Лариса Миронова - Детский дом и его обитатели
– Да, у-блюд-ки!
– Хватит уже!
– А что хватит? Что есть, то есть. Ну, и адреналин, опять же, в кровь хлестнул, как говорят медики. – Вдоволь насладившись произведённым эффектом, она продолжила: – И нечего кривить рот, будто вам туда микстуру налили… Вам мало? Они ещё добавят. И не сомневайтесь.
– Я хочу сказать, что эти дети не всегда отдают себе отчёт в том, что они делают… – всё-таки успела вставить реплику я.
– А, бросьте. Всех их надо по колониям распихать – и чем раньше, тем лучше. А вообще, и с ними ладить можно. Если с колонией пока не получается.
– Ладить? Это как?
– Легко.
– Как вы с Фроськой ладили?
– А что – «с Фроськой»? – слегка напряглась она.
– А вот это что?
Я указала на элегантные часики на руке моей ретивой начальницы.
– Ничего. Часы, а что это ещё может быть…
– Именно! Прямиком с часового завода. И Фросик вам их «подарила»?
– Ну, знаете ли… Она сказала, что тогда как бы партию списали…
– Списали?!
– Ну да, брак.
– Списали прямо как бы к Фросику в карман?
– О подарках не принято спрашивать.
– А я бы поинтересовалась, на вашем месте.
– Давайте-ка будем каждый на своём месте, – сказала Татьяна Степановна, резко прервав меня.
Я так и осталась с открытым ртом и застрявшими в нём аргументами, а она уже бодро шагала к морю, и открытая по моде «от Зайцева» до четвёртого позвонка спина её немодно выражала «высокое возмущение».
Глава 32. Ну, ведь ждут же вас!
Вот уже вторые сутки активно бодрствую. Всё это время в диком напряжении – сна ни в одном глазу. Лежу ночью, хочу уснуть, а напрасно – мысли в голове агрессивной толпой без устали всё митингуют и митингуют… Не помогало даже классическое – «считать до трёх». Так и считала до шести – пока не зазвонит будильник.
Настроение у всех аховое. Однако жизнь продолжается. Закончиться она может только одним способом – я напишу заявление под диктовку Татьяны Степановны, куплю билет на поезд, скажу всем последнее «прости» и уеду в Москву. Но я этого не сделаю даже под страхом купания в одной лоханке со спрутом.
Рутина, рутина…
Билеты, купленные для «москвичей», сданы в кассу. Все ходят мрачные, чего-то выжидают. И тут подступил день отрядных именин – будет традиционный «огонёк» и поздравления всех родившихся в этом месяце. Не отменяю мероприятие, хотя в отряде положение такое, что веселиться вряд ли искренне получится. Но я упорно иду своей тропой, хотя азартных зрителей на обочинах становится всё больше, я это с прискорбием наблюдаю.
К десяти утра испечён торт – воздушный, благоухающий и – абсолютно гулливеровских размеров, заказывали в кондитерской Лао. Поставили его на большом столе в банкетном зале. Праздник начнётся в пять. После обеда вбегает в мою Голубятню, весь «в мыле», Огурец – нет, не вбегает, он просто нагло врывается! Без стука и «разрешите» – и сразу орёт:
– А хотите загадку?
– Ну что ещё? – говорю недовольно, однако стараюсь быть корректной.
– Дано: сегодня отрядные именины, привезли торт, вотта-а-а-акой! Ловите?
– Поймала. И что?
– Так вот. Кто-то залез в банкетный зал и…
– Говори же – что, подъели уже? Вот нетерпение!
Я в бешенстве.
– Не-а, не угадали.
– Ачто… ещё?
– Думайте.
– Торт… испорченный оказался? Кто-то отравился?
– Опять нет.
– Ну, говори уже, хватит дурака валять, – теряю терпение я. – На пол уронили? Или что?
– Кто-то по торту… потоптался.
– Как это?
– Ну так, прямо во вьетнамках.
– Что?!
– Ага. Топ-топ, топает малыш…
– Кошмар какой-то…
– Хорошо ещё, что не слопал, пока топал.
– Торт съели? – временно обрадовалась я – это всё же лучше, чем то, что предлагает мне для окончательного разрыва сердца и сумасхождения Огурец.
Но нет, радость преждевременная и – совершенно напрасная. Действительность по-прежнему беспощадна.
– Не съели, а сели. Уши надо чистить перед едой, вот что, – натужно острит Огурец.
– И что? – тупо спрашиваю я.
– А то. Вопрос такой: можно, чтобы второй торт привезли?
– Обойдётесь, – рычу я.
– Ас чем дети чай пить будут?
– С таком.
– Это неукусно.
Ну, голубчики, баста. Я и сама шутить люблю, но не до такой же степени. Похоже, вошли во вкус. Это уже беспредел. Говорю Огурцу:
– Передай всем – жду в четыре под тентом, у столовой.
– А это обязательно?
– Быть всем. И чтоб без опозданий. Будем разбираться.
– А обратно соберем, больно не будет?
– Как получится.
Итак, кризис, как запущенный фурункул, уже, похоже, перезрел. Единственно уместна «хирургия». Адреналин, говорите, в кровь хлестнул? Ладно, разберёмся. Перед таким ответственным мероприятием надо привести себя, по возможности, в форму. Если сейчас же решительно не переломить ситуацию, начнётся коллективная «гангрена», и жара нам в этом поможет. «Ампутировать» придётся пол отряда.
Однако, нервишки – просто никуда! Руки дрожат – вот вам и тремор в подарок. Левое веко дергается. Общий вид – ужасный. Полезла в аптечку – никаких успокоительных! Пошла к медсестве, говорю – замучила бессонница, она говорит вяло:
– Ничего нет.
– Совсем ничего? Копается в ящичке.
– Есть вот седуксен.
И насыпала в пустую спичечную коробку таблеток. Было уже два часа дня. Хотя бы полчасика поспать! Силы вернулись бы ко мне, и я, возможно, смогу разрулить, наконец, эту ситуацию. Но только немного поспать… Вот всё, что мне сейчас нужно. Полчаса сна. Заглотнула таблетку и прилегла на постель, как была, в одежде. На всякий случай, завела будильник. Вдруг с недосыпу захраплю до вечера? Лежу на левом боку и чувствую, как противно колотится сердце. Прямо где-то в горле.
Пролежала вполне бессмысленно минут пятнадцать – никакого эффекта! Проглотила ещё одну таблетку. И ещё две… Ну и где этот сон?
Хоть бы чуток вздремнуть!
Желание сна стало просто неистовым. Или немедленно уснуть, или – лопнет голова и мозги наружу вытекут, сердце выскочит из груди… Но, как назло, мозгу моему спать, похоже, совсем расхотелось.
А в голове – звон (ладно бы, колокольный, а то, как противные голодные комарихи, звенит…). В ушах вата, на душе – сплошная ноябрьская слякоть.
Это что же – финиш?
Как, однако, всё это скучно.
Мои сногсшибательные гуманистические начинания претерпели ужасное перерождение и закончились, или – к тому идёт, полным крахом.
Позор!
Блистательный провал моей стремительной педагогической карьеры! Всё, чему я их целый год учила, забылось, выветрилось из головы морским свежачком при первых же серьёзных трудностях. Все мои назидания и поучения для них не иначе как кошкин чих.
Дура я, дура! И стоило оно того? А может, они правы? Людмила Семёновна, Татьяна Степановна… Ну и Хозяйка тоже – как же без неё? Они умные, умнее меня, опытнее. Жизнь знают лучше опять же… А у меня дурь в голосе – фантазии… идеи… принципы…
Ну пусть. Так что же мне, такой «хорошей», в этой ситуации делать? Неужели объявлять войну детям?
Нет, нет, и нет…
Только бы не дойти до полного озверения. Не опуститься до банальной ненависти… Они дурачки… мои детки-конфетки… Глупёночки… А может, их подучили? Абсурд… Полный абсурд…
Мы не имеем права ненавидеть друг друга!
Конечно, я тоже не права – так орать на детей! Никогда раньше такого со мной не случалось. Что же произошло теперь? Но что-то надо делать, срочно что-то делать… Но – что?
Откуда-то издалека донёсся Огуречный истошный вопль – Огурца, похоже, мордуют, и крепко… Драка, что ли?
И всё из-за моей беспримерной глупости… А ведь хотела из них пай-деток сотворить! Так возомнить о себе?! Было, было! Чего скрывать правду-матушку? Её ведь не скроешь, в яму не зароешь…
Опять орут.
Разнять…
Пойти разнять немедленно…
Но вот всё вроде стихло…
Только что это со мной творится? Я теряю контроль над своим телом… А как хорошо искупаться бы сейчас… Но руки-ноги меня не слушаются…
Опять вопит Огурец – «рассол» давят. Или мне это уже кажется?
Вопит где-то наверху…
Делаю усилие над собой, но тщетно – хочу встать и не могу. На часах уже скоро три. Полный скандал.
А ведь хотела вздремнуть на полчасика, думала – вот посплю немного и сразу бодренькой стану, весёлой, и засияю как новенькая пятицентовая монетка, так обычно острит Огурец…
Интересно, ему уже все патлы повыдергали, или хоть что-то ещё осталось?
Дети…
Ау!
Всё будет хорошо, всё будет хорошо…
Но поспать бы… Минуту хотя бы, две…
Ещё одну таблетку… и.
Приглушённо звенит ехидный будильник, но мне уже не до него…
Голубятня раскалена до предела – здесь сейчас как в печке. Ни ветерочка, ни сквознячка! Жёсткие солнечные лучи словно пробивюет щели в дощатой стене. Между стропилами и коньком на обширной блестящей паутиновой вуали застыл жирный кошмарный крестовик. Это зачем?