! И виновные должны за неё ответить. Выступив на заседании и поделившись своими сомнениями с коллегами (там были также Нора, Надежда Ивановна и ещё двое воспитательниц, с которыми у нас ещё в прошлом году установились вполне приличные отношения), я поняла, что поддержки ждать неоткуда. Они даже не удивились моим изыскам! И не такое видели на своём веку. И ничего, живут и работают. Как? А просто – молча… А кто много выступал, того и след простыл. Вечером шли с Надеждой Ивановной к метро, и по дороге она кое-что мне дополнительно рассказала. Но почему, почему молчала на профкоме?
И я сказала так:
– Всё, хватит. Я немедленно пойду в горком профсоюза, они обязаны вмешаться.
– И что? Никто не подтвердит вашего заявления. Народ пуганый, учёный…
– А что, лучше сидеть по норам и думать – только бы меня не коснулось? – вскипела я.
![Лев Константинов - Схватка [Журнальный вариант]](/uploads/posts/books/270148/270148.jpg)
![Лев Константинов - Схватка [Журнальный вариант]](/uploads/posts/books/270165/270165.jpg)
